— Ну зачем же так? — сказал Витя. — Может быть, у вас еще будут дети.

— Поздно. Не будут, ребятки. Разве сиротку взять на воспитание.

— А что, — сказал Слава. — У нас, там, где я живу, одна семья троих вырастила. Теперь у них и внуки есть.

Я поразился тому вниманию, какое обнаружилось у моих дорогих ребятишек. Я думал: до чего же отходчивы. До чего же добры. Только Маша Куропаткина сиротливо наклонила головку, и непонятно было, что у нее на душе.

На утро мы уехали, так ничего не решив.

— Сюда! — крикнул Витя Никольников и увлек за собой растерявшуюся Лену Сошкину.

Они вбежали в сарай и спрятались а соломе. В открытое оконце долетал голос Саши Злыдня:

Саша крутился возле дуба — место, где застукиваются. Ему сделали замечание, он стал подальше отбегать. Сделав несколько обманных виражей, он ринулся к сараю.

— Не шевелись, — прошептал Витя, притягивая Лену к себе.

Девочка сделала попытку освободиться. Злыдень был рядом.

— Выходите! — крикнул он, надеясь такой хитростью выдворить прячущихся.

— Ты сначала найди их! — сказал Славка.

— Не беспокойся, найду.

— А если горшки побьешь, будешь два раза водиться, — это Маша условия выставила.

— Не побью, — ответил Злыдень.

— Пусти, — тихо сказала Лена.

— Не шевелись! Он снова идет сюда! — Витька еще плотнее придвинулся к девочке.

Он был в футболке, и она была в тоненькой маечке, и, наверное, поэтому тепло так быстро переходило от одного к другому. Может быть, от страха (очень не хотелось, чтобы их сейчас застукали), а может быть, еще от чего-то другого дыхание у Витьки участилось и сердце застучало так, как стучит в кино заведенный механизм мины.

— Ты слышишь?

— Что?

— Сердце как стучит.

— Пусти, — еще раз сказала Лена, а Витька удивился, что она и не попыталась отодвинуться.

— А чье это сердце? — неожиданно спросил он.

— Мое, чье же еще? — шепотом ответила Лена, тоже будто сомневаясь, прислушиваясь и разглядывая, чье же это сердце стучит так громко, на весь сарай. Могут же застукать. Конечно, колотились два сердца. Колотились как одно. И звук был такой сильный, что оба едва не оглохли. Будто гроза раскатывалась на ними, и гром гремел, и лил дождь — и чтобы спастись, они сильнее припали друг к другу.

А Сашка Злыдень бегал почти рядом. И было ужасно радостно сознавать, что игра в прятки неожиданно смешалась с чем-то более важным, могучим и прекрасным, чем то, что им удалось так хорошо спрятаться. К тому же еще и везло. Злыдень разочарованно покинул сарай и сказал Славке:

— Не беспокойся, найду их.

И теперь можно было совсем спокойно закрыть глаза, и Витька это сделал, отчего сразу в нем все одновременно напряглось и расслабилось, потому что исчезло ощущение игры в прятки, а подступило и заняло место в голове и в теле что-то совсем другое, тайное, от чего было немного стыдно и так бесконечно хорошо. И Лена закрыла глаза, и от Витькиного дыхания по всей спине бегали колкие и приятные мурашки. И будто одна лодка несла их по гребню волны, и оттого что лодка неслась так быстро, медово кружилась голова.

А то, что увидел Витька, когда раскрыл глаза, было еще более ошеломительным. На его руках покоилась головка Леночки. Такой он ее никогда не видел. Губы и щеки светились нежно-розовым теплом: такой спокойный румянец бывает у малышей, когда они спят крепким и сладким сном. Мысль, что Ленка уснула (не умерла же она, если так ровно дышит!) сначала оскорбила Витьку, а потом привела в восторг: наверное, и такое бывает. Раз в тысячу лет, но бывает. Витька не удержался и поцеловал ее.

— Ты что? — тихо прошептала Лена.

— Я тебя люблю, — сказал Витька, и его сердце забилось еще сильнее.

— Ты же Машу любишь, — будто произнесла Лена.

— С сегодняшнего дня я буду любить только тебя.

— И ни с кем не будешь никогда целоваться?

