– Спокойной ночи? – Доминик сузил свои глаза, посылая девушке суровый укоризненный взгляд. – Я что, опять чем-то задел вас и вызвал ваше раздражение?

– Нет, во всяком случае не сейчас – Лаура придержала дверь открытой и посмотрела в сторону, стараясь не обращать внимания на искру взаимной симпатии, пробежавшей между ними.

– Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы играть в детские игры, Лаура Шартье.

Девушка взглянула в глаза собеседнику.

– Тогда зачем вы вообще пришли? Уж, конечно, не ради трубки?

– Нет, не ради. Хотя, я и хотел, чтобы вы приняли этот подарок. Эта трубка принадлежала моей прабабке.

– Ага, значит, это семейная реликвия? Тогда я не могу ее принять.

– Я хочу, чтобы ты сохранила ее, Огонек.

– Я бросила курить… – Лаура даже не заметила, что он, впервые обратившись к ней на «ты», назвал ее как-то по особенному ласково.

У него дрогнул мускул на лице.

– С первого раза вам никогда это не удастся. Возьмите трубку, в знак моего уважения и как обещание, что я никогда, впредь, не причиню вам зла.

Набросив на плечи плащ, Доминик Юкс поклонился и пошел к выходу. Он взобрался на место кучера, взял бич, другой рукой сжал поводья, затем раздался резкий удар хлыста, и лошади резво рванули с места.

Сжимая в руке маленькую трубку из слоновой кости, Лаура проводила экипаж взглядом. «Мадемуазель Огонек», как все-таки странно он ее назвал!

– Старый Мейзи не сильно хороша, мисс Лаура, – говорила Ида, когда на следующее утро вынесла сидящей в саду хозяйке поднос с завтраком.

Лаура не пошевелилась, и тогда темнокожая женщина, поставив поднос рядом с девушкой, уперлась кулаками в свои широкие бедра и добавила:

– Наверное, кто-то сунуть сушеную ящерицу ей под дом и заколдовать старуху.

Лаура сунула вчерашний подарок Доминика в одну из складок своей юбки и рассеянно посмотрела на служанку. Ей не сразу удалось снова вспомнить необходимые английские слова.

– Извини, пожалуйста, Ида, что ты сказала?

– Мейзи совсем плоха, – женщина налила чаю в фарфоровую чашку и подала хозяйке. – Кто-то заколдовал ее.

– Да ведь ты, кажется, не веришь в колдовство?

Пожилая служанка намазала толстым слоем масла кусок бисквита и пожала плечами.

– Не знать чему и верить, плохие времена. Мейзи сильней хворать.

– Я знаю, но она сюда не вернется. – Лаура взяла чашку и вздохнула. – Она слишком долго была рабыней.

– И ей не слишком много осталось на этом свете. – Ида снова пожала плечами. – Сушеная ящерица, я вам точно говорить.

– Дело не в сушеных ящерицах, Ида. Ты просила ее вернуться к нам?

– Просила пока мое лицо не стал синим как у утопленника. Она никуда не собиралась. Мейзи слишком убиваться о своем мальчике Тими с той поры, как ваш папа продавать его тому старику Вилье.

Лаура поморщилась.

– Я еще тогда говорила, что у папы каменное сердце.

Ида отодвинула поднос и села рядом с девушкой.

– Моя и Сент Джон скопить немного денег. Я хочу вас попросить сделать кое-что.

– Ну конечно, Ида, все что угодно.

– Сходите и попросите старый генерал Вилье продать Тима назад. Я вам дам денег.

Глаза Лауры стали влажными от слез. Она положила ладонь на плечо Иды и покачала головой.

– Я уже говорила с его сыном, майором Габриэлем, но он сказал, нет.

– Может, если бы мы дали еще денег…

– Дело не в деньгах. Он сказал, что Тим превосходный работник. – Лаура с трудом выговаривала слова. – Майор Габриэль сказал, что ни за какую цену не расстанется с ним потому, что он ему нужен, как управляющий на тростниковых плантациях.

– Тогда это все бесполезно. – Подбородок Иды вздрогнул, по ее щекам заструились слезы.

Она встала со скамейки и прямо по траве пошла к домику для прислуги, и уже входя внутрь сказала:

– Мейзи хорошо умереть и Тиму тоже.

Лаура с трудом сглотнула комок, подступивший к горлу. Ида была права. Если Тима не удастся вернуть, старая Мейзи, действительно очень скоро умрет от печали. Оставалось сделать только одно – ей надо попытаться еще раз съездить на плантацию к Вилье и попытаться договориться с ним.

