Ему пришла в голову мысль, как все-таки поговорить с Кэролайн с глазу на глаз, и он вежливо сказал:

— Староста, завтра я снова собираюсь на охоту. Если хотите, я могу убить пару оленей и для деревни.

Они оцепенели. Но он не собирался предоставлять им еще одну возможность подослать к нему убийцу, и торопливо добавил:

— С собой мне никто не нужен, кроме мисс-сахибы. Только пошлите загонщиков вверх и поперек ручья, чтобы выгнать на меня оленей.

Все расслабились, и староста дрожащим голосом ответил:

— Конечно, сахиб. Мы будем очень благодарны.

Родни увидел, что он смотрит на Кэролайн. Кэролайн сказала ровным голосом:

— Да, прекрасная мысль. Я все время буду рядом с сахибом.

Умница! Какая умница! Она все поняла; она предупредила их, что не стоит и пытаться подкарауливать его в одиночестве, потому что она охраняет его спину. И они не посмеют обидеть Робина и миссис Хэтч, пока его не будет, из страха, что он отомстит, когда вернется. У него есть винтовка.

Со двора раздался женский голос, и староста вышел наружу. Родни ждал, поглаживая винтовку. Когда староста вернулся, он пристально вгляделся в его лицо. Они о чем-то долго толковали снаружи, и это ему не понравилось. Староста опустился на корточке рядом с жрецом и что-то прошептал. Жрец потянул себя за свисающее ухо, нахмурился и пожал плечами.

Родни не мог удержаться; он застанет их врасплох, и они себя выдадут. Он резко бросил:

— В чем дело? Чем вы так встревожены?

Староста, перед тем как ответить, посмотрел на жреца. Потом все же заговорил:

— Холера, сахиб. Все началось вчера — предыдущей ночью. Мы скрывали от вас, потому что не хотели беспокоить. Мы надеялись, что все закончится легко, и она быстро уйдет, как иногда бывает. Но теперь мне думается, что нам ее не избежать, и нас ждет суровая кара. Трое уже умерли, и многие больны. Женщина сказала мне, что заболел еще один — брат моего отца.

Он мрачно уставился в пол. Жрец встал и сложил руки на груди:

— Вам лучше уехать немедленно. Через день или два тут станет опасно — всюду будет отравленный воздух.

Родни поджал губы. Отлично! Он сразу понял, что они говорят правду, хотя, конечно, попозже надо будет наведаться к погребальным кострам и убедиться самому. Просто отлично! Змея саму себя ужалила. Эти суеверные идиоты поверили, что холера наслана им за грехи, за то, что они хотели убить беженцев. Они будут только рады, если те скроются живыми. Теперь он сможет увести Кэролайн, Робина и Амелию Хэтч, и предоставить деревню судьбе более ужасной, чем даже он сам мог бы для нее выдумать. После этого останется только избавиться от Пиру.

Он небрежно ответил:

— Думаю, ты прав. Мы уедем, но перед этим я все равно пристрелю для вас парочку оленей. И не надо меня отговаривать. Это самое малое, что я могу для вас сделать.

— Спасибо, сахиб.

В глазах у старосты стояли слезы, и он сложил перед собой руки в жесте, которым индийцы выражают благодарность за великую доброту. Родни выдавил зевок, хотя ему хотелось обхватить себя руками, чтобы не взорваться от возбуждения. Он поднялся, чтобы идти к себе. Кэролайн открыла было рот, но теперь была его очередь ее успокаивать. Бедняжка была на грани обморока. Он беззаботно бросил, проходя мимо:

— Не сейчас. Завтра.

В своей комнате при свете жировой плошки он, насвистывая сквозь зубы, почистил винтовку. Потом стал повторять привычные действия — то, что делал в Чалисгоне каждую ночь. Он примкнул штык. Конечно, спать с винтовкой с примкнутым штыком не слишком удобно, зато, если что, можно сразу отразить внезапную атаку, скажем, полудюжины человек. Он заглянул в огромный шкаф и потыкал штыком среди развешанных там шкур. Вроде никого. В самый первый день он набрал камней со дна ручья; он разложил их на кровати так, чтобы они напоминали спящее тело, и улегся в дальнем углу. Десять минут спустя он уже спал.

