Ответ был неизменный: «Все, больше ничего нет… Да, вот еще одна фотография. Может быть, она представляет интерес…»

Иногда во время чаепитий – они происходили обычно на кухне – меня магнетически притягивала дверца антресоли. Чердаки старых особняков, подвалы купеческих подворий, заброшенные строения всегда таят в себе что-то таинственное. Вот так манила меня и дверца антресоли.

Как-то вечером, когда наша беседа уже подходила к концу, я спросил у Айви Вальтеровны, указав на антресоль:

– А там ничего нет?

Литвинова рассмеялась:

– Конечно, ничего.

– Разрешите я посмотрю сам.

– Смотрите, вы прямо Шерлок Холмс.

Я взобрался на табурет, приоткрыл дверцы, подтянулся на руках и оказался внутри. Там было темно. Я прополз дальше и наткнулся на корзину. Сквозь полумрак я увидел, что она заполнена каким-то старьем. Старье я выбросил и вместе с корзиной спрыгнул на пол. На дне корзины я обнаружил исторические документы в «Личной папке» Литвинова: паспорт секретаря большевистской колонии в Лондоне Максима Литвинова, визитную карточку народного посла Советской России в Англии, единственный уцелевший экземпляр книги, написанной Литвиновым в Лондоне, «Большевистская революция, ее смысл и значение», гранку предисловия, написанного по поручению В. И. Ленина к тексту первой Советской Конституции, которую Литвинов издал в Лондоне в 1918 году, вырезки из английских газет за 1917–1918 годы, среди них сообщение «Таймc» об узнике Брикстонской тюрьмы Максиме Литвинове…

Мои встречи с семьей Максима Максимовича продолжались несколько лет. Мне были переданы документы, среди них письма Максима Максимовича семье, написанные в годы Великой Отечественной войны, когда он находился на посту посла СССР в Соединенных Штатах Америки.

В 1966 году работа над книгой «Максим Максимович Литвинов» была закончена. Редакции центральных журналов проявили большой интерес к книге, начали публиковать главы.

В 1968 году увидели свет еще некоторые главы и фрагменты книги. Потом наступил перерыв, длившийся восемнадцать лет. Лишь в 1986 году дело сдвинулось с мертвой точки. Одна за другой появились главы в журнале Академии наук «Новая и новейшая история», фрагменты в других органах печати.

После этих публикаций я начал получать письма от старых большевиков, знавших Литвинова. Моей работой интересовались бывшие дипломаты и партийные деятели, звонили люди разных возрастов и профессий.

Как-то вечером мне позвонила женщина, не назвав себя, сказала, что все эти годы следила за публикациями глав книги о Литвинове, давно разыскивает меня и теперь просит прийти к ней.

Я пришел. То, что затем произошло, ввергло меня в изумление. Эта женщина – Вера Александровна Дудовская – сообщила, что ее мать, Рахиль Абрамовна Дудовская-Розенцвейг, в годы первой российской революции была связной большевика Максима Литвинова.

– У меня сохранились письма Максима Максимовича к моей матери, – сказала Вера Александровна.

– Сколько писем? – спросил я.

– Много. Кажется, пятьдесят.

– Где письма?

– Вот они. Берите и используйте в своей книге.

Писем оказалось не 50, а 78. И вот теперь, через восемь десятилетий, они проливают дополнительный свет на события тех лет, дают новые штрихи к портрету 30-летнего Макса Литвинова.

Время сделало свое дело: расшифровка потускневших чернил и полустертых карандашных строк потребовала тщательной работы. О всей переписке я надеюсь рассказать позже. Здесь лишь уточню, что письма позволяют понять «географию» деятельности Литвинова в ту пору.

Апрельский (1985 г.) Пленум ЦК КПСС и XXVII съезд партии дали жизнь многим произведениям литературы и искусства, пролежавшим годы в ящиках столов и на полках архивных хранилищ. Страна стала пристально всматриваться в свою историю. Историю революции. Многие имена были извлечены из забвения. Спасительные и благодатные перемены не обошли и рукопись, посвященную жизни и деятельности Максима Максимовича Литвинова. Так эта книга, пройдя долгий путь, увидела свет.

