Изменить стиль страницы

А когда они подошли поближе, оказалось, что это на самом деле он.

«Вот!», говорит И-Ё гордо, остановившись перед домом Поросенка. «И название на нем, и все».[97]

«О!», сказал Кристофер Робин, не зная, что делать, смеяться или что.

«Как раз подходящий дом для Сыча. Ты так не думаешь, Маленький Поросенок?»

И тогда Поросенок совершил Благородный Поступок, причем совершил его как будто во сне, думая о тех замечательных словах, которые Пух нахмыкал о нем.

«Да, это как раз подходящий дом для Сыча», сказал Поросенок величаво, «и я надеюсь, что он будет в нем очень счастлив»[98].

«Что ты думаешь, Кристофер Робин?», спросил И-Ё несколько тревожно, чувствуя, что что-то здесь не так.

Кристофер Робин сам хотел задать себе этот вопрос, только никак не решался.

«Ладно», говорит. «Это очень хороший дом. А если твой собственный дом разрушен, ты должен пойти куда-то еще, правда, Поросенок? Что бы ты сделал, если бы твой дом был разрушен?»

Прежде чем Поросенок успел подумать, за него ответил Пух.

«Он бы стал жить у меня», говорит Пух. «Правда, Поросенок?»

Поросенок пожал ему лапу.

«Спасибо тебе, Пух», говорит. «С удовольствием».

Глава Х. Зачарованное Место

Кристофер Робин собирался уходить. Никто не знал, почему он уходил, и никто не знал, куда; на самом деле никто даже не знал, откуда он знает, что Кристофер Робин собирается уходить. Но несмотря на это, кое-кто, а скорее всего, даже все в Лесу чувствовали, что рано или поздно это произойдет. Даже Самый Крохотный из Всех друг-и-родственник Кролика, который мог только претендовать на то, что когда-то видел ногу Кристофера Робина, да и то никакой уверенности в том, что это была нога именно Кристофера Робина, не было, потому что вполне возможно, это было что-нибудь другое, даже этот Самый Крошечный из Всех говорил себе, что теперь Порядок Вещей изменится и Все Будет По-Другому. И Рано или Поздно, два других родственника-и-друга сказали друг другу: «Ну что, еще Рано?» или «Ладно, уже Поздно?» такими безнадежными голосами, что на самом деле бесполезно было ждать ответа.

И однажды, когда Кролик почувствовал, что больше не может ждать, он распространил Писку, в которой говорилось:

«Писка на митинг всех около двух в Медвежьем Углу проведения Ризолюции По Приказу Держаться Налево Подписано Кролик».

Он должен был переписать это три раза, прежде чем ризолюция приобрела должный вид, который он ей намеревался придать, когда начинал писать ее; но когда наконец она была закончена, он взял ее и понес, чтобы показать всем и всем прочитать, и они все сказали, что придут и выслушают его.

«Ладно», сказал И-Ё тогда же днем, когда он увидел всех приближающихся к его дому. «Вот так сюрприз. Что, и я тоже приглашен?»

«Не бери его в голову», шепнул Кролик Пуху. «Я ему все сказал еще утром». «Как ты поживаешь, И-Ё», сказали все, и он сказал, что никак, не обращая, впрочем, на них никакого внимания, и тогда они сели. И как только они все сели, Кролик опять встал.

«Мы все знаем, почему мы здесь», говорит, «но я попросил своего друга И-Ё…»

«Это меня», говорит И-Ё. «Грандиозно».

«Я попросил его Огласить Ризолюцию».

И опять сел. «Ладно, И-Ё, давай», говорит.

«Не надо меня понукать», сказал И-Ё, очень медленно поднимаясь. «Не надо этих ладно-давай-и-ё». Он взял лист бумаги из-за уха и развернул его. «Об этом никто ничего не знает», сказал он. «Это Сюрприз». Он солидно прокашлялся и начал так:

«То-се, почему-бы-и-нет и-так-далее – прежде чем я начну или скажу, прежде чем я намерен кончить. Я намерен прочитать вам Стихи. До непосредственного – до непосредственного – длинное слово – ладно, должно быть, вы когда-нибудь поймете, что оно, собственно, значит, – до непосредственного, как я уже сказал, момента вся Поэзия в Лесу производилась Пухом, Медведем с приятными манерами, но Положительным и Поразительным Недостатком Мозгов. Поэзия, которая предлагается вашему вниманию, была написана Мной, И-Ё, в ясном уме и твердой памяти на Чистом Глазу. Если кто-нибудь возьмет у Ру драже и разбудит Сыча, мы все сможем насладиться ею. Я назвал ее Поэма. Вот она:

