– Тело украдено. Кем, не знаю. Он передал, что Игра началась. Поспеши, если слышишь меня!

Встаю солнце. Нужно было спешить. Накинув поверх туники плащ. Птолемей оставил опочивальню. Через потайной ход он проник в небольшую, лишенную окон комнатку. Здесь на кровати сладко посапывал человек. Птолемей бесцеремонно толкнул его.

– Поднимайся!

Человек поспешно вскочил. Какое-то мгновение ему потребовалось, чтобы прийти в себя. Затем он узнал царя и изогнулся в нижайшем поклоне. Когда человек разогнул спину, стало ясно, что он удивительно похож на своего владыку – абсолютно во всем, от глубоко посаженных, с рыжинкой глаз до крохотной родинки под подбородком. Птолемей снисходительно улыбнулся собственному отражению.

– Пойдем, твое время пришло. – Прежним путем он провел человека в свои покои и указал на ворох царских одежд. – Одевайся.

Пока человек суетливо переоблачался в тончайший льняной хитон и тяжелый пурпурный плащ, Птолемей наполнил вином два кубка.

– Ну вот, – сказал он, подавая один из них двойнику, – теперь будешь править ты.

– А как же ваше величество?

– Я ухожу. Настало время уйти.

– Выходит, я – царь?! – радостно изумился двойник.

– Именно. Уверен, твое царствование будет счастливым. Пей!

Птолемей первым поднес кубок к губам и единым махом осушил его. Двойник внимательно проследил за тем, как пьет царь, и лишь после этого припал к своему. Он пил торопливыми, жадными глотками, словно мучимый жаждой – жаждой власти. Допив, двойник вытряхнул из бокала последние капельки, перевернув, поставил его на стол, улыбнулся, и вдруг покачнулся и рухнул.

– Царствование было счастливым, но коротким, – прокомментировал тот, кто уже не был царем. – В историю оно, пожалуй, не войдет. Король умер, да здравствует новый король!

Через тот же потайной ход он покинул дворец и растворился в толпе, уже громко обсуждавшей весть о смерти царя – богоподобного Птолемея…

Слыша хулу в свой адрес, – чернь любит позлословить о мертвом господине, – он прятал улыбку. Чернь могла говорить что угодно, чернь могла говорить сколько угодно. Чернь могла говорить…

Человек улыбался. Он мало говорил, он предпочитал действовать. Время слов ушло, возвращалась эпоха действия. На подходе была большая игра. И знали об этом покуда всего двое – тот, что оставил дворец и неприметно затерялся в толпе, и дерзкий похититель, выкравший величайшую святыню мира – тело Императора императоров, тело Александра, нареченного уже современниками Великим.

Часть первая

Император вдыхает степь или Пробуждение Луны

Год первый – Многих смертей

Периоха-1

Это был год 3550-й от сотворения мира Иеговой, или год 2901-й по исчислению приверженцев дикой богини Кали, или год железа и дракона 37-го цикла по исчислению не поддающихся счету китайцев…[1]

526 лет назад началась эра великого Набонассара, 322 года – еще более великого Будды, всего 89 лет – величайшего из великих, Селевка Никатора, основателя династии Селевкидов…

Минуло ровным счетом 555 лет с тех пор, как греки отметили первую Олимпиаду, имена победителей в коей не дошли до далеких потомков…

Чуть раньше, 604 года назад, финикияне основали в Африке Новый город, который впоследствии станет известен всему миру под гордым именем – Карфаген…

Чуть позже, 533 года назад, легендарные братья заложили на берегу Тибра стены другого града, коему суждено будет своим звучным именем – Рим – изменить ход истории величайшего из континентов…

Пройдет 221 год, и в городишке Вифлееме, ничтожном и никому не ведомом, родится человек, какой положит начало новой эпохе и новому исчислению. Но, скорей всего, он родится тремя годами раньше…

Это первый год нашего повествования…

Этот год был годом многих смертей.

