— Отложить — подумала принцесса и на душе у неё стало спокойнее.

— Вот что, дорогой — сказала принцесса. Даже в ничего не значащих разговорах она не называла его любимым.

— Мой покойный отец всю свою жизнь мечтал прокатиться на лыжах, как это принято в холодных северных странах, но по нашим законам шейх не может покинуть своей страны. Правда, глупый предрассудок?

Ирокезов кивнул.

— А я кажется, унаследовала от отца не только власть, но и его слабости. Любовь обостряет ум. Этого небольшого намека было достаточно. Как и всякий мужчина Ирокезов-младший заблуждался на счет женщин. Он думал, что они всегда нуждаются в опеке и покровительстве. Любую просьбу, слетавшую с любимых губ, он воспринимал или как глупость или как приказ.

— И только-то, радость моя? — обрадовался Ирокезов. Эту просьбу он посчитал пустяком.

— Это пустяк, мелочь… Вот если б тебе захотелось прокатиться с Везувия.

…За полтора часа Ирокезов-младший собрался и попрощавшись с принцессой вылетел на север.

Двое суток спустя он заарканил подходящий айсберг и потянул его вниз, к экватору. Первое время ему приходилось часто маневрировать среди ледяных гор, но в скором времени он оставил их позади и по свободной воде погнал в Египет, наверстывая упущенное время. На шестую ночь ветер утих, но поднявшийся туман не позволял ничего увидеть. Вытравив канат, Ирокезов поднялся повыше. Выбравшись из тумана, он огляделся по сторонам. Единственной реальностью в этом суровом мире был только он, да канат, уходящий в туман.

Форсировав двигатель Ирокезов-младший завернулся в шубу и задремал. Очнулся он от толчка. Подобное ощущение он уже испытал однажды, когда столкнулся в потемках со шпилем Рейнского собора.

Он посмотрел вниз, но в тумане взгляд его вяз как звук в пустоте Ирокезов увеличил подачу топлива в двигатель. Внизу послышался скрежет

— Опять айсберг — подумал Ирокезов.

Чуть отвернув в сторону, он несколько раз дернул ледяную гору. Не потеряв инерции, она двинулась за ним.

Ирокезов тащил ледяную громадину и не видел, как внизу под плотной пеленой тумана, словно саваном укрывшем море тонул «Титаник».

Шестьдесят девятая история. Тунгуска

Падение метеорита — зрелище редкое и поражающее воображение.

Конечно, имеется в виду не тот случай, когда один грамм, невесть из какой дали занесенного камня, сгорает на высоте двадцати километров над землей, и уж, безусловно, не тот, когда килограмм метеоритного железа валится вам прямо на голову, а красочное зрелище превращения изрядной массы камня в пар и свет, наблюдаемое издалека и при идеальном состоянии атмосферы.

Вспышка, жар, грохот, стон Вселенной…

На этом представление не оканчивается.

На месте падение обычно возникает клуб пыли. Может быть, это даже не пыль, а дым. Облако, изнури, подсвечено вспышками всех оттенков — от темно-багрового до ярко-оранжевого. Земля дрожит, огонь бежит…. Красиво!

Еще более изумительное зрелище представляет метеорит, попадающий в нефтебазу. Или склад боеприпасов, хотя, надо отметить справедливости ради, что первую скрипку в этом случае играет нефтебаза, а не посланец иных миров.

Но ни в какое сравнение со всем вышеперечисленным не идет падение крупного болида на мать сыру-землю. В этом случае все, о чем говорилось, нужно многократно увеличить в размерах, добавить дрожание земли и рев, пробивающего воздух камня.

Такие пришествия — достаточно большая редкость, хотя свидетельств очевидцев всегда более чем достаточно — выручает масштаб зрелища. Людей переживших падение такого метеорита в непосредственной от них близости значительно меньше, а уж об организаторах такого катаклизма и говорить не приходится.

Из нет.

Тем ценнее для человечества мой рассказ.