Через пять с половиной часов Лаура вся кипя от негодования, вышла из дома Габриэля Вилье. Вскочив в свою зеленую с высоким верхом двухместную коляску, она вытянула свою лошадь плетью по спине и, пугая кур и собак, помчалась прочь.

На протяжении девяти миль дорога в Новый Орлеан шла вдоль реки по дамбе. Неожиданно Лаура заметила впереди, в тени высокого кипариса, мужчину, сидящего на лошади. Одной рукой натягивая поводья и останавливая кобылу, другой рукой девушка достала из сумочки пистолет и навела его на незнакомца.

– Если ты собираешься грабить меня, то лучше сразу убирайся в ту дыру, откуда вылез, пока я туда сама тебя не отправила! – закричала она по-английски.

– Да зачем бы мне вас грабить, мадемуазель Шартье, когда я просто хотел справиться о вашем здоровье. – Из тени огромного дерева выехал на прекрасном вороном жеребце Доминик Юкс.

На сей раз на нем была отделанная бахромой куртка из оленьей кожи и брюки из хлопка.

– Вы снова следили за мной!

– Уи, – он был несносен.

– Да как вы осмелились, сэр!

Натянув поводья возле ее повозки, мужчина прикоснулся к полям своей мягкой широкополой шляпы. Если на него и произвело впечатление оружие, нацеленное прямо в лоб, то вида он, во всяком случае, не подал.

– Я как раз поехал прокатиться верхом и случайно наткнулся на Сент Джона.

– Случайно натолкнулись на Сент Джона?

– Да, и он сказал мне, что вы, совсем одна, отправились к Габриэлю. Я такой несносный и капризный парень решил поехать и увериться, что вас не обидит какой-нибудь нахал.

– Ага, а я чуть не подстрелила этого «нахала».

– Ну, надо же мадемуазель! Вот было бы забавно.

– Вы так считаете? – Убрав оружие в сумочку, Лаура взяла хлыст и откинулась назад, пока кожаные края пролетки не скрыли ее от Доминика. Затем оттуда послышался ее голос. – Подайте назад, чтобы колеса не задели вашу лошадь.

Мужчина положил руку на край повозки и, наклонившись, посмотрел на сидящую в ней девушку.

Лаура вдруг почувствовала, что ей стало трудно дышать и стало так жарко, словно дыхание мужчины коснулось ее обнаженной груди. Она почти физически ощущала, как у нее на шее набухла и тяжелыми толчками пульсирует вена. Обеспокоено подняв свой взгляд на Доминика, она увидела, что и у него в ямке между ключиц бьется пульс.

– Знаешь, Огонек, мне придется на несколько дней уехать из города, – девушка судорожно сжала свой хлыст, а он продолжал, – может быть, ты согласилась бы сходить со мной на концерт в следующую субботу?

Лаура покраснела.

– Но, мы ведь… мы едва знаем друг друга, месье. Я уверена, что вы шутите.

– Я бы ни за что не стал шутить такими вещами как «Бранденбургский концерт» или моим желанием пригласить тебя. Если ты согласна, то в девять часов я заеду за тобой.

– Я… я не могу. – Глаза Доминика Юкса сузились, придавая ему угрожающий вид.

– Вас уже пригласили?

– Нет… то есть, да!

– Жаль. А этот парень, можно узнать его имя?

– Имя? Это… это вас не касается. А сейчас я должна ехать.

Вместо того, чтобы уступить ей дорогу, Доминик спрыгнул с лошади прямо в ее коляску. Не обращая внимания на протестующие крики Лауры, мужчина взял вожжи и хлестнул кобылу.

Коляска съехала с дороги, и следом за ней двинулся, как привязанный, его вороной жеребец.

– Вы слишком много себе позволяете месье Юкс, возмущенно воскликнула Лаура, чувствуя себя отрезанной от мира кожаными боковинами пролетки.

– А это, Лаура, один из моих недостатков, – улыбнувшись, ответил Доминик.

Эти слова прозвучали почему-то странно на его изысканном французском.

– Убеждена, что вину за этот свой недостаток, вы тоже отнесете к наполеоновским войнам.

Белоснежные зубы Доминика ослепительно сверкнули, когда он улыбнулся.

– Хотел бы, но, видишь ли, Огонек, если бы я так сказал, то это было бы бесцеремонно по отношению к исторической правде.