Джон: «За пределами Ливерпуля хозяевам дансингов не нравились наши кожаные костюмы. Они считали, что мы выглядим как бандиты. Поэтому Эпстайн часто повторял: «Послушайте, если вы начнете носить костюмы, вам заплатят больше…» Всем хотелось иметь добротный, строгий черный костюм. Нам нравились кожаные куртки и джинсы, но и от костюмов мы не отказались, даже согласились носить их не только на сцене. «Ладно, так и быть, я надену костюм, я наряжусь хоть в воздушный шар, если мне за это заплатят. Не настолько уж я влюблен в кожу!» (75)
Джордж: «Полагаю, люди считали, что мы выглядим сомнительно. Даже сейчас подростков в кожаных куртках и с длинными волосами часто воспринимают как малолетних бандитов, но они просто молоды, и им нравится носить кожу. Так было и с нами. Мы и вправду выглядели как хулиганы в черных футболках, кожаных брюках и куртках.
Брайан Эпстайн принадлежал к верхушке среднего класса, он хотел, чтобы мы нравились продюсерам радио— и телевизионных компаний, а также студиям звукозаписи. Мы с радостью переоделись в костюмы, чтобы побольше зарабатывать и почаще выступать».
Ринго: «Он изменил наш имидж в лучшую сторону. Все приложили к этому руку. Я привык зачесывать волосы назад, как стиляга, стричься, как Тони Кертис, и носить бачки, и вдруг мне сказали: „Ну-ка сбрей их и поменяй стрижку“, — что я и сделал».
Джон: «Ссоры вспыхивали постоянно: между Брайаном и Полом, с одной стороны, и мной и Джорджем — с другой (70). Брайан и Пол постоянно убеждали меня подстричься (69). В то время я отпускал волосы длиннее, чем на фотографиях, — перед съемками я их обычно подравнивал, но у меня сохранились и снимки, на которых мои волосы выглядят слишком длинными, жирными и растрепанными. Все стиляги были волосатыми, их стрижки в стиле Тони Кертиса быстро теряли форму, потому что они не ходили в парикмахерскую. А еще наши волосы были сальными (75).
Брайан одел нас в аккуратные костюмы и рубашки, Пол всегда поддерживал его. Я бунтовал, ослабляя галстук, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, но Пол подходил ко мне и застегивал ее. Я пытался уговорить Джорджа взбунтоваться вместе со мной. Я объяснял ему: «Послушай, эти чертовы костюмы нам ни к чему. Давай выкинем их в окно».
Я видел самый первый телевизионный фильм о нас. Нас приехали снимать со студии «Гранада», мы были одеты в костюмы и не похожи на самих себя. После этого фильма я понял, что нас уже начали продавать» (70).
Джордж: «Не думаю, что Джону гравилось носить костюм, как и мне, но мы хотели больше работать и поняли, что без этого нам не обойтись. В те времена правила были строже, так строился весь бизнес».
Пол: «Думаю, позднее Джону нравилось вспоминать о том, как он бунтовал, а я пытался приструнить его, — но это полная ерунда. Все мы поменяли имидж. Я не стриг за него волосы, не заботился о том, хорошо ли повязан его галстук и застегнуты ли у него пуговицы. Посмотрите на снимки — ни на одном из них Джон не хмурится!»
Нил Аспиналл: «К 1962 году они приобрели известность на северо-западе, в Ливерпуле и Манчестере. В 1956 году телекомпания „Гранада“ получила региональную лицензию. Когда в местном шоу „Норт“ услышали о „Битлз“, то приехали в клуб „Кэверн“ и сняли концерт. В то время Ринго только появился в группе — это ясно, если послушать, что кричат в зале».
Джордж: «Помню, в августе в „Кэверн“ приехала съемочная группа „Гранады“. Было жарко, а нас попросили одеться поприличнее. Мы надели рубашки с галстуками и черные пуловеры, поэтому выглядели весьма пристойно. Так мы впервые появились на экране. Это было большое событие, все были возбуждены. Еще бы: телекомпания приехала снимать нас! Оно захватило и Джона».
Пол: «В сентябре мы отправились в Лондон вместе с Ринго и снова играли в «EMI». На этот раз мы заключили контракт.
