У «испытания прощением» был и более глубокий смысл. В раннем христианстве Церковь виделась как общество святых, и святость, полученная при крещении, должна быть сохранена на всю жизнь. Лишь в середине II века появляется такое понятие, как «второе покаяние». Но с увеличением числа христиан перед Церковью встал жесткий выбор: либо оставаться «обществом святых», чьи требования непосильны для большинства людей, либо провозгласить «милость к падшим», в духе Евангелия.

Мнения по этому вопросу разделились, причем разделились бескомпромиссно. Сторону «кающихся» приняли исповедники – те христиане, у которых власти вымогали отступничество не смертью, а тюремным заключением и пытками. Епископ Киприан Карфагенский созывает собор, который постановил: не выдержавших гонений можно снова принимать в церковное общение, одних после покаяния, других – на смертном одре.

В ответ повсюду начали возникать группы «кафаров», или «чистых». «Кафары» и предшествовавшие им монтанисты, ратовавшие за максимализм требований, очень быстро выродились в секты и продержались, все больше теряя последователей, примерно до VII века.

Сам Киприан Карфагенский, впрочем, не воспользовался возможностью «отпасть» и вернуться. В 258 году он был казнен.

Так Бог или не Бог?

Если гонения можно назвать испытанием огнем, то богословские споры, которые пять веков вела Церковь, можно сравнить с испытанием водой – водой бесконечных обсуждений, время от времени по своей разрушительности поднимавшейся до размеров цунами.

Вся история церкви полна смут и ересей. Во II веке были гностики, в III – монтанисты. Но по-настоящему все началось в IV веке, с окончанием гонений, когда у Церкви появились время и возможность заниматься богословием.

…Арий был пресвитером в Александрии. Ливиец по происхождению, строгий аскет, он был очень популярен у себя в приходе, особенно среди женщин, моряков и портовых рабочих – для последних он сочинял «божественные» куплеты. После смерти александрийского епископа он даже едва не был избран на его место – но все же победил другой кандидат.

Все было хорошо, пока Арий не решил внести свой вклад в богословие. Он принялся утверждать, что Иисус не был одной сущности с Отцом, но, будучи Сыном Божиим, был одним из Божиих творений, то есть было время, когда Его не было. А значит, он не подобен Богу.

Епископ Александрийский послушал все это, послушал, но, когда Арий договорился до того, что Бог не является, по сути, Троицей, проповедовать ему запретил. Арий обиделся и обратился с письмами к прочим епископам. Евсевию Кесарийскому о своих взглядах он писал: «Так как мы говорим, что Сын не есть Нерожденный, ни часть Нерожденного (ни в каком случае), ни взят от лица предсуществовавшего, но что Он начал быть прежде времен и веков по воле и намерению Отца как Бог Совершенный, как Единственный, Непреложный; что Он не существовал раньше того, как был рожден или сотворен, или основан, ибо Он не был нерожденным, – вот за что нас преследуют».[120]

Вы что-нибудь поняли?

Ничего не понял и император Константин. Убежденный сторонник христиан, легализовавший Церковь и принимавший самое живое и горячее участие в ее делах, император направил как Арию, так и его противнику епископу Александрийскому Александру письмо, где писал: «Как жестоко поразила мой слух или, точнее, самое сердце весть, что вы, через которых я надеялся дать исцеление другим, сами имеете нужду в гораздо большем излечении… Ведь это же пустые слова, споры по ничтожному вопросу. Для умственной гимнастики специалистов, может быть, и неизбежны такие споры, но нельзя же смущать ими слух простого народа».

В богословии спорящие понимали намного больше императора. Но что касается простого народа – тут глава светской власти разбирался лучше.

Давайте представим себе приход – обычную общину. Пресвитер, сам едва понимающий суть спора, пытается, как может, объяснить ее пастве, которая хочет знать, вокруг чего шум (при этом не надо забывать, что в собрании присутствуют как «старые» христиане, так и новообращенные язычники). После его в меру путаной речи встает какой-нибудь зажиточный ремесленник или торговец, уважаемый общиной за обстоятельность, дородность и громкий голос, и задает неизбежный вопрос:

– Ты мне главное-то скажи. Христос – он Бог или не Бог?

Дальше все зависит от священника. Если он придерживается магистрального направления в богословии, то говорит ему: «Не волнуйся, Христос – Бог». После чего уважаемый человек отпускает пару реплик о том, что этому Арию, видно, очень хочется стать епископом, вот он воду и мутит, и все успокаивается. Но если священник, на беду, оказывается арианином и начинает объяснять разницу, из которой выходит, что – да, Бог, но какой-то не такой, следует иная реплика. Уважаемый человек, который еще лет пять назад поклонялся культу Непобедимого Солнца и до сих пор не вполне понимает, чем Бог христиан от Солнца отличается, выпрямляется во весь свой немалый рост, выставляет брюхо и, обращаясь к какому-нибудь приятелю из «старых» христиан, рокочет:

– Ну вот, а ты мне говорил… А видишь как оно на самом деле… Христос – он Бог, но Солнце – главнее!

Немая сцена.

Это, конечно, гротеск, то есть картина преувеличенная. А с другой стороны, в головах простого народа иной раз рождались такие представления… Аж в середине V века папа Лев Великий упрекал паству, что она молится Солнцу на ступенях базилики св. Петра, поворотясь спиной к храму.

Но император Константин уж точно знал, что говорил – вот только Арий его не услышал.

Между тем смута разрасталась. На стороне Ария выступили 12 диаконов, 7 пресвитеров и 2 епископа – почти треть всего александрийского клира – и 700 девственниц. О моряках и докерах ничего не говорится – но можно предполагать, что соседства с семьюстами девственницами в одной религиозной партии они попросту не выдержали, тут нужна привычка. Едва ли его сторонники, особенно девы, разбирались в теории – вероятно, им просто нравился Арий и по какой-то причине не нравился Александр.

В конце концов император Константин решил собрать епископов со всего мира и это дело решить. Он созвал в Никее Первый Вселенский собор, в котором участвовал лично, хотя едва ли стал больше понимать, о чем, собственно, речь. Однако он был намерен разрешить дело миром, и в конце концов собор принял первый христианский Символ веры. А заодно предал анафеме сторонников Ария.

Правда, смута после этого не утихла. Ариане не раскаялись, они продолжали существовать, они и сейчас кое-где, кажется, существуют. Арианский епископ крестил захвативших Рим варваров. Но «уважаемый человек» из далекого прихода мог быть спокоен: ему собор епископов объяснил, что Христос – Бог.

Кстати, совершенно неожиданное подтверждение того, что большинство людей воспринимало этот спор именно как спор о божественности Христа, нашелся у Дэна Брауна. Все тот же «великий теоретик христианства» Лью Тибинг объяснял своим собеседникам:

«– Константину нужно было укрепить новую христианскую традицию, и он созвал знаменитый Вселенский собор. На этом собрании обсуждались, принимались и отвергались многие аспекты христианства – дата Пасхи, роль епископов, церковные таинства и, разумеется, божественность самого Иисуса Христа.

– Что-то я не совсем понимаю, – с недоумением нахмурилась Софи. – Божественность Иисуса?…

– Моя дорогая, – торжественно объявил Тибинг, – до этого исторического момента Иисус рассматривался Его последователями как смертный пророк… человек, безусловно великий и влиятельный, но всего лишь человек… Только на этом Вселенском соборе Христос был провозглашен и официально признан сыном Божиим. В результате голосования».[121]