–– С чего вдруг? –– Алена прикрыла глаза ладонью: информация, выданная кэн, была слишком неудобоварима для нее. Она вскочила и нервно заметалась по комнатушке.
–– Зачем? Зачем ты мне это говоришь? Почему хочешь помочь? Добрый самаритянин? Аболиционист? Нет? Хочешь меня напугать? Хочешь, чтоб я смирилась и стала безропотной заводной куклой в ваших руках?! И таким тоном! Боже! Как будто зачитал таблицу логарифмов! ЭВМ!.. Сухо, черство, равнодушно, а речь идет о жизни и о преступлении против нее!!...Помочь хочешь, да? Зачем?! Челюсти от похоти сводит?! Землянки в твоем гареме не хватает?! Может, ты влюбился с первого взгляда, а со второго решил, что это судьба?! Или это бескорыстный поступок?! Отпустишь меня?! Кинешь вызов рабовладельчеству?! –– желчно вопрошала девушка и взмахнула руками в порыве: господи, какое зверство!! Рабы, лаборатории…и никаких эмоций! Подумаешь!.. Ты робот? Как ты можешь рассуждать о подобном с таким устрашающим спокойствием, а потом еще говорить, что искренне желаешь мне помочь?! Чем?! Подержишь, пока мне руки отпиливать будут?!
Рэй встал и подошел к девушке:
–– Алена, я мужчина. Эмоции –– прерогатива женщин.
–– Это значит, что пол освобождает от человечности?!
–– Пол накладывает определенные обязанности и правила поведения.
–– Для мужчин одни, для женщин другие?!
–– Да и это естественно.
–– Так же естественно, как рабство и опыты над живыми людьми?!!
–– Во всяком случае, более естественно, чем равноправие полов. И правильно.
–– Правильно?! О Боже! Вседозволенность одних и бесправие других, узаконенное издевательство, насилие, унижение, убийство.. это правильно?!
Рэй, не сдержавшись, поддался к ней, желая схватить девушку и заставить замолчать. Ее нервное возбуждение сводило его с ума, кружило голову, забирало силы, лишало воли. Даже атмосфера в комнате стала насыщенно разряженной от ее эмоций. В воздухе стоял аромат ее энергии, сладковато-терпкий, щекочущий ноздри, разъедающий разум и оседающий во рту незнакомым, манящим привкусом чего-то особо вожделенного, живительного и жизненно необходимого, как глоток воды умирающему от жажды.
–– Хватит! –– рявкнул парень.
Алена испуганно смолкла и отпрянула, вжавшись в стену. Лоан покачал головой: эта девушка за пять минут измотала его больше, чем ночная вахта.
–– Пойми, каждое общество живет по своим законам и они приемлемы и правильны для тех, кто в нем вырос, а для других спорны или отталкивающе аморальны, –– утомленно заметил он. –– Я сейчас не намерен обсуждать это, устраивать прения, доказывать целесообразность одних законов и …
Рэй устало качнулся и, шагнув к девушке, уперся рукой в стену над ее плечом:
–– Речь идет о тебе, о выборе, который придется сделать.
Алена, как зачарованная смотрела в огромные голубые глаза, которые взирали на нее не то с мольбой, не то с тревогой, и почувствовала острую жалость и сострадание к этому изможденному, щуплому пареньку, которого шатало от усталости. Он был одного роста с ней и скорей всего одного возраста, и, не смотря на то, что был мужчиной и одним из ее неприятелей, сейчас казался уязвимым, слабым и нуждающимся в поддержке и помощи, больше чем она. Девушка тут же забыла разногласия и, всерьез озаботившись состоянием Лоан, посоветовала:
–– Тебе надо больше отдыхать, по-моему, ты серьезно болен.
Рэй дернулся от неожиданного и непривычного проявления сочувствия, как от пощечины.
–– Причина в этом? Я отталкиваю тебя? –– спросил тихо.
–– Нет, –– девушка нахмурилась, прикидывая: как бы помягче объяснить ему, что она просто не желает быть рабыней, не желает принадлежать ни Лоан, ни кому-то другому. И дело тут в воспитании и принципах, а не во внешности или здоровье.
–– Я не заразен, –– сказал Рэй, по-своему расценив ее молчанье.
–– Да не в этом дело, пойми! Я не рабыня, никогда не была и не буду. Лучше умереть, чем жить по воле какого-нибудь самодура, выполнять его прихоти. Это скотство, грязь, понимаешь? Я не смогу так жить, это не для меня. Чтоб иметь отношения, нужно иметь чувства, а по принуждению…Нет! Ты или другой, какая разница? Суть одна - сломать себя, чтоб выжить, только стоит ли после этого жить? Нет. Я не смирюсь и мне все равно, что вы придумаете в наказание …
Парень пристально посмотрел в ее глаза и, заметив страх, плескавшийся на дне зрачков, мгновенно понял, в чем дело.
