Изменить стиль страницы

Но это не так уж важно, поскольку особое свое значение икона приобрела гораздо позднее.

В 1612 году, когда Москва была освобождена от поляков, находившаяся в Кремле старица Марфа Романова вместе со своим сыном Михаилом уехала в Кострому, в Ипатьевский монастырь. Когда Земский собор избрал шестнадцатилетнего Михаила на царство, к ним были отправлены послы, которые несли с собой образ Владимирской Божией Матери. Проходя через Кострому, они взяли и Федоровскую икону.

Когда Марфа отказалась позволить сыну взойти на престол, архиепископ Рязанский взял в руки образ Богоматери и произнес: «Для чего же иконы пресвятой Владычицы шествовали с нами в далекий путь? Если нас не слушаетесь, то ради Богоматери склонитесь на милость и не прогневайте Господа Бога».

14 марта 1613 года инокиня Марфа Федоровской иконой благословила сына на царство. С тех пор этот образ всегда особо почитался в доме Романовых, считаясь их покровителем. Немецкие невесты русских царей, когда принимали крещение, назывались Федоровнами в честь этой иконы. Тем не менее она так и оставалась в Костроме.

«Единственный раз великая святыня покинула Кострому в 1919 году, – пишет протоиерей Александр Шаргунов, – и находилась она не в храме, а в московской мастерской известного реставратора И. Грабаря. Реставратор недоумевал: перед ним была совершенно черная – глубокой живой черноты – древняя доска… Он попробовал потравить ее какими-то составами. Увы! – безрезультатно! А ведь в руках у него были превосходные фотоснимки, и даже цветные, неоднократно публиковавшиеся, 1909, 1913 и других годов. Лики Богоматери и Богомладенца на них видны во всех деталях…

Икона потемнела в период от 1914 до 1918 года. Отчего? Не от плохого же хранения! Она бывала много раз в пожарах, не повредивших ей, и чудесно на глазах у множества людей спасалась. Ведь это чудотворная икона, список ее чудес огромен, и все они совершались прилюдно… Так отчего же?

Ответ будет ясен, если вспомнить события, происшедшие в эти несколько лет. События, которые вряд ли можно забыть: война, арест и высылка в Сибирь царской семьи, революция, вероломное убийство Царственных страстотерпцев.

Феодоровская икона – фамильная святыня династии Романовых. Ныне она в скорби…»[195]

В той же книге протоиерея Александра Шаргунова приводится свидетельство о том, что в октябре 1996 года, когда в Церкви начали, наконец, всерьез рассматривать вопрос о канонизации Царственных мучеников, в с. Дивеево, в Свято-Троице Серафимо-Дивеевском женском монастыре, начала благоухать Федоровская икона Богоматери. Место это теснейшим образом связано с именем преподобного Серафима Саровского, и как не вспомнить об его известных словах: «Тот царь, который меня прославит, и я его прославлю». Действительно, преподобный Серафим был прославлен в 1903 году, при Николае II. Царская семья приезжала на торжества, там, в Дивеево, им было предсказано рождение сына…

…В это же время, когда почернела Федоровская икона, в 1917 году, была чудесно обретена и так же чудесно обновилась другая икона Богоматери, теснейшим образом связанная с судьбами российского престола. Но о ней – несколько позже…

Пришедшая из огня

Если о Владимирской иконе точно известно, кем, когда и при каких обстоятельствах она была написана, как попала в Россию, то про другую икону – покровительницу Русской земли этого сказать нельзя. Явилась она чудесным образом и так же покинула нас.

Одним из самых страшных бедствий для средневекового города был пожар. Даже в Западной Европе, где строили много каменных зданий, пожара боялись не меньше, чем войны и осады, а для деревянных русских городов страшнее не было ничего.

В 1552 году войска Иоанна Грозного, после семинедельной осады, штурмом взяли Казань. Город был почти полностью разрушен, коренное население, то, которое не было перебито или взято в плен, выселено на окраины. В городе появилось новое, русское население, по приказу царя русские зодчие возвели белокаменный кремль.

