Как-то пришел к нему корректор (а был то эпикуреец). – Нам, профанам, – сказал он тому, – пристало спрашивать у вас, философов, подобно прибывшим в чужой город у граждан и сведущих, что самое лучшее в мироздании, для того чтобы и мы тоже, разузнав об этом, отправились осматривать, как те – достопримечательности в городах. Конечно, что есть три сущности в отношении человека – душа, тело и внешний мир, против этого едва ли кто-нибудь возражает. Стало быть, ваше дело ответить, что самое лучшее. Что назовем мы людям? Плоть? И это из-за нее Максим отправился в плавание до Кассиопы 356 , зимой, с сыном, сопровождая его? 357 Ради удовольствия плоти? – Тот ответил отрицательно и сказал: Ни в коем случае! – Не подобает ли быть серьезно занятым самым лучшим? – Более всего подобает. – Что же у нас лучше плоти? – Душа, – сказал тот. – А блага самого лучшего ли лучше или худшего? – Самого лучшего. – А блага души это то, что зависит от свободы воли, или то, что не зависит от свободы воли? – То, что зависит от свободы воли. – Значит, духовное удовольствие это то, что зависит от свободы воли? – Тот ответил утвердительно. – А само оно от чего возникает? От самого себя ли? Но это немыслимо. Ведь в основе его должна быть как главное условие какая-то сущность блага, достигая которую мы будем испытывать удовольствие в душе. – Тот соглашался и с этим. – Так от чего будем мы испытывать это духовное удовольствие? Ведь если от духовных 358 благ – вот и найдена сущность блага. Не может ведь благом быть одно, а тем, от чего мы логически испытываем воздействие, другое, и если главное условие не благо, следствие не может быть благом. Ведь чтобы это следствие было логическим, главное условие его должно быть благом. Но вы, несомненно, не его назовете, если вы в здравом уме, потому что вам придется назвать несообразное и с Эпикуром и с прочими вашими мнениями. Стало быть, остается заключить, что удовольствие в душе испытывается от телесного. Стало быть, в свою очередь, главным условием и сущностью блага оказывается телесное.

Поэтому глупо сделал Максим, если отправился в плавание из-за чего-то иного, а не из-за плоти, то есть из-за самого лучшего. Глупо делает он и если воздерживается от чужого, тогда как он судья и может брать его. Но если ты решишь взять, обдумаем только то, чтобы тайком, чтобы безопасно, чтобы кто-нибудь не узнал. Ведь украсть и сам Эпикур не объявляет злом, но зло – попасться. И так как невозможно получить уверенность в том, что никто не узнает об этом, потому он говорит: «Не крадите». Но я тебе говорю, что, если это будет делаться искусно и тайно, никто не узнает об этом. Да потом у нас есть в Риме друзья могущественные и дружеские связи 359 , и эллины бессильны: никто из них не осмелится обратиться туда по этому делу. Что ты воздерживаешься от своего собственного блага? Глупо это, бессмысленно. Но даже если ты будешь говорить мне, что воздерживаешься, я не поверю тебе. Ведь как невозможно согласиться с тем, что представляется ложным, и отвергнуть истинное, так невозможно отказаться от того, что представляется благом. А богатство – благо и, во всяком-то случае, наиболее действенное средство для достижения удовольствий. Почему бы тебе не присвоить его? А почему бы нам не совращать жену соседа, если мы можем сделать это так, чтобы никто не узнал, а если муж начнет молоть вздор, почему бы к тому же не отрубить ему голову? Если хочешь быть философом, каким он должен быть, если уж совершенным, если следующим своим мнениям. А иначе ты ничем не будешь отличаться от нас, так называемых стоиков. Ведь и мы тоже говорим одно, а делаем другое. Мы говорим прекрасное, делаем постыдное. Ты окажешься с противоположной превратностью, исповедуя постыдное, делая прекрасное.

Скажи, ради бога, представляешь ли ты себе город эпикурейцев? «Я не женюсь». – «И я тоже. Ведь не следует жениться». Но не следует и рождать детей, но не следует и участвовать в государственных делах. Что же получится? Откуда возьмутся граждане? Кто будет воспитывать их? Кто будет надзирателем эфебов, кто будет надзирателем гимнасиев? Да и в чем будет он воспитывать их? В том, в чем воспитывались лакедемоняне или афиняне? Возьми ты мне молодого человека, наставь его в соответствии с твоими мнениями. Мнения эти негодны, разрушительны для города, пагубны для семьи, и даже женщинам не пристали. Оставь их, человек. Ты живешь в державном городе: 360 ты должен занимать должности, судить справедливо, воздерживаться от чужого, тебе не должна представляться красивой никакая жена, кроме твоей, не должен представляться красивым никакой мальчик, не должна представляться красивой никакая серебряная утварь, никакая золотая утварь. Вот со всем этим согласующиеся поищи мнения, исходя из которых ты с удовольствием будешь воздерживаться от вещей, обладающих такой убедительностью, которая способна увлечь и одолеть. А если бы вдобавок к убедительности их мы и философию какую-нибудь такую изобрели, еще и со своей стороны толкающую нас к ним и придающую им силу, что получилось бы?

Что самое лучшее в чеканном изделии, серебро или искусство? Плоть – сущность руки, а дела руки – как имеющие главное значение. Так вот, и все надлежащее – трех родов: то-то – касающееся существования, то-то – касающееся того или иного определенного существования, а то-то – как само имеющее главное значение. Вот так и не материю человека следует ценить, бренную плоть, а имеющее главное значение. В чем оно заключается? Участвовать в государственных делах, жениться, рождать детей, почитать бога, заботиться о родителях, вообще, стремиться, избегать, влечься, невлечься, как следует делать все это, как мы по своей природе рождены. А по своей природе рождены мы как? Как свободные, как благородные, как совестливые. В самом деле, какое другое живое существо краснеет, какое – получает представление о постыдном? А удовольствие подчини всему этому как прислужника, как служителя, чтобы все это вызывало рвение, чтобы сдерживало в пределах дел в соответствии с природой.