– Андре, ты не то меня заставляешь читать! Зачем кончина? Мы начинаем только жить! – прервав чтение проговорила Мария.

– Да, начинаем, а написано то, о чем я сотни раз думал, как жить, в чем существо жизни? А вот оно и есть!.. И еще у того же Марка Аврелия есть сказано: «Жизнь коротка. Не прозевай самого драгоценного плода ея – добрых дел ко благу людей…»

– Андре, ты устал, ты болен, прими лекарство, лежи без волнений, набирайся сил. Постарел ты не по годам.

– Лекарств мне не надо. Согласен – отдых нужен. Болен, что же, разве есть такое здоровое и крепкое тело, никогда не болящее? Нет!.. Были бы совершенные дела разумны да совесть чиста, а все телесное – тленно. Хватит. Положь, Мария, книгу сюда поближе да принеси-ка жбанчик кваску, крепкого, деревенского…

В те дни Самсон Суханов был занят отделкой набережной на стрелке Васильевского острова.

Суханов давно не видел Андрея Никифоровича, однако понаслышке ведал о слабости его здоровья и о том, что он озабочен некоторым неустройством Казанского собора.

Однажды в праздник Крещения Самсон Суханов пришел в собор отстоять обедню и приметил на сводах черную зияющую щель, зигзагами прошедшую по штукатурке. И пока он стоял за обедней, мысли его не были обращены ни к богу, ни к Казанской божьей матери. Все внимание Самсона Ксенофонтовича сосредоточилось на этом зловещем изъяне.

«Как бы не было худо, надо об этом поведать Андрею Никифоровичу, – подумал он. – Или же незачем торопиться? Посмотреть еще в следующий раз, и если щель будет расширяться, пойдет по сводам дальше, тогда Воронихина придется побеспокоить…»

Он так и поступил. Через полтора месяца Самсон Суханов пришел к обедне и, не выстояв до конца службы, встревоженный, побежал к Воронихину. Опытным глазом строителя он приметил, что щель значительно подалась в длину, расширилась, и от нее, как сухие тонкие ветви от дерева, появились мелкие щели по сторонам.

Пришел Суханов к Воронихину и, увидев того болезненным, изменившимся, уставшим, долго не решался завести с ним прямой разговор, как бывало это водилось между ними на строительстве собора и Горного корпуса Но Воронихин, сам настороженный, почувствовал по волнению Суханова что-то неладное.

– Вижу, Самсон Ксенофонтович, по выражению лица твоего. Не бойся, говори как есть, что стряслось?

– Андрей Никифорович, – осторожно начал Суханов, – ничего такого не стряслось, но все-таки упреждения ради сказать надобно. Я, к примеру, Андрей Никифорович, за свои работы и моих сподручных не боюсь и ручаюсь. Что делано мною и подрядными людьми по мрамору и из пудостского камня, то продержится нерушимо и сто годов, и двести, и правнуки моих правнуков увидят работы по камню в неприкосновенности. Не о том речь, Андрей Никифорович… Лепка под сводами и по карнизам потрескивает. Щель дает. Надо осмотреть…

– Что? Есть обвал?..

– Обвалу нет, а трещина, я приметил, растет.

– Где? В котором месте?.. Пойдем!..

И, не дожидаясь ответа, Воронихин заторопился, бросился в соседнюю комнату. Прислуга подала ему шубу, перчатки, меховую шапку.

Не прошло и часа, как вышли из дому, они были уже в соборе.

Обедня кончилась. Богомольцев не было. Только ключарь ходил по всем нефам, заглядывал в алтарь, да трое соборных прислужников гасили лампады и свечи, собирая огарки в большую плетеную корзину.

– Вот, Андрей Никифорович, беды покуда нет, а бот тому свидетель, как бы ее не приключилось? – сказал Суханов, показывая архитектору на щель, протянувшуюся под сводами между стеной и колоннадой.

Воронихин взглянул и побледнел.

