– И как он? Не отказал?

– И не подумал. Все оформил по полной программе… А как же мне тогда было стыдно, когда он меня раздевал! И как было страшно! И больно, когда… ну, сам понимаешь. Зато потом мне стало так хорошо, как еще никогда не было в жизни. Я просто таяла у него в объятиях. Я мечтала лишь об одном: чтобы это никогда не кончалось. Потом, наверное, еще целый месяц, пока я не уехала в Питер, мы это проделывали почти каждый день.

– Интересные вещи порой узнаешь от любимой жены, – покачал головой Леонид. – А ведь раньше про это ты мне никогда не рассказывала.

– А ведь раньше ты меня про это ни разу не спрашивал, – парировала Ангелина. – Спросил бы – так рассказала бы. Но только и сама лезть к тебе с такими рассказами как-то не собиралась. Чего навязываться-то?

Они наконец достигли окраины Нестерова, где начинался асфальт. Основательно искореженный гусеничными тракторами и разбитый грузовиками, но куда более проходимый, чем поселковая улица.

– А ведь если еще пару дней будет дождик, мы на «пассате» от твоей бабы Маруси до асфальта не доберемся, – заметил Леонид, щепкой счищая с подошв налипшую глину. – Сядем по самое брюхо посреди этого Нестерова и придется нанимать за бутьшь самогона местную службу спасения. На каком-нибудь тягаче.

– И наймем. Не разоримся. – Ангелина выбрала лужу почище и топталась в ней, безуспешно пытаясь привести свои грязные сапоги в более или менее божеский вид. И в конце концов безнадежно махнула рукой. – А-а-а, наплевать. Все равно перемажусь. Отчищусь, когда вернемся домой.

Не дотянув до березовой рощи метров пятидесяти, тропинка пропала, и Ангелина чуть сбавила шаг, стараясь не замочить о высокую пожухлую траву джинсы.

Ангелина развернулась и начала жадно целовать мужа в шею… в щеки… в нос… в губы. Он отвечал ей без особой охоты. Но хоть отвечал. Хоть не отталкивал, как это случалось порой.

– Ле-о-ончик, а давай прямо здесь.

– Тебе что, так неймется? Неудобно же. Холодно. Сыро.

– Зато необычно. Экзотика.

– Экзотика, – назидательным тоном произнес Леонид, – это на пляже, среди кокосовых пальм, под ласковым тропическим солнцем. Но никак не под осенним дождем. Среди российских березок.

– Ну Ле-о-ончик…

– Нет, не проси. А если хочешь чего-нибудь необычного, то дождись вечера, когда пойдем в баню.

– Точно?

– Да. Обещаю, – сказал Леонид, а про себя едко добавил: «Но лучше бы ты сходила бы в клуб и потешила там местных плейбоев. Этак алкашей десять – пятнадцать зараз конвейерным методом. Честное слово, я совсем бы не стал ревновать». Он отстранил от себя Ангелину и произнес на этот раз вслух: – Хорош об меня тереться, красавица. Пошли, покажешь мне речку. Глядишь, если здесь начну загибаться со скуки, съезжу куда-нибудь, где пахнет цивилизацией, куплю лодку, удочки, сетку и буду вас снабжать рыбой…

Ангелина остановилась и, обвив руками шею мужа, задумчиво посмотрела ему в глаза.

– Знаешь, Ленчик, меня до сих пор иногда мучает совесть, что я обошлась с Константином так жестоко.

– Жестоко? – процедил Леонид. Он ощутил, как непроизвольно напряглись все его мышцы. – А может, практично? Что ждало тебя впереди, останься ты с моим братцем? Затворничество в тесной «хрущевке» зимой и в гнилом доме в Лисьем Носу летом? Дефицитный семейный бюджет и несбыточные мечты о новеньком телевизоре? Потом у тебя родился бы ребенок. Бессонные ночи, обосранные пеленки, искусанная грудь. И никаких перспектив на то, что хотя бы раз в жизни удастся провести пару неделек где-нибудь на Канарах или курортах Пальмиры, немножко пожить для себя. Ты об этом мечтала? Или, может, втайне надеялась, что произойдет чудо, и Константин вдруг превратится в этакое светило мировой медицины? Будет загребать по двадцать штук баксов в месяц, подарит тебе «ламборджини» и жемчужное ожерелье, а сам будет постоянно пропадать на всяких там конференциях и симпозиумах, предоставляя тебе возможность от души поразвлечься с парочкой сексуальных гигантов, которые за небольшой гонорар будут просто стелиться у твоих ног?

– Ну чего ты болтаешь? – недовольно сморщила нос Ангелина. – Какие любовники? Какие жемчужные ожерелья? Какие Канары? Ты же отлично знаешь, насколько я к этому равнодушна… Кстати о птичках, – вдруг хитро улыбнулась она, – что-то я не припомню, чтобы и вы, дорогой мой супруг, хоть раз призадумались о том, чтоб подарить мне… ну, скажем, не «ламборджини», а хотя бы «Оку». Или свозить меня на Пальмиру. Или в Анталию. Три раза побывали в Чухне[47] – это я помню. И все?

Леонид с огромным трудом подавил в себе желание заехать этой ненасытной твари в торец. Он, видите ли, не купил ей машину, не подарил путевку в Ниццу или Монако! Ей мало!!! Мало того, что она, одетая и обутая, сытая и не обремененная ни единой заботой, целыми днями продавливает диван, пялится в телевизор или азартно воюет в «Diablo» или «Duke Nukem»[48] ! Мало того, что ей, как другим русским бабам, не надо каждое утро давиться в битком набитом вагоне метро по пути на работу, а вечером с неподъемными сумками метаться по рынку в поисках каких-нибудь дешевых вонючих сарделек, чтобы было что приготовить на ужин голодному мужу! Мало того, что не надо экономить каждую копейку, чтобы суметь дотянуть до жалкой следующей зарплаты! Мало!!!

«Вот ведь сука! – Леонид покрепче обнял Ангелину и нежно коснулся губами ее щеки. – Через пару недель, когда будет улажен вопрос с Константином, я тебе предоставлю возможность поискать более щедрого спонсора. Вылетишь на свободу с таким оглушительным треском, о каком даже не смела мечтать. Будут там тебе и Анталии, и Пальмиры. Будет и ко-о-офе. Будет какава с чаем. Все будет, милая Линочка. Если, конечно, не передумаю и не изменю тебе приговор с изгнания в ссылку на смертную казнь. Сгинешь под толстым слоем песка и хвои где-нибудь в дремучих лесах Тверской области… А то ведь ишь как заговорила: "Меня до сих пор иногда мучает совесть, что я обошлась с ним так жестоко". Тварь! Вот так и связывайся с тупыми слюнявыми дурами, набитыми под завязку эмоциями и не имеющими в активе ни крохи здравого смысла».