Кристофер Робин уходит,
По крайней мере, на мой взгляд.
Куда?
Не знает никто.
Но он уже в пальто
(Чтобы была рифма к „никто“).
Навсегда?
(Чтобы рифмовалось с „куда“)
Что мы можем поделать?
(У меня нет еще рифмы к „взгляду“. Вот черт!)
(Ну вот. Теперь еще надо рифму к черту. Черт!)
(Ну ладно, пусть эти два черта и рифмуются друг с другом на здоровье).
Дело обстоит гораздо серьезнее, чем я предполагал.
Но я не лгал.
(Так, очень хорошо).
Я должен
Начать сначала
Но легче
Остановиться
Кристофер Робин, гудбай.
Ай!
(Хорошо!)
ай (в смысле Я по-английски) и олл ов всех твоих друзей
(О. Кей.)
Посылают,
То есть я имею в виду желают
(Здесь некоторое затруднение,
Не туда заехал).
Ладно, как бы то ни было,
Мы тебя любим.
Всё».[99]

«Если есть желание похлопать в ладоши», сказал И-Ё, прочитав все это, «то сейчас самое время».

Все похлопали.

«Спасибо вам», говорит И-Ё. «Непредвиденное удовольствие, хотя и не слишком смачно».

«Они гораздо лучше моих», восхищенно сказал Пух, и он на самом деле так думал.

«Ладно», скромно объяснил И-Ё. «Это было заранее запланировано».

«Ризолюция», говорит Кролик, «такая, что мы все ее пойдем и отдадим Кристоферу Робину».

Итак, там были подписи ПУХ, ЫСЧ, поросенок, ЕЙ, КРОЛИК, КАНГА, ОГРОМНОЕ ПЯТНО, маленькая клякса. И они все направились к дому Кристофера Робина.

«Всем хэлло», говорит Кристофер Робин. «Хэлло, Пуху». Они все сказали «Хэлло» и вдруг почувствовали себя неловкими и несчастными, потому что это было своего рода прощание – то, что они собирались сказать; а они не хотели думать об этом, и так они и стояли вокруг и ждали, чтобы кто-нибудь первый начал говорить, и подталкивали друг друга и говорили «Ну, давай» и слегка выталкивали вперед И-Ё и толпились за ним.

«Что такое, И-Ё», говорит Кристофер Робин.

И-Ё помахал хвостом из стороны в сторону, подбадривая себя, и начал так.

«Кристофер Робин», сказал он. «Мы пришли сказать – дать тебе – как ее – писульку – но мы все – потому что мы слышали, я имею в виду, мы все знали – ладно, ты понимаешь, о чем идет – мы тебя – ладно, это, чтобы быть кратким, – это вот это». Он злобно повернулся к остальным и говорит:

«Все столпились здесь, весь Лес. Совсем нет Пространства. Никогда в своей жизни не видел такую Прорву Животных, и все в одном месте. Вы что, не видите, что Кристоферу Робину хочется побыть одному? Я ухожу». И он ускакал прочь.

Не понимая сами почему, другие тоже начали расходиться, и, когда Кристофер Робин закончил читать ПОЭМУ и посмотрел на них, чтобы сказать «Спасибо», только Пух оставался с ним.

«Удобный способ дарить вещи», сказал Кристофер Робин, складывая бумагу и пряча в карман. «Пойдем, Пух!» И он быстро зашагал прочь.

вернуться

97.

В этом эпизоде И-Ё, с одной стороны, спровоцирован Кроликом, который дал ему задание искать дом. Никогда ни к кому не приходивший И-Ё поэтому берет на заметку первый попавшийся дом, не подозревая, что это дом Поросенка. С другой стороны, И-Ё бессознательно осуществляет символическую месть Поросенку и Пуху за то, что они ранее перенесли его дом с одной стороны Медвежьего Угла на другую (в главе «Дом»).

вернуться

98.

Поросенок говорит так под воздействием стихов Пуха. После того как его публично назвали храбрым, он не может позволить себе быть невеликодушным. Такова прогностическая и провокативная особенности художественного слова. С другой стороны, фактически ни в каком доме Поросенку больше жить не придется, так как в следующей главе Кристофер Робин уходит, забирая с собой только Пуха. Таким образом, путаница с домами приобретает отчетливую эсхатологическую окраску: скоро наступит конец мира, и поэтому нечего беспокоиться о жилье.

вернуться

99.

Стихотворение И-Ё представляет собой не только нелепую попытку самовыражения, но и драматический прорыв замкнутого в себе и на себя подавленного сознания И-Ё к другим, неловкий, неудачный, но тем не менее благородный. С другой стороны, И-Ё понимает, что, лишившись Кристофера Робина, он лишается своей единственной опоры, так как другие животные не относятся к нему всерьез и не жалеют его (кроме Пуха, но к нему сам И-Ё не относится всерьез). Само стихотворение написано свободным рифменным стихом (раешником). В нем можно угадать черты пародии на верлибр и авангардную поэзию 1920-х годов.