– А насчет Харитона могу сказать следующее, – доложил отец. – Человек это абсолютно честный, абсолютно преданный тому делу, над которым работает, и на подлость, уверен, никогда не пойдет.
Отец изложил свое мнение в письменной форме и отдал бумагу Сталину. Иосиф Виссарионович положил ее в сейф:
– Вот и хорошо, будешь отвечать, если что…
– Я головой отвечаю за весь проект, а не только за Харитона, – ответил отец.
Бумага, написанная отцом, так и осталась у Сталина».
Этот случай не единственный. Таким вот способом создавалась «зона, свободная от арестов». Кстати, по поводу репрессий: когда речь шла о людях, занимающих достаточно высокие посты, то на их арест требовалось согласие вышестоящего начальника. Если б все наркомы вели себя, как Берия, то никаких «шарашек» бы не понадобилось…
Академик Андроник Петросьянц оставил воспоминания, где подробно характеризовал Берию как руководителя проекта:
«Среди всех членов Политбюро и других высших руководителей страны Берия оказался наиболее подготовленным в вопросах технической политики и техники. Все это я знал не понаслышке, а по личным контактам с ним, по многим техническим вопросам, касавшихся танкостроительной и ядерной тематики. В интересах исторической справедливости нельзя не сказать, что Берия, этот страшный человек, руководитель карательного органа нашей страны, сумел полностью оправдать доверие Сталина, использовав весь научный потенциал ученых ядерной науки и техники, имевшийся в нашей стране. Он придал всем работам по ядерной проблеме необходимые размах, широту действий и динамизм. Он обладал огромной энергией и работоспособностью, был организатором, умеющим доводить всякое начатое им дело до конца. Часто выезжал на объекты, знакомился с ходом и результатами работ, всегда оказывал необходимую помощь и в то же время резко и строго расправлялся с нерадивыми исполнителями, невзирая на их чины и положение. В процессе создания первой советской ядерной бомбы его роль в полном смысле была неизмеримой…»
После уничтожения Берии Спецкомитет был ликвидирован со стремительностью, достойной лучшего применения – 26 июня 1953 года, а его аппарат передан во вновь образованное министерство среднего машиностроения СССР. Казалось бы, какая разница? Но разница была – и существенная. Дело в том, что к тому времени отношение Берии к своему ведомству несколько изменилось. Об этом рассказал на памятном июльском Пленуме ЦК член комитета, а ныне замминистра среднего машиностроения А. П. Завенягин:
«Берия слыл организатором, а в действительности был отчаянным бюрократом… Американцы строят новые большие заводы по производству взрывчатых атомных веществ. Тратят на это огромные средства. Когда мы ставили вопрос о новом строительстве, Берия нам говорил: “К черту, вы тратите много денег, укладывайтесь в пятилетку”. Мы не могли с этим мириться, государство не может мириться. Берия же повторял нам: “К черту, укладывайтесь в утвержденные цифры”».
Что означал этот выпад? А означал он очень простую вещь. В самом начале работы над бомбой, когда шла невероятная гонка, для ПГУ Спецкомитета был установлен особый финансовый режим – неограниченное финансирование, оплата всех смет «по произведенным затратам». Но задача была выполнена, гонка на выживание закончилась, а строители и все прочие по-прежнему хотели тратить деньги, не считая. Берия же этому воспротивился. ЦК пресек его «вражескую деятельность», так что оборонка, как и раньше, могла тратить денег сколько влезет. Люди старшего поколения хорошо помнят результат – оборонная промышленность становилась все более раздутой и неэффективной, пока не превратилась в чудовищную «черную дыру», куда со свистом улетали миллиарды. В этой ситуации американцы приняли совершенно грамотное решение и стали изматывать СССР гонкой вооружений. И измотали.
И все же созданная Берией гигантская структура была настолько мощной, что продержалась до самого начала перестройки и выжила даже после ударов, нанесенных экономической реформой. Юрий Мухин пишет: «Чем бы ни занимался Берия, он всегда строил». Добавим: не только строил, но и умел строить…
Глава 12
Сто дней Лаврентия Берии
О личных отношениях Сталина и Берии известно мало. Сплетен – много, а реального… Есть некоторые «штрихи к портрету», позволяющие думать, что Берия стоял достаточно близко к вождю – например, известная фотография со Светланой на коленях. Или то, что в 1941 году Сталин, разъезжая по Москве, мог запросто завернуть к нему домой выпить чайку. А в последние месяцы жизни вождя Берия нередко оставался у него на даче, когда все остальные разъезжались. О чем они говорили? На каком языке?
Мы еще поговорим подробно о последних днях жизни Сталина и в том числе обсудим версию, согласно которой Берия приезжал на дачу в то роковое воскресенье. А пока, забегая вперед, скажу лишь одно: все это ерунда. Можно с точностью до часа установить время, когда ему стало известно о несчастье: в пределах часа до того момента, когда на даче появились медики. Узнав, что произошло, он тут же прислал врачей и примчался сам. Было это утром, в понедельник, 2 марта 1953 года.
«Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал его, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать! Интересно впрочем, что как только Сталин пришел в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся на ноги и плюнул на пол»
«Только один человек вел себя неприлично – это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были – честолюбие, жестокость, хитрость, власть, власть… Он так старался в этот ответственный момент, как бы не перехитрить и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, – отец иногда открывал глаза… Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза, он желал и тут быть „самым верным, самым преданным“ – каковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал…»
«…Когда все было кончено, он первым выскочил в коридор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: “Хрусталев! Машину!”»
Ну, что касается Хрущева, тут все ясно. С мемуарами же Светланы Аллилуевой дело иметь непросто. В них слишком много места занимает демонстрация ненависти к Берии, и очень трудно отделить зерна от плевел. С другой стороны, должна же она была как-то оплатить свою безбедную жизнь после смерти отца и право выехать за границу.
А вот незаинтересованные свидетели – в первую очередь, врачи – рассказывают совсем иное.
Вспоминает профессор Мясников:
«Консилиум был прерван появлением Берии и Маленкова… Берия обратился к нам со словами о постигшем партию и наш народ несчастье и выразил уверенность, что мы сделаем все, что в силах медицины и т. д. “Имейте в виду, – сказал он, – что партия и правительство вам абсолютно доверяют, и все, что найдете нужным предпринимать, с нашей стороны не встретит ничего, кроме полного согласия и помощи”».
Другой врач, В. Неговский: «У меня не сложилось впечатления, что Берия был очень возбужден, как вспоминает Светлана Аллилуева. Да, начальствующий тон, но ничего другого сказать не могу. В отношении меня был корректен, вежлив, ничего мне не приказывал. Даже поддерживал: “Находите нужным, делайте!”»
И еще один момент, пронзительный и трагический, мелькнул в мемуарах Шепилова. Утром 4 марта Сталину вроде бы стало легче, и он даже начал приходить в себя. И тогда, заметив проблески сознания, Берия опустился на колени и поцеловал руку Сталина.