— Хочешь, поклянусь?

— Не надо, — тихо сказала Лена и крепко обняла Витьку за шею.

— Больно! — едва не вскрикнул Витька.

— Я так ждала этого дня, — сказала Лена, и Витька не обратил внимания на некоторую искусственность в ее голосе.

А за сараем спорили: игра в прятки расстраивалась.

— Это нечестно! — вопил Злыдень. — Они, может, ушли куда-нибудь.

— А ты не по правилам ищещь. Надо на сто метров отходить, а не вертеться возле дуба, — это Славка доказывал.

— Я по правилам ищу. Если бы они были рядом, они успели бы застукаться давно и выручить вас!

Что правда, то правда.

Если бы они были рядом. А Ленка с Витькой вовсе не были сейчас рядом. Их души были далеко-далеко. И не могло же тело бросить душу на произвол судьбы только лишь для того, чтобы прибежать к дурацкому дубу и застукаться. Игра в прятки, может быть, будет еще сто раз в жизни, а вот такое, чтобы Ленка на руках у Витьки заснула, такого, наверное, не скоро дождешься.

— Ты правда заснула?

— Дурак.

Витька продолжал восхищаться своим открытием:

— Ты стала такой красивой.

— Я всегда была такой.

— Что же, я слепой был? — Витька сравнивал: раньше глаза были черные и немножко злые, а теперь глаза отливали янтарем и теплели нежностью. Губы всегда были тонкие, в ниточку, и сухие, а теперь — розовые, полные, подсвеченные блеском влажных зубов. От щек, подбородка, лба и волос шло мерцающее, золотистое, душистое сияние. Витькин глаз остановился на середине груди, где сквозь маечку обозначился крохотный бугорочек. Ему стало щекотно, когда он ладонью ощутил упругость, этого бугорка. А Лена молчала, только слегка напряглась и стала серьезнее. Стала чуть-чуть такой, какой была раньше.

— Покажи, — тихо сказал Витька.

Лена что-то хотела сказать, но в это время в сарай ворвался Злыдень. Увидев Ленку и Витьку, он вылетел из, сарая с неистовым криком и ринулся к дубу.

— Застукал! Витьку и Ленку застукал! — кричал Злыдень, уже подбегая к дубу с вытянутой рукой.

А Лена с Витькой между тем тихо выходили из сарая.

Коля Почечкин, Слава Деревянко, Толя Семечкин, Маша Куропаткина и другие ребята замерли на секунду: Витька с Ленкой совсем не торопились. Они будто тихонько приподнялись и поплыли по воздуху, не замечая никого. Кто-то было крикнул, что их застукали последними, что им надо решать, кто из них будет водилой, но они будто не слышали ничего. Кто знает, может быть, они за душами своими шли, а может быть, их так сильно приглушило тогда в сарае, когда гром гремел и когда гроза раскатывалась, этого не удалось установить. Да и никто не устанавливал, потому что в этой жизни у детей всегда непонятность перекручена с неожиданностью. И сейчас была просто новая неожиданность: вбежали Ленка с Витькой в сарай нормальными, а выплыли оттуда сумасшедшими, глаза у них отрешенно высветились, улыбаются как полудурошные. И было совсем удивительно, что они одновременно так быстро сдурели, и кто знает, может быть, поплавают, поплавают по интернатской территории да отойдут совсем и снова станут нормальными детьми. И неизвестно, сколько продолжался бы этот мираж в интернатском дворе, если бы вдруг не прорвало одного первоклашку, который обнародовал свое открытие: «Тили-тили тесто, жених и невеста», на что Коля Почечкин, завороженный видением, вдруг опомнился и погнался за первоклашкой, чтобы отвесить тому добрую оплеуху, чтобы он никогда больше не вмешивался во взрослые дела, и Эльба кинулась за Почечкиным, кинулась с радостным лаем, и от этого шума Ленка и Витька, может быть неожиданно для себя, возвратились на землю. Ступили на зеленую траву-мураву и, будто очнувшись от забытья, крикнули всем:

— Аида к реке! — и разбежались, и с берега, как были в трусиках и маечках, прыгнули в воду.

И когда Витька попытался подплыть к Леночке, она закричала почему-то чужим голосом: