– Это ты-то, Лина Лоренс, собираешься сидеть в офисе и с девяти утра до пяти вечера перекладывать бумажки с одного места на другое? Не смеши меня, ради всего святого, – усмехнулся Джейк, однако в глазах его промелькнул какой-то странный огонек, когда он взглянул на ее прелестное порозовевшее лицо.

Но Кэти зафиксировала внимание только на его издевательском тоне.

– Ошибаешься, Джейк, я уже не Лина Лоренс, я Кэти Лоренс Мелдентон. Когда-то тебе удалось поспособствовать тому, чтобы я осталась вне дел нашей фирмы, но теперь тебе это не удастся. Я знаю, с кем имею дело. Ты отъявленный негодяй. И «лицемер» – самое безобидное определение твоей сущности.

– Мне бы хотелось услышать твои объяснения по поводу последнего замечания. Насколько я помню, по отношению к тебе я всегда вел себя исключительно корректно. Предложил тебе не только свою фамилию, но и все прилагающееся к ней. Я так хотел, чтобы ты осталась со мной в Лондоне, я тебя отсюда не гнал, если помнишь, ты сама пожелала уехать, по собственной воле. Тебе, видишь ли, захотелось повидать мир. – Губы его скривились в насмешливой ухмылке. – По крайней мере так ты объяснила причину своего отъезда мне.

Да, именно так Кэти тогда и сказала, и сейчас приходилось признать, что она просто солгала. Она опять потянулась за бокалом: ей требовалось восстановить самообладание, чтобы все-таки излить наболевшее. А что? Пусть знает.

– Скажи, почему ты меня так ненавидишь? Я что, нечто вроде укора совести для тебя? – серьезным тоном спросил Джейк. Его длинные пальцы сомкнулись вокруг ее руки, играющей ножкой бокала. – Довольно. Хватит пить, – твердо добавил он.

Она опустила взгляд на его загорелую руку, потом подняла глаза и взглянула в черные зрачки. Джейк сидел, перегнувшись к ней через столик, лицо без всякого выражения, и только опасный блеск в глубине глаз выдавал едва сдерживаемое волнение.

– Все эти годы я многое прощал тебе, Кэти, потому что… – он помедлил, – потому что я высоко ценил наши отношения, уж не знаю, как это лучше назвать. Но никому, ни единому человеку в мире я не позволю безнаказанно говорить со мной так, как ты сегодня. Давай-ка выкладывай, что у тебя на душе. Мне нужна вся правда – и немедленно.

Правды, значит, захотелось, подумала Кэти. Допустим, она скажет, что с самого начала знала о его отношениях с Моникой. Так, ну и что это даст? Да ничего. Эта правда, которой он так добивается, только докажет, что его измена больно ранила ее, Кэти. Будучи очень проницательным человеком, Джейк сразу же поймет, насколько сильно она его любила… Нет, пусть не думает, что она до сих пор принимает их отношения близко к сердцу. Наоборот, пусть по-прежнему соглашается с теми, кто считает чувства юных девушек крайне непостоянными, пусть лучше и дальше думает о ней как о беспечной, неразборчивой в связях, ветреной девице, чем узнает правду о той ранимой, влюбленной в него девочке, какой была в то время Кэти. Даже тогда, в восемнадцать, она отличалась гипертрофированным чувством гордости, и не собиралась терять его сейчас, в пылу ярости, вызванной этим разговором.

– Кэти, я жду ответа, – напомнил Джейк.

Как же все это больно! Сколько нервов вытянула у нее сегодняшняя встреча, кто поймет! Ей хотелось – больше всего на свете! – как можно скорее вернуться в свой номер в отеле. Иначе она не вытерпит и наговорит массу того, о чем будет жалеть позже…

– Давай уйдем отсюда. С меня достаточно, поверь. А неустойку я тебе, естественно, возмещу. – Она встала со стула и слегка покачнулась: ноги отказывались слушаться.

Но Джейк вовремя обхватил ее за талию. Наклонившись к ее уху, он негромко произнес:

– Ответь мне, и я сразу же отвезу тебя в отель. Кэти уловила в его голосе решительную настойчивость.

– Какая разница? – устало спросила она. И действительно, к чему ворошить прошлое?

– Разница есть. По крайней мере для меня, – отозвался Джейк. Он развернул ее так, чтобы она смотрела ему в глаза, и крепко прижал к себе – Так ответь, Кэти, почему ты считаешь, что была вынуждена оставить работу в фирме именно из-за меня? И почему назвала меня лицемером? – металлическим голосом добавил он. – Я хочу знать. Пока что не понимаю ни того, ни другого.

Вскинув голову, Кэти поймала пронизывающий взгляд горящих темным огнем глаз. Всем своим существом ощущала она исходящий от его тела жар, чувствовала твердую мускулистость бедра, тесно соприкасающегося с ее боком. Даже сквозь хмель, бродивший в ее голове, она понимала, что он настроен решительно. О, как кружится голова! Надо немедленно выйти на свежий воздух, но… Но сперва следует ответить на его вопрос, а то не отвяжется.

– Ты совратил меня, когда мне было всего восемнадцать. А я ведь была дочерью твоего «давнего друга». Удивительно, как у тебя хватает нахальства стыдить меня за мой образ жизни!

– Я тебя совратил? Я?! – воскликнул Джейк. – Да ты же сама на это напрашивалась!

И возмущенный вскрик, и последующее грубое замечание Кэти оставила без всякого внимания.

– Да перестань, Джейк, – протянула она, стремясь самоуверенной улыбкой скрыть неприятные воспоминания о Монике. Однако помимо ее воли улыбка перешла в горестную усмешку. – Вспомни, когда мы с тобой были в постели… – она не смогла произнести «занимались любовью», – я спросила тебя, любил ли ты кого-нибудь кроме меня. Помнишь? Господи, как же я была наивна! Я ведь на самом деле поверила, что ты был так же чист и непогрешим, как и я. А оказалось, ты мне наврал, просто занес меня в свой длинный список, и все. – С некоторым удовлетворением Кэти отметила, что в его загорелое лицо бросилась краска стыда. – Ну, и как же это называется, Джейк? Раздвоение морали? Или все-таки лицемерие? Я не жду от тебя ответа, я-то знаю, каким словом назвать твое поведение. – Кэти презрительно фыркнула. Губы Джейка дернулись, но, прежде чем он успел что-либо сказать, Кэти с насмешкой поинтересовалась: – А кстати, когда ты, «давний друг», сам в последний раз навещал моего отца?

Рука, поддерживающая ее за талию, безвольно повисла. Кэти перестала ощущать тепло, исходящее от Джейка. Она взглянула в его лицо и, к своему изумлению, поймала засветившееся в его черных глазах чувство вины.