- А когда ты сможешь приступить, Берти?

- Он сможет приступить сегодня, - сказала Стефи. - Нет смысла откладывать дела в долгий ящик. Жди у дома ровно в полночь, милый. Полночь тебя устроит, Берти? Да, Берти говорит, полночь его устроит. Значит, решено. А теперь ты должен идти, мой сладенький. Если кто-нибудь тебя здесь увидит, нас не поймут. Спокойной ночи, солнышко.

- Спокойной ночи, малышка.

- Спокойной ночи, любимый.

- Спокойной ночи, ласточка.

- Минутку! - вскричал я, прерывая их тошнотворные излияния и надеясь, что в последний момент мне удастся вразумить Свинку.

- У него нет минутки. Ему пора. Не забудь, мой ангел, будь на месте и в полной боевой готовности в двенадцать ноль-ноль. Спокойной ночи, любимый.

- Спокойной ночи, ласточка.

- Спокойной ночи, мой сладенький.

- Спокойной ночи, солнышко.

Они вышли на балкон, продолжая обмениваться такими же омерзительно-слащавыми фразами, а я повернулся к Дживзу, и, можете мне поверить, лицо моё было суровым.

- Фу, Дживз!

- Сэр?

- Я сказал «Фу!» Я - человек широких взглядов, но сейчас потрясён, - и не стесняюсь употребить столь сильное выражение, - до глубины души. И дело тут вовсе не в том, что я нахожу поведение Стефи отвратительным. Она женщина, а особи слабого пола славятся неумением отличать пристойное от непристойного. Но то, что Гарольд Пинкер, слуга Божий, парень, который носит воротничок задом наперёд, готов пойти на подобный шаг, меня поражает. Он знает, что записная книжка Гусика находится у Стефи. Он знает, что с помощью данной записной книжки девица связала меня по рукам и ногам. Но разве он потребовал, чтобы она вернула мне то, что ей не принадлежит? Нет! Напротив, он самым бессовестным образом её поддерживает. Мне жаль паству Тотли-на-нагорье, если она постарается не сбиться с пути истинного с таким пастырем. Хороший же он подаёт пример детишкам, которым читает Священное Писание! Несколько лет обучения морали и этики в понимании Гарольда Пинкера, и каждое дитя, слушавшее его с открытым ртом, отправится отбывать долгий срок в тюрьму за откровенный шантаж.

Я умолк, чуть не захлебнувшись обуревавшими меня чувствами. По правде говоря, я даже дышал с трудом.

- Мне кажется, вы несправедливы к мистеру Пинкеру, сэр.

- Что?

- Я уверен, джентльмен находится под впечатлением, что вы согласились ему помочь исключительно по доброте душевной, чтобы выручить из беды старого друга.

- Думаешь, она ничего не сказала ему о записной книжке Гусика?

- Я в этом убеждён, сэр. Я пришёл к данному выводу, наблюдая за поведением мисс Бинг.

- А я ничего такого в её поведении не заметил.

- Когда вы собирались упомянуть о записной книжке, сэр, мисс Бинг явно смутилась. Она сразу заговорила на другую тему, испугавшись, что мистер Пинкер начнёт расспрашивать, о чем идет речь, и, узнав факты, заставит её поменять решение.

- Прах побери, Дживз! По-моему, ты прав.

Я попытался вспомнить сцену, о которой говорил Дживз. К гадалке не ходи, сметливый малый в очередной раз попал в самую точку. Стефи, хоть и принадлежала к числу девиц, сочетавших упрямство армейского мула с ледяным insouciance замороженной рыбы, разнервничалась как чёрт-те что, когда я начал объяснять Свинке причину моего пребывания в её спальне. К тому же она постаралась как можно скорее от него избавиться, действуя так же неуклюже, как неказистый вышибала в баре, выставляющий за дверь пьяного громилу.

- Ну и дела! - воскликнул я, с уважением посмотрев на Дживза.

Со стороны балкона донесся приглушённый звук падения чего-то тяжёлого, и через несколько секунд в комнату вошла Стефи.

- Гарольд свалился с лестницы, - весело сообщила она. - Ну, Берти, надеюсь ты всё уяснил? Этой ночью тебе придётся попотеть.

Я достал сигарету и не торопясь закурил.

- Минутку, - сказал я. - Не спеши. Осади коней, юная леди.

Сами понимаете, я говорил с такой уверенностью, что Стефи прямо-таки опешила. Она моргнула и вопросительно на меня посмотрела, а я глубоко затянулся и небрежно выпустил дым из ноздрей.

Если помните, в рассказе о моих и Огастеса Финк-Ноттля приключениях в Бринкли-корте, я упоминал, что читал в каком-то историческом романе об одном типе, - то ли он был вождём краснокожих, то ли итальянским мафиози, - который, желая поставить на место зарвавшегося собеседника, лениво опускал веки и стряхивал пылинку с безупречных кружевных манжет. Если память мне не изменяет, я также говорил, что добился потрясающих результатов, в точности копируя этого типа. Именно так я сейчас и поступил.

- Стефи, - сказал я, лениво опустив веки и стряхивая пылинку с безупречно белого манжета, - я попросил бы тебя вернуть мне записную книжку.

Её недоумение усилилось. Ежу было ясно, Стефи пребывала в полной растерянности. Она не сомневалась, что Бертрам находится у неё под каблуком, а он вдруг взбрыкнул как разгорячившийся двухлетка и пустился вскачь.

- Что ты имеешь в виду?

Я опустил веки ленивее прежнего.

- Смею предположить, - ответил я, продолжая небрежно стряхивать пылинки, я выразился весьма понятно. - Мне нужна записная книжка Гусика, причём немедленно и без лишних слов.

Она поджала губы.

- Получишь её завтра: если Гарольд доложит мне, что ты был паинькой.

- Я получу её сейчас.

- Ха, и ещё раз ха.

- Твои хаханьки волнуют меня как прошлогодний снег. Повторяю, я получу её сейчас. А если нет, я пойду к старине Свинке и всё ему выложу.

- Что ты ему выложишь?

- Я всё ему выложу. Не сомневаюсь, он находится под впечатлением, что я согласился ему помочь исключительно по доброте душевной, чтобы выручить из беды старого друга. Убеждён, о записной книжке Гусика ты и словом не обмолвилась. Я пришёл к данному выводу, наблюдая за твоим поведением. Когда я собирался упомянуть о записной книжке, ты смутилась. Ты сразу заговорила на другую тему, испугавшись, что Свинка начнёт расспрашивать, о чём идёт речь, и, узнав факты, заставит тебя поменять решение.

Её глаза блеснули, и я понял, что Дживз был прав на все сто.

- Глупости, - сказала она, но явно неуверенно и с дрожью в гол.

- Да? Ну, тогда я пошёл. Поговорю со Свинкой.

Я сделал несколько шагов в сторону двери, и, как и ожидалось, она умоляюще меня окликнула.