–– Ты не была с мужчиной … –– и поддался вперед. Лицо дрогнуло, брови сошлись на переносице, губы из фиолетовых превратились в лиловые, а взгляд стал острым, как бритва.
Алена так и застыла, забыв закрыть рот. Она впервые увидела, как меняются люди буквально за секунду. Куда исчез усталый, беззащитный мальчишка? Перед ней стоял мужчина: волевой, сильный. Она могла рассмотреть каждую клеточку на его лице, так близко оно оказалось. Светлый ежик волос, классический нос, гладкая, словно атласная кожа с мелкими красноватыми пятнышками, то ли сыпь, то ли особенность их эпидермиса, и запах исходящий от него: незнакомый, острый и волнующий. Если б от этого запаха у нее не перехватило горло, она бы не удержалась и спросила название одеколона, чтоб потом, при случае, обязательно найти такой и подарить Сереже.
Алена напрочь забыла вопрос и тему разговора: этот запах и взгляд голубых глаз парализовали разум, вынесли все мысли из головы. Она попыталась отодвинуться и стряхнуть странное оцепенение, но парень тут же выставил вторую руку, преграждая ей путь и зажимая в тиски. Сердце ухнуло в груди, словно выбросило кровь в последний раз и замерло в ожидании.
–– Алэна…–– прошептал Рэй и, резко поддавшись вперед, впился губами в ее губы.
В голове девушки, словно что-то взорвалось, ослепительная вспышка и приятная зыбь, и нет ни сил, ни желания сопротивляться, только бы падать все глубже... Это было настолько необычно и приятно, что напугало ее до одури, и она, яростно воспротивившись неприличному и противоестественному, по ее мнению, чувству, клацнула зубами, прикусив губу нахала до крови, со всей силой ударила его коленом в пах и оттолкнула.
Лоан сделал шаг назад и, не спуская с девушки глаз, оттер кончиками пальцев кровь с губы. Алена напряглась, приготовившись к обороне, но тот слизнул кровь со своих пальцев и, не сказав ни слова, стремительно покинул комнату.
Девушка минут пять смотрела вслед, еще не веря в благополучный исход битвы, и, наконец, обессилено сползла по стене на пол. Ее охватило предчувствие чего-то страшного и непоправимого. Она уткнулась лбом в колени и, стиснув зубы, пыталась совладать с волнением и проанализировать случившееся. Не нужно обладать высоким интеллектом, чтоб понять: она вляпалась по самую Сахасрару и далеко не в патоку!
Господи, она ударила его по самому чувствительному месту так, что колено до сих пор ноет, а он даже не поморщился! У него что там, бронежилет?
Алена поднялась, дошла до постели и легла, прикрыв глаза рукой: ’думай, Чапай, думай!’ А подумать было о чем. Эта мумифицированное подобие какого-нибудь Пита Бреда или Виго Мартинсена, несомненно, ей благоволило, однако это не радовало и сильно беспокоило. Ни в его добрые намерения, ни в свое светлое будущее ей не верилось.
Ворковская считала себя девушкой прагматичной и смышленой, твердо стоящей на платформе реализма, пусть и с небольшим перекосом в романтику. Знание истории и зоркий взгляд по сторонам давали ей право утверждать, что назначение женщины, ее социальный и психологический статус не претерпели значительных изменений за многие тысячелетия. И в каменном веке, и смутные времена, в эпоху возрождения и в век технической революции, всеобщей демократизации, стандартизации и акселерации, предназначение женщин осталось величиной постоянной и незыблемой. И пусть крепнет движение феминисток, и вот уже век мир трубит о равенстве полов и свободе нравов, все равно мать останется матерью, жена женой, а дочь дочерью. Мужчины будут с патетикой восклицать, что курица не птица, баба –– не человек, и галопом бежать в уютное гнездышко, свитое той самой курицей, только своей, родной, а значит не такой. И пусть у нее фигура бетономешалки, характер мексиканского кактуса и умственный потенциал 0 в квадрате, знаток женской психологии будет считать ее Дженифер Лопес и Софьей Ковалевской одновременно. И все потому, что ее тефтели вкуснее, чем в ресторане ’Москва’, дома чище, чем в процедурном кабинете поликлиники УВД, уютнее и спокойней, чем в теплице. Никакой зануда-начальник или сосед –– проситель не сможет пробить стену, которую она возвела вокруг своего демиурга, и он будет жить, зная, что его поймут, простят, чтоб ни натворил, прикроют от излишних треволнений и будут исправно читать его фирменный журнал ‘Лапша и уши’.