Так мы вступили в тот мир. Мы прошли через служебный вход и установили собственную аппаратуру. Мы появились в студии в десять часов и собирались начать работу ровно в половине одиннадцатого. К половине второго мы записали две песни. Затем нам дали часовой перерыв на обед (за который платили мы). Мы зашли за угол, в паб «Алма», в конце Сент-Джонс-Вуд. Мы были еще молоды, а пабы считались местами для взрослых, поэтому мы закурили, чтобы выглядеть постарше, и заказали по пиву и булочки с сыром. Само собой, разговор крутился вокруг записи. Затем мы вернулись в студию и пробыли там с половины третьего до половины шестого. Это были две главные для нас сессии: за отведенное нам время мы должны были полностью записать четыре песни.
Когда нам что-нибудь особенно удавалось, нас спрашивали: «Хотите послушать запись в операторской?» И мы думали: «Что? Мы окажемся там наверху, в раю?» До сих пор мы никогда не слышали, как играем. Мы слышали свою игру в наушниках, но когда пленку пускали через динамик, это было классно. Совсем как настоящая запись! Послушать бы это еще и еще, много раз подряд! Так мы пристрастились к наркотику записи, и, когда мы с Джоном сели писать очередную серию песен, мы думали только об одном: «Помнишь, как здорово это было? Посмотрим, сумеем ли мы написать что-нибудь получше».
Ринго: «На студии «EMI» нас приняли хорошо, поскольку мы выдержали прослушивания, и Джордж Мартин решил попытать удачу. (Хотя то, что мы родом с севера, произвело на многих не слишком приятное впечатление.)
В мой первый приезд в сентябре мы просто показали несколько песен Джорджу Мартину. Мы даже сыграли «Please Please Me» («Пожалуйста, порадуй меня»). Я запомнил это, потому что, когда мы записывали ее, я держал маракасы в одной руке, а бубен в другой. Думаю, именно поэтому Джордж Мартин пригласил «профессионала» Энди Уайта, когда мы приехали через неделю, чтобы записать «Love Me Do». С ним договорились заранее, видимо помня о неудаче с Питом Бестом. Джордж больше не хотел рисковать, ну а мне делать было нечего.
Я был подавлен, узнав, что Джордж Мартин сомневается насчет меня. Я приехал играть, а услышал: «У нас есть профессиональный ударник». Потом старина Джордж несколько раз извинялся передо мной, но это не помогло — долгие годы я ненавидел этого мерзавца и до сих пор не простил его!
Энди играл на записи сингла «Love Me Do», а я участвовал в записях этой песни для альбома; Энди не делал ничего особенного, чего не смог бы повторить я для альбома. С тех пор я участвовал во всех записях (кроме «Back In The USSR» («Снова в СССР») и нескольких других вещей)».
Пол: «Ужасно! Ринго не понравился Джорджу Мартину. В то время Ринго еще не умел как следует держать ритм. Теперь он четко держит его, и это его главное достоинство, потому-то мы и выбрали его. Но, по мнению Джорджа Мартина, он играл не так четко, как полагалось ударнику на записи. Поэтому от участия в первой записи Ринго был отстранен. Джордж сказал: «Вы не могли бы задержаться, ребята?» — «Да?» — «М-м-м… без Ринго. — И он пояснил: — Я хотел бы, чтобы в этой записи участвовал другой барабанщик».
Смириться с этим решением нам было очень трудно. Мы твердили: «Ударником должен быть Ринго, мы не хотим терять его». Но Джордж добился своего, первый сингл Ринго не записывал, он только играл на бубне.
По-моему, Ринго до сих пор помнит это. После возвращения в Ливерпуль все спрашивали: «Как прошла запись в Лондоне?» Мы отвечали: «Вторая сторона вышла удачно». А Ринго был не в силах признаться, что ему нравится первая, ведь на ней он не записывался».
Нил Аспиналл: «Во время этих сессий, 4 и 11 сентября, „Битлз“ предложили записать песню Митча Мюррея „How Do You Do It“ („Как тебе это удается?“). Обычно все происходило так: автор песен находил издателя, издатель — знакомого продюсера со студии звукозаписи, а тот подыскивал группу для записи песни. Но „Битлз“ заявили, что они предпочитают записывать собственные вещи».
Пол: «Джордж Мартин объяснил нам, что мир музыкального бизнеса состоит из авторов песен и групп. Обычно группам предлагали песни такие издатели, как Дик Джеймс, а также друзья продюсеров. Но мы начали работать как группа, исполняющая собственные песни.