И вдруг, едва город успел отстроиться, в 1579 году страшный пожар почти уничтожил его. Выгорели половина кремля, прилегавшая к нему часть города и окрестные посады. Обе половины населения Казани – мусульманская и христианская – равно видели в страшном бедствии гнев Божий, только мусульмане считали, что Бог гневается на христиан, а христиане – на мусульман. Но мусульман было больше. «И вера Христова, – пишет летописец, – сделалась притчею и поруганием».

Неподалеку от того места, где начался пожар, стоял дом одного стрельца, у которого была девятилетняя дочь Матрена. И вот, когда стрелец уже собирался начать строительство нового дома, девочке приснился сон. Ей явилась Божия Матерь и повелела рассказать городским властям, духовным и светским, чтобы взяли Ее икону «из недр земли» – и указала место на пепелище сгоревшего дома.

Что такое сон девятилетнего ребенка? Девочка рассказала о нем матери, та не обратила внимания. Однако и на вторую, и на третью ночь Матрене приснился тот же сон. На третий день девочка, плача, говорила матери: «Я видела во сне икону Богородицы, от лица которой исходило ужасное пламя, прямо на меня, и слышался голос: “Если не поведаешь глаголов моих, то Я явлюсь в другом месте, а ты погибнешь”».

Мать, не зная, что и думать, пошла с девочкой к воеводам и архиепископу Иеремии, но никто не хотел верить рассказам ребенка. Тогда женщина сама взяла заступ и начала копать землю. Вскоре к ней присоединись и другие, разрыли весь двор, однако ничего не нашли. Лишь когда заступ взяла Матрена и стала рыть землю на том месте, где в их доме стояла печь, она действительно нашла икону Богородицы. Та была завернута в рукав какой-то старой одежды вишневого цвета, но сама светлая, словно только что написанная.

Теперь уже всполошился весь город, о явлении иконы передавали из уст в уста, люди собирались к дому стрельца. Архиепископ с крестным ходом отнес святыню в ближайший храм Св. Николая Тульского, а затем в Благовещенский собор. По пути от нее совершились два чуда – двое слепцов получили исцеление.

Впоследствии выяснилось, что обретенная икона была списком с образа, написанного евангелистом Лукой. Царица Евдокия, супруга императора Феодосия, переслала его из Иерусалима в Константинополь царице Пульхерии, которая поставила образ во Влахернском храме. (Кстати, перед Влахернской иконой, названной Одигитрией, также исцелились двое слепых, и впоследствии от Казанской иконы часто получали исцеление именно слепые.) Но кем был сделан список и при каких обстоятельствах попал в Россию, так никому и не было известно.

Архиепископ и градоначальник, сняв с иконы список, отправили его в Москву к царю с рассказом о ее явлении и чудесах. (По другим данным, икону отправили в Москву, где с нее сняли список и вернули обратно. И тогда сразу возникает вопрос: что вернули – оригинал или копию? Грозный был очень привержен к святыням.) Царь повелел на месте обретения иконы построить храм в ее честь и устроить женский монастырь. Матрена стала первой инокиней этого монастыря, а затем и его настоятельницей.

Но это все было только началом.

Обретенная в Казани икона поначалу не была очень популярна. Чтили ее только в городе и его окрестностях, праздник ее был 8 июля, в день обретения. Так продолжалось до 1612 года, когда нижегородское ополчение подошло под стены занятой поляками Москвы. Поляки сидели крепко, на помощь им уже шли новые войска, да и в самом ополчении, которому надоело стоять под стенами, дисциплина расшаталась.

Отряд ополченцев, который пришел к нижегородцам из Казани, имел с собой список чудотворной Казанской иконы. После трехдневного поста и молитвы всего войска перед этой иконой ополченцы 22 октября (4 ноября) пошли на штурм и заняли Китай-город. Поляки остались только в Кремле, откуда через некоторое время вышли сами.

Князь Пожарский украсил икону золотым венцом, в знак того, что образ этот – чудотворный и помог одержать победу русскому воинству. Князь поставил ее сперва во Введенской церкви, на Лубянке, а затем – в специально построенном для нее Казанском соборе на Красной площади, где она и хранилась до тех пор, пока храм не был снесен в 1934 году. Теперь Казанская церковь снова восстановлена.

вернуться

195

Шаргунов А. Новые чудеса царственных мучеников. М., 1996. С. 24 – 25.