— Чёрный высокий конь, длинные уши, каких не бывает. — шепотом повторил Радман.

— Вроде так. Мне такие уши не попадались.

Хан медленно повернулся к отряду. Обвёл взглядом недоумевающие лица воинов. Махнул рукой охраннику, держащему Рощаковскую дочку. Тот отвёл лезвие в сторону, пихнул ребёнка от себя. Девчушка отлетела на несколько шагов, оглянулась, растерянно глядя на Светозара, но повинуясь его взгляду, развернулась и бросилась прочь.

Хан прищурился вслед бегущей девчонке. Подождав, когда та пробежит треть расстояния до леса, сложил руки на груди.

— Шамиль! Говорят, ты родился с луком в руках. Попадёшь?

Степняк скривил губы в самодовольной усмешке, молча дёрнул стрелу из колчана. Скрипнул тугой лук. Калёный зуб наконечника плавно отошёл назад и, чуть приподнявшись, на мгновение замер.

— Пес! — выдохнул Светозар.

Коротко тумкнула шелковая тетива и освобождённая стрела ринулась к маленькой цели. Летящая смерть почти настигла девчушку, но та вдруг споткнулась и упала, потеряв равновесие. Стрела бестолково прошла над её головой и нырнула в высокую траву.

— Кулёма! Все норки собрала. — счастливо улыбнулся Светозар.

— Убить! — прошипел Радман.

Несколько воинов мгновенно оказались в сёдлах и погнали к опушке. Девчонка тем временем снова вскочила, оглянулась и, прихрамывая, побежала дальше. Впереди, между деревьями, мелькнула белая голова Борейки. Малец отчаянно махал рукой, призывая беглянку свернуть к нему, но степняки стремительно приближались и Светозар видел, что ей не уйти. Вокруг послышались азартные крики. Кто-то свистел, подбадривая погоню.

Всадники перестроились в плотный полукруг. Ближайшие уже занесли над головой клинки, когда навстречу из леса плеснула стайка охотничьих стрел. Уязвлённые точёными остриями, преследователи роняли сабли, сгибались, пытались остановить разогнавшихся коней. Вторая стайка просвистела над девчонкой и встретила преследователей у крайних деревьев. Радман заметил, как руки судорожно хватались за торчащие из тела древки. Один откинулся навзничь, задержавшись о круп лошади. Широкий резец разрубил гортань и просёк ярёмную жилу. Над конём хлестнула тугая алая струя. Не успев погнать лошадей обратно, степняки поймали спинами третью выпорхнувшую из леса смертоносную стайку и, один за другим, начали падать с коней. Двоих сбросили задетые стрелами и обезумевшие от боли лошади. Кто-то из упавших ещё корчился на земле, пытался ползти, но из леса выскочили шестеро с рогатинами. Не мешкая докололи раненых и умело вырезав уцелевшие стрелы так же быстро растаяли среди листвы.

Видя ярость и досаду хана, Светозар слабо улыбнулся. Чувствовал, как его наконец-то перестало трясти, хотя тело заледенело будто в проруби. В глазах плыли сияющие круги, но ещё умудрялся держать голову прямо. Встретив взгляд Радмана, еле слышно прохрипел:

— Зря вы к нам пришли. На этой земле живёт ваша смерть. Твоя и твоих…

Акинак Радмана оборвал последние слова охотника. Не найдя на пропитанной кровью рубахе чистого места, хан шагнул к трупу Макухи и, старательно вытерев лезвие, вернул оружие в ножны. Голос был по прежнему спокоен, но глаза метали огонь.

— Едем дальше. Будем ловить киевского гостя. — Радман помедлил и сквозь зубы добавил. — Если это тот, о ком я думаю, то будет праздник, большой праздник.

Под крики десятников, он уверенно двинулся к коню, но в ушах странным эхом звучали последние слова Светозара:

— На этой земле живёт ваша смерть…

…За разорённой весью следы измельчились в сухой земле, но дорога не ветвилась, и Радман целый день вёл войско, не особо беспокоясь, что преследуемый потеряется. Когда же стёжка приблизилась к реке и на участках влажной почвы стали попадаться глубокие отпечатки, в глазах Радмана уже проблёскивало нетерпеливое торжество. Хан благодарил небо, что оно не посылало дождя. Не смущало даже то, что дорожка всё чаще терялась в полосах сочной травы. Скоро он должен найти того самого ненавистного уруса, которого десятки раз встречал в тяжёлых сновидениях. Во сне враг всегда показывался издали, как в злополучный день побега из плена. В этот же раз предстояло сбыться заветной мечте: встретить убийцу брата глаза в глаза.

При одной мысли об этом, рука хана тянулась к оружию и, твёрдые, как корень ковыля, пальцы любовно оглаживали богатую серебряную рукоять.

Нет, думал Радман. Не всё упомнили предки, перечисляя три великих радости в жизни. Есть четвёртое наслаждение, превосходящее все остальные — месть! Долгожданная, взлелеянная как ребёнок и упоительная как глоток воды после изнурительной жажды…

Сладостные мысли хана прервались. Дозорные, едущие в пределах видимости, остановились и Радман, в нетерпении, погнал коня вперёд. Осадив скакуна, требовательно глянул на следопыта. Тот молча указал вниз по склону, где у самого берега желтели обрубки сосновых стволов. Над старым кострищем рогатились два колышка с обгоревшей перекладиной. Второй жест направил взор хана на землю, где хорошо различались глубокие замины от подков. Радман погладил голову орла, венчающую рукоять клинка и направил коня к берегу. Прощупав глазами каждую пядь земли вокруг кострища, выпрямился.

— Теперь уже скоро! Догнать догоним. Не спугнуть бы, не упустить.

Дозорные, повинуясь взгляду хана, поскакали дальше. Войско двинулось следом, обтекая заросший соснами склон.

Светлый лик солнца висел в небе ещё некоторое время, но скоро, будто обиженный зрелищем степняцкой своры, набросил на себя паволоку облаков и не показывался до самого вечера. Лишь на закате ненадолго высунулся, чтобы окрасить небо пурпуром и грустно утонуть в волнах дальнего леса. Свет стремительно покидал вечернее небо, заставляя кочевников остановиться. Наскоро пожевав сушёной конины, воины улеглись без привычных вечерних разговоров. Каждый знал, что хан выступит в утренних сумерках, едва можно будет отличить кусты от травы. Лишь дозорные, напрягая зрение и слух, двинулись в ночную темень.

Радман долго лежал, глядя в догорающий костёр. Рисуя себе ярчайшие картины расправы, не заметил как веки смежились. Сон обрезал звуки и образы реального мира…