– Где мои центы?..
Тот повернулся и, узнав Джэксона, приставил палец к губам:
– Т-с, крошка…
Но Сид настаивал.
Тогда Тэди, воровато озираясь, повел Джэксона в полутемную комнату, расположенную рядом с раздевалкой. Получение денег оставило неприятное чувство в сердце подростка. Ему вручили их не открыто, как дают за честный труд, а тайком, в углу, сунули в руки маленький конверт. В этом было что-то унижающее. Но чувство это не долго держалось в сердце юного боксера. Сид Джэксон впервые столкнулся с теневой стороной американского спорта, где все оценивается на деньги, продается и покупается. Он многого еще не понимал и многое не мог осмыслить. К тому же победа есть победа, и приз есть приз. Как бы там ни было, а деньги вселили в душу подростка уверенность в себе: ему платят, как и настоящим боксерам!
У выхода, едва Сидней ступил в освещенный подъезд, к нему бросился Жак. Глаза его сверкали, и он радостно обнимал друга.
– Сид, я уже знаю… Вот здорово!
Джэксон устало улыбался, слушая восклицания друга и его гневные фразы, направленные в адрес контролеров: они не пускали Жака в клуб без билета, хотя он тысячу раз объяснял им, что пришел сюда не смотреть, а выступать в качестве секунданта.
– Так и не пустили… Стоят, как мексиканские идолы… хуже полицейских!
Выражение «хуже полицейских» у Жака было самым страшным ругательством. Что же касается «мексиканских идолов», то эти слова он добавил для усиления, хотя сам никогда не видел настоящих идолов, тем более мексиканских.
Сид осторожно вытащил из кармана небольшой конверт и показал другу.
– Вот семьдесят центов!
– Дай подержать.
Сид протянул конверт.
– Только не урони.
Жак подержал на ладони деньги, поправил помятые уголки конверта.
– Сколько мороженого можно купить? За день не съесть!
Сид спрятал награду в карман брюк.
– Не-е… мороженое что? Проглотил – и все… А не съел – растает…
– Давай тогда конфет купим?
Сидней сам хотел истратить деньги на конфеты и еще на пирожное. Круглое и сверху розовый крем и шоколадная розочка. Такое он видел в руках у Блайда. Тот неторопливо откусывал пирожное и кусочки бросал собачке. Она ловила их на лету, здорово лязгая зубами. Вздохнув, Сид отказался от пирожного, ему хотелось обрадовать мать. И не только обрадовать, а доказать: вот, смотри, я выступил на ринге, победил и… заработал! А ты не верила, что боксом можно зарабатывать деньги, и даже колотила за это, запрещала ходить на тренировки…
– Сид, давай хоть один цент истратим. Когда у меня было два цента, – помнишь? – мы на двоих мороженое брали.
Но Сид был непоколебим. Между друзьями легла тень. Они молча ехали домой на подножке трамвая, и каждый думал о том, что его друг несправедлив.
Домой Сид добрался к полуночи. В квартире еще горел свет. «Не спят!» – отметил он. Усталый, с синяком под глазом и сияющей улыбкой, Джэксон открыл дверь.
В комнате плавал туман, насыщенный запахом дешевого мыла и кипящего в баке белья. Сестра Рита в спортивных штанах и старой кофточке, которая расползалась на спине, облегая сильную, сложившуюся девичью фигуру, крутила ручку стиральной машины. Мать, подоткнув подол длинной юбки за пояс, мешала деревянной палкой в большом цинковом, баке белье.
Рита первая обернулась на стук двери:
– Мама, пропащий пришел!
Миссис Джэксон, увидев сына, выронила мешалку.
– Боже мой! Опять этот проклятый бокс?..
Он счастливо кивнул головой:
– Да, мама!..
На ее усталом, преждевременно постаревшем лице появилось недоумение:
– Чему ты радуешься, противный мальчишка?
Она подняла мокрое полотенце, скрутила его жгутом, но, подержав в руках, бросила на пол.
– За что ты меня мучаешь? Бить тебя уже нет моих сил…
Рита разогнула занемевшую спину, выпрямилась и шагнула к брату. Она была уже такого роста, как мать. Тряхнув стрижеными кудрями, Рита сказала просто и требовательно:
– Сид, ты уже не мальчик. Ты должен дать нам честное мужское слово, что это больше никогда не повторится.