Гл. 21

Вставало солнце. Серые предутренние сумерки постепенно окрашивались золотом и становилось все теплее. Воздух еще сохранял хрупкую сухость, и такими же хрупкими и сухими выглядели и деревья, и листья, хрустевшие под ногами. Пока они поднимались по склону, Кэролайн не сказала ни слова. Она смотрела на небо и деревья и вдыхала утренний воздух так, как будто это была ее последняя прогулка.

Вскоре он нашел скалистый выступ, с которого им была хорошо видна вся округа. Он был прикрыт с юга, как раз с той стороны, с которой по его рассчетам должны были прийти оленя. Он отыскал для нее плоский камень, на котором можно было сидеть, а сам устроился рядом. Пройдет не меньше часа, прежде чем появится дичь. Разве что какое-то стадо или одинокий самец сами покажутся из леса, так что они смогут их заметить. Он смочил палец и прикинул направление ветра: воздух почти незаметно двигался в сторону загонщиков. Это было плохо, но обычно после рассвета ветер переменялся. В любом случае, джунгли успели так пропитаться человеческим запахом от расположенной всего в полумиле деревне, что олени, вполне вероятно, успели к этому запаху привыкнуть. И потом, на них почти не охотились, так что вряд ли они будут настороже. Он внимательно огляделся по сторонам — никого.

С сияющими глазами он повернулся к Кэролайн:

— Наконец-то. Мы почти в безопасности. Они не посмеют убить нас, пока не появится армия рани, а сегодня ночью мы все — и Пиру тоже — ускользнем, оставив их подыхать от холеры. И как только мы от них оторвемся, я убью Пиру, и мы будем в безопасности. В безопасности в Гондваре к третьему-четвертому июля!

Он улыбнулся ей; сердце у него бешено колотилось. Она молчала, глядя на него своими огромными глазами. Он все понял: она была колодцем, откуда он черпал силу, и теперь этот колодец иссяк, опустошенный до дна одной мыслью о безопасности. Безопасность, безопасность… Он мысленно смаковал это слово, потом ласково сказал:

— Ну же, Кэролайн! Ты была такой сильной — просто молодчиной, но теперь ты можешь расслабиться. Притви Чанд, — она сморгнула и отвернула голову, — да, я убил его. И этого мерзкого юнца, которого подослали, чтобы разделаться со мной. Остался только Пиру, а все остальные умрут от холеры. Господь на нашей стороне, дорогая. Беспокоиться не о чем.

Он никогда не видел, чтобы она плакала. Слезы текли по ее щекам; она все еще сидела, отвернувшись, так что он видел только очертание щеки. Сари мятыми складками лежало у нее на плечах; волосы, тусклые и безжизненные, в беспорядке спадали на шею.

Этого он не мог вынести, такой одинокой и покинутой она выглядела. Он осторожно обнял ее одной рукой и попытался успокоить:

— Не плачь, не надо, все будет хорошо.

Когда он обнял ее, она задрожала. Потом он почувствовал, как ее мускулы напряглись и дрожь унялась. Он подняла голову и посмотрела прямо ему в лицо:

— Родни, ты понимаешь, что ты не в себе? Ты знаешь, что когда ты смотришь на людей, глаза у тебя делаются, как у девана? Порой даже тогда, когда ты смотришь на меня или миссис Хэтч. На всех, кроме Робина, а не то бы я уже давно тебя застрелила.

Она говорила с нескрываемой болью, но голос оставался твердым и уверенным.

— Ты знаешь это, верно? Тебе мерещатся убийства и заговоры там, где есть только дружеская помощь. Никто тебя не винит — я и сама какое-то время так чувствовала. Но это все твои фантазии, верно?

Он убрал руку и опустил голову. Ее им тоже удалось обмануть. Но он спасет их всех, чтобы они не говорили. Пока же придется ей потакать. Он удивленно раскрыл глаза и сказал, тщательно выговаривая слова:

— Послушай, Кэролайн, это же смешно. Ты и сама понимаешь — все они предатели, все до единого. Ты просто не хочешь, чтобы я волновался. Но теперь это у тебя переутомление, а не у меня.

Она положила руку на его запястье.

— Родни, не надо! Все в деревне знают, что ты убил этого несчастного юношу. Собаки разыскали его тело уже на следующий день. Он — сын вдовы, но она просила старосту не наказывать тебя, и даже не говорить с тобой об этом, потому что боги наслали на тебя такие бедствия, что ты за себя не отвечаешь.