– Спасибо, Самсон Ксенофонтович… – тяжко вздыхая, проговорил он. – Служба в соборе должна быть запрещена… Опасно. Сколько будет хлопот!.. Издержек… Лепные украшения придется снимать совсем и заменять их живописью по тем же рисункам на манер лепки. Сырость стен, недостаток отопления – причины столь серьезного несчастья… – Едва успел Воронихин высказать свои соображения, как в трех шагах перед ним упал небольшой кусок штукатурки и рассыпался, ударившись о мраморные плиты пола.

Суханов посторонился, отбежав к царскому месту.

– Поберегитесь, Андрей Никифорович, как бы еще не упало!

– Не страшно, Самсон. Пусть валится на мою голову… Моя голова в том повинна. Увлекшись многими делами, не предвидел я этой опасности. – Он наклонился, стал собирать куски штукатурки. Холодные, влажные, под давлением пальцев они мельчились в его руках.

– Ненадежно! Переделать, заново переделать…

Еще с полчаса пробыли в соборе Воронихин и Суханов. Вышли и задержались в подъезде колоннады.

– Плохи дела, Самсон Ксенофонтович, вся художественная лепка насмарку. Позор! Нежданный позор!.. – продолжал Воронихин. – Я думал, подсохнет, окрепнет. А тут на-ко! И этот кусок штукатурки словно с неба свалился недобрым предвестником…

– Похоже, Андрей Никифорович, нехорошая примета, – в тон Воронихину заметил Суханов. – Бывало так и в старину, – при Иване Грозном в Вологде собор строился. Упала со сводов вот так же лепка, или что-то вроде, на голову Ивана Грозного. О том есть слова в допрежних старинах пропеваются:

А ведь хотел ее царь столицей сделать на зло боярам, да вот этакое предзнаменование его отпугнуло…

– Что ж, Самсон Ксенофонтович, может быть, и мне садиться на добра-коня да скакать от позора куда глаза глядят?..

– Нет в том нужды, Андрей Никифорович, все уладите и будет хорошо. Не расстраивайте свое ретиво-сердце.

– Рад бы, да не могу… – глухо проговорил Воронихин, глядя куда-то в небесную сумрачную высь. – Не могу. Что делать? А надо начинать с закрытия собора. – И вдруг заговорил отвлеченно: – Хорошая память у тебя. Самсон Ксенофонтович, да и начитан ты немало. Не помнишь ли, сколько лет было Ивану Грозному, когда он умер?

– Судя по краткому российскому летописцу, сочиненному Михайлой Ломоносовым, Грозный жил только пятьдесят четыре года.

– Мало. А кстати – Ломоносов сколько лет жил?

– Пятьдесят четыре.

– Ну вот, видишь. Великие и беспокойные люди мало жили, да много сделали… Мне тоже… пятьдесят четыре. Слава богу, я не из великих, а то бы костлявая и курносая тут как тут… Странное совпадение – пятьдесят четыре. Не правда ли, Самсон Ксенофонтович?..

– Ну, это, знаете ли, Андрей Никифорович, такие ваши размышления с цифрами от фармазонских предрассудков, от расстройства души…

– Я не сам придумал. Ты же, Самсон Ксенофонтович сказал мне это, назвал и Грозного и Ломоносова… Впрочем, это случайное совпадение. Мы еще, Самсон Ксенофонтович, поработаем. Или нет? Как думаешь?..

– Пустяки, Андрей Никифорович, пустяки. Вы еще поживете. И южную колоннаду мы с вами построим. И все исправим… Я вас провожу до дому. У вас очень-очень усталый вид.

– Я не могу идти. Да, я устал… Самсон, кликни извозчика. Отвези меня. Надо о соборе срочно писать митрополиту Амвросию и градоначальнику или главнокомандующему. Они доложат царю…

Самсон Суханов вышел из проезда колоннады и первому попавшемуся извозчику махнул рукой. Тот откинул на санях медвежью полость…

Все это происходило 20 февраля 1814 года.

А на следующий день весь Петербург узнал о преждевременной и скоропостижной кончине славного русского зодчего Андрея Воронихина.