Но юный боксер торжественной походкой подошел к матери и протянул ей бумажный конверт, перевязанный розовой ленточкой.
– Ма, здесь семьдесят центов!
У миссис Джэксон брови сошлись на переносице. Семьдесят центов! Да она не разгибая спины целую неделю стирает с дочерью за один доллар.
– Ты где их взял?
– Я их честно заработал, ма… – В голосе Сида звучала нотка гордости. Он хотел казаться взрослым и, удерживая рвущуюся наружу радость, старался говорить сдержаннее. – Я тоже буду приносить тебе каждую субботу, если, конечно, буду побеждать.
Миссис Джэксон смотрела на Сида и не знала, что ей теперь делать: радоваться или плакать. Как быстро растут дети!
– Рита, что ты, не видишь, у Сида глаз заплыл? Принеси свинцовой примочки.
Потом, обняв сына, грустно покачала головой:
– Трудную ты выбрал себе профессию, мой мальчик…
Когда Сида со свинцовой примочкой на глазу уложили в постель, пришел старший брат. Он принес с собой запахи химического завода. Неприятный запах, казалось, пропитал не только одежду, но и всего Иллая.
– В России кровавая баня, – торопливо говорил он, хлебая постный суп. – У нас на профсоюзном собрании только и разговору, что о России.
– От русских всего можно ожидать, – вставила Рита. – Дикари, хуже индейцев.
– Ни черта ты не понимаешь, – Иллай отодвинул тарелку. – Русский царь приказал стрелять в народ!
– В свой народ? – удивилась Рита.
– Глупости, – сказала миссис Джэксон. – Как это царь будет стрелять в своих людей?
– Вот так, очень просто. Люди пошли к нему, как мы, когда бастуем, на переговоры. А он велел солдатам стрелять.
– В безоружных? – Сид, прислушивавшийся к разговору, даже приподнялся на локтях.
– Да. В газетах так сообщают.
– Что же теперь там будет? – вздохнула мать.
Иллай немного помолчал, обдумывая в уме, говорить им или не говорить, потом понизил голос:
– У нас на заводе говорят, что в России начинается революция.
Сид с нескрываемым интересом прислушивался к разговору. Вот бы сейчас ему очутиться в снежной России. Обязательно дрался бы с царскими солдатами так, как отряды Линкольна против рабовладельцев. И, конечно, он отличился бы в боях, стал героем. Хорошо быть героем! Сид вспомнил страницы из учебника истории, портреты героев американцев. И вздохнул. Ну чего можно добиться здесь, в этом тусклом Нью-Йорке? Ни войны, ни вообще ничего интересного. Он с завистью посмотрел на старшего брата. Да, ему хорошо так рассуждать. Иллаю скоро двадцать стукнет, в армию может пойти, там только дурак не захочет стать героем. Ведь в армии это очень легко!
Что же касается Риты, то события в России не произвели на нее особого впечатления. Мало ли что может случиться в далеких странах! Если читать газеты, то в них всегда найдешь про разные страны и необычные вещи. Риту больше волновала их собственная жизнь.
– У нас теперь все работают, – сказала она. – Сид сегодня принес свой первый заработок.
Иллай недоверчиво покосился на младшего брата.
– Что ж он принес? Синяк под глазом?
– И семьдесят центов наличными! – Рита показала на конверт, который лежал на тумбочке матери.
У Сида гулко стучало сердце. Наконец-то он стал равноправным членом семьи! Теперь никто не посмеет упрекать его, что он даром ест хлеб. Мысли были светлые и радостные. Жизнь сразу стала солнечной. И как бывает в таком возрасте, фантазия взяла верх над юношеским рассудком и на волнах гордости и радости устремилась вперед, понесла в будущее, которое рисовалось сказочно богатым и красивым.
– Покажи, что у тебя с глазом, – Иллай наклонился к Сиду.
– Пустяки.
– Все большие неприятности начинаются с пустяков.
Иллай осмотрел синяк, ощупал его, сменил свинцовую примочку.
– Болит?
– Ну чего ты ко мне пристал? «Болит, болит», – Сид скривил губы, передразнивая брата. – Через два дня заживет. Первый раз, что ли? Отстань, я спать хочу.