Решением Советского правительства 22 декабря 1987 года на доме № 2/6 по Хоромному тупику, где в небольшой квартире жил народный комиссар иностранных дел М. М. Литвинов, была установлена мемориальная доска.

Максим Максимович Литвинов был деятелем ленинского типа, патриотом Советского государства, глашатаем его внешней политики и защитником его интересов на всех перекрестках борьбы, которую ему пришлось вести. Он был пламенным антифашистом и интернационалистом. Таким я и попытался его показать, опираясь на документы и факты. Рамки данной книги не дали возможности сказать о нем еще шире и полнее, но верю, что жизнь и время допишут его образ.

3. ШЕЙНИС

Часть первая

ПАПАША

Глава первая

Агент «Искры»

21 августа[1] 1902 года департамент полиции разослал секретный циркуляр «господам губернаторам, градоначальникам, обер-полицмейстерам, начальникам жандармских губернских и железнодорожных полицейских управлений» и на все пограничные пункты Российской империи. Циркуляр предписывал поймать «опаснейших преступников и препроводить их под усиленным конвоем в Сибирь».

Российские жандармы ловили искровцев, бежавших из киевской тюрьмы, так называемого Лукьяновского замка. Совершенный побег был настолько дерзким, что самые опытные по части упрятывания и заковывания в кандалы жандармы, все эти «короли» охранки, попросту онемели от гнева и неожиданности.

Еще бы, двадцать четыре года ни одному политическому не удавалось бежать из киевской тюрьмы. Последний побег произошел в 1878 году, и совершили его Л. Г. Дейч, Я. В. Стефанович и И. В. Бухановский – члены кружков южных бунтарей, пытавшиеся поднять крестьян в Чигиринском уезде.

Список искровцев со всеми приметами был разослан всем охранным отделениям империи. Пятым в списке для немедленного ареста и препровождения в Сибирь значился Макс Баллах, «запасный рядовой из вольноопределяющихся 2 разряда, мещанин г. Белостока, Гродненской губернии, родился 4 июля 1876 года в г. Белостоке, вероисповедания иудейского, воспитывался в г. Белостоке в еврейских хедерах».

Сообщалось, что Макс Баллах привлекался «в качестве обвиняемого при Киевском губернском жандармском управлении к дознанию по делу об обнаруженной в г. Киеве типографии и складах преступных изданий тайного сообщества, именующего себя „Российской социал-демократической рабочей партией“. Полиция разослала приметы Валлаха: „…рыжий шатен, роста 2 аршина 6 вершков, телосложения здорового, волосы на бороде и баках бреет, глаза голубовато-серые, близорукий, носит очки, лицо круглое, цвет кожи смуглый, лоб широкий, нос прямой, голос тенор“.

С того теплого августовского дня 1902 года имя Макса Валлаха на протяжении пятнадцати лет не переставало фигурировать в секретнейших полицейских документах. Розысками его занимались министр внутренних дел Российской империи, директор департамента полиции, начальник особого отдела департамента полиции, тайные полицейские чины, заведующий заграничной агентурой российской полиции Гартинг и полицейские резиденты в Париже, Вене, Праге, Софии и других столицах Европы. В циркулярах и шифрованных телеграммах он значился в разные годы агентом «Искры», агентом ЦК Российской социал-демократической рабочей партии, «главным водворителем оружия в пределы Российской империи для организации вооруженного восстания», «главой большевистской эмиграции в Лондоне». Полиции были известны его партийные клички – Папаша, Феликс и клички наблюдения – Рыжий, Бритый.

Царские жандармы не знали всех партийных кличек Макса Валлаха. Их было значительно больше. В тесной когорте большевиков, сплотившихся вокруг Ленина, в письмах, которые писались ему с директивами ЦК РСДРП, он назывался по-разному: Папаша, Граф, Ниц, Лувинье, Кузнецов, Латышев, Феликс, Теофилия, Максимович, Гаррисон, Казимир.