…..Говорят, что самое тяжелое испытание — испытание славой. Медные трубы пройти значительно тяжелее, чем огонь и воду. Ирокезовы это испытали на себе в полной мере. С изобретением газет, дагерротипов, а также проволочного и беспроволочного телеграфов жизнь Ирокезовых стала объектом пристального внимания читающей публики. Где бы они ни появлялись, чтобы не делали, тут же за их спинами вырастал корреспондент, вспыхивал ослепительным светом магний и деяния Ирокезовых запечатлевалось для Истории и всеобщего обозрения.

Нельзя сказать, что и раньше Ирокезовых обходили вниманием. И до изобретенья газет и дагерротипии прогрессивная общественность следила за их жизнедеятельностью с большим вниманием, но если раньше они были мифом, страшной сказкой, то теперь газетчики причислили их к людям. Пусть очень сильным и необычайным — но людям.

Низвержение из полубогов почти к подножью эволюционной лестницы не прошло даром… Поняв какую шутку сыграли с ними журналисты (уважения окружающих заметно поубавилось) Ирокезов-старший опечалился, и в этом состоянии разгромил редакцию газеты «Дейли мэйл».

Это естественный, вообще-то поступок, вызвал вал новых сообщений и тогда в отместку пишущей братии Ирокезов старший распустил слух о собственной смерти.

Журналисты приуныли.

Газеты вышли с траурными заголовками. «Потеря для всего Человечества», «Невосполнимая потеря», «Что делать?», «Кто виноват?»

Близкие к Ирокезовым по духу анархисты, выпустили листовку «Мы осиротели»…

А в это время Ирокезовы в который уже раз пересекали Атлантику, направляясь в Южную Америку.

Перед полетом они долго препирались относительно цели перелета. Ирокезов старший хотел бежать от скверны цивилизации, от назойливых газетчиков. Ирокезов же младший просто хотел развлечься. Ему с трудом удалось отговорить папашу лететь на Чукотский полуостров, однако папаша никак не соглашался лететь в Северо-Американские Соединенные Штаты, как хотел этого сын. Ирокезов младший долго рассказывал папаше об идеалах добра и справедливости, которые пестовали президенты этой далекой страны, но тщетно.

После ожесточенного спора папаша все же согласился на Америку, но не на Северную, а на Южную. Сыну пришлось согласиться, потому как папаша пригрозил улететь вообще на Баффиннову землю…

Перелетев океан, Ирокезовы опустились на океанские пляжи Бразилии.

Несколько дней они отдыхали, принимая на кожу солнечные ванны, а внутрь — пальмовое вино. Отдых, однако, не затянулся. В десяти километрах от берега Ирокезов старший углядел телеграфные провода, и они полетели дальше, в глубину сельвы. На третьем часу полета, когда желудок, в который уже раз напомнил, что ему нечем заняться, Ирокезов младший углядел проплешину в зеленой шкуре тропического леса и человеческое мельтешение на ней.

— Папаша! — заорал он, привлекая внимание. — Заходи на посадку!

— Сам вижу, — ответил все понимающий отец. — Сперва посмотрим как у них там с газетами…

На этой поляне они не были первыми — там уже были когда-то люди, которые ушли неизвестно куда, оставив после себя развалины некогда огромного города. Герои снизились и, прячась за кронами деревьев, подлетели поближе. Надо отметить, что хорошо отрегулированный пороховой двигатель издает очень мало шума, а уж всю технику Ирокезов младший перед полетом перебрал своими собственными руками, так что приближались они совершенно бесшумно.

В развалинах шла своя жизнь.

Вокруг обломков пышных дворцов стояли шалаши из веток и листьев. Жители города ходили почти что нагишом, но объяснялось это не падением нравов, а пожалуй наоборот, неразвращенностью и жарким климатом.

— Дикие люди! — восторженно прошептал Ирокезов младший. — Вон та молоденькая шоколадка — совсем дикая!

Да. Это действительно были дикие люди.

Ирокезову-старшему ни о чем другом и не мечталось. Он смутно представлял себе образ их жизни, однако знал твердо (в этом его еще в прошлом веке убедил сам Дидро) — там где нет ни письменности, нет ни газет, ни журналистов.

Зоркий глаз сына, дававший сто очков вперед любому Зоркому Соколу, углядел в чаще не только красивых женщин, но и парочку пьяных туземцев. Торопя события, он льстиво сказал в отцовскую спину.