В Иберии, стране дикой и изобильной, был сражен Гасдрубал, племянник великого Барки. Гасдрубалу наследовал Ганнибал из рода Баркидов, сын Барки, известный покуда лишь славным именем отца. Покуда…

В Македонии скончался Антигон Досон. Он ушел в страну предков в знаменательный для себя год, в год славной победы при Селласии. Дерзкий спартиат Клеомен бежал в далекий Египет, а Антигон, сопровождаемый ликованием толп, вернулся в Пеллу, не зная, что его ждет там не только наследник трона Филипп, но и смерть. Не зная…

В Египте смерть унесла царя Птолемея III, владыку сильного и удачливого, расширившего пределы государства на восток и на запад. Эта смерть была ожидаема, но не менее неожиданна. Она открыла путь к трону Птолемею IV, моту и пьянице, которого, как ни странно, ждала слава Рафии. Как ни странно…

Ну и осталось упомянуть еще три события, оставшиеся за чертою трех вышеперечисленных смертей.

В этом году, при консулах Публии Корнелии Сципионе Асине и Марке Минуции Руфе, римляне успешно воевали в Истрии. Война была не столь и значительной, но мир ее заметил, ибо война шла в самом сердце мира, какой мы привыкли считать своим…

В этом году великое царство Цинь завершило покорение всех прочих царств Китая, подчинив своей власти последнее – Ци. Это было грандиознейшее событие, но мир его не заметил, ибо война шла вне того мира, какой мы привыкли считать своим…

И, наконец, было третье, о чем не знал никто. В небольшой хижине в горах Тибета объявилась некая гостья, намеревавшаяся – ни много, ни мало – покорить мир, какой мы привыкли считать своим…

1.1

Перед глазами плыли кораблики. Небольшие, пузатые, плавные. Словно вырезанные из белой бумаги облака. Не спеша и правильно – по безбрежному синему морю, почему-то перевернутому вопреки притяжению…

Он зажмурил глаза – с силой, тщась отогнать наваждение. Кораблики исчезли. Теперь по морю плыли облака, верней они плыли по небу, подсвеченному справа взошедшим солнцем. Это солнце золотило облака, делая их похожими на комки невесомой розовой сахарной ваты. Сахарной…

Он помнил, что такое сахар, он знал, что есть вата, облако, море, небо. Налетел порыв ветра, и он вспомнил, что такое ветер. Ветер принес с собой тонкий писк, и он знал, что так пищит комар. Он знал и помнил многое, очень многое. Он не мог понять и вспомнить лишь одного – кто он. Да, еще в сонном сознании всплыл вопрос – где он и как здесь очутился. Но для того, чтобы понять, где и как, следовало ответить на вопрос – кто! А может…

Он поднял голову и огляделся. Перед ним, сколь хватало взора, простиралась степь. И направо тоже была степь. И налево. Он с трудом повернул затекшую шею. Судьба не порадовала нежданным изыском: позади, как нетрудно было догадаться, также стелилась, мелко бугрясь, степь.

Степь… Трава, еще зеленая, но местами уже поблекшая на солнце. Тускло сверкающие, с выцветшей желтизной, прогалины солончаков. Далекие пологие, словно стесанные ветром холмы.

Холм… Ближайший холм был выше прочих и рождал смутные воспоминания. Ему вдруг подумалось, что когда-то, очень давно, он стоял вот так на холме, а вокруг клацали клыками крысы – яркие, разряженные в пышные шкуры крысы. Крысы и холм – это было.

Крысы… Он не был крысой. Тогда кем же он был? Память нехотя подбросила тусклые образы созданий, имевших, как и он по две руки и две ноги, гордо посаженную голову с глазами, несхожими со звериными. Создания именовались человеком – он помнил это понятие в разных звучаниях, но сколь ни силился не мог вытащить из тени имена и лица тех, кто упомянутые звучания исторгали. Но каждый из них несомненно звался человеком, а, значит, человеком звался и он, себя потерявший.