Здесь мы видим второй распространенный прием постоянно используемый творцами «Барби-арта», — прием "Барби = Женщина". В рамках этого приема Барби используется в качестве "женщины вообще" — восприятие, как уже говорилось, вполне распространенное в целом. В качестве "женщины вообще" Барби усилиями художников подвергается страшным унижениям и мукам — по идее, тем самым, каким подвергает настоящую женщину современное общество. Художники, пытающиеся посредством Барби выразить идею о женщине как жертве, намеренно или невольно попадают под влияние того факта, что Барби виктимна сама по себе: не та Барби, которая работает на восьмидесяти работах, ездит к морю с компанией из двадцати друзей и водит четыре автомобиля, а та Барби, которая продается в розовой коробке и которой можно отрывать голову, выкручивать руки, обстригать волосы и выкалывать глаза. Например, в проекте Barbie-Q (звучит как «барбекю», довольно расхожий и часто используемый каламбур) художниц Аннегрет Блейстейнер и Хейдрун Ваадт, готовящих из бедной Барби то запеканки с сыром, то еще какие-то кулинарные изыски,[8] Барби, по словам самих авторов, естественно, символизирует какое-то там обращение с женщиной — при том что на самом деле речь, видимо, идет о сохранившемся с детства желании повыдирать кукле ножки с подведенной под него концепцией.

Впрочем, нередко художники не утруждают себя созданием коннотаций и метафор, а выбирают путь нехитрой сатиры. Иногда эта сатира оказывается настолько лобовой, что сводит скулы, как, например, в песенке[9] американской певицы Мэйр Уэйкфилд, где автор текста подробно рассказывает, что из-за своей первой Барби она перестала есть уже в шесть лет и маме пришлось объяснять ей, что "никто не может выглядеть, как Барби". Постоянно повторяющийся рефрен песни: "Садись к столу и ешь", а кончается весь шедевр словами: "Никто не может выглядеть как Барби, и если ты будешь пытаться, это тебя убьет. Лучше, прекрати попытки. Умирают миллионы девушек, так что, малышка, садись к столу и ешь". Не менее скучной в своей прямолинейности оказывается песня Кози Шеридан "Барби",[10] уже цитированная мной раньше, с призывами к компании «Маттел» "сделать Барби, которая постоянно хочет в туалет, Барби, чье тело подчиняется законам гравитации, Барби, у которой проблемы с недержанием мочи и с волосами, растущими на лице" и т. д. (кстати, тема обращения к «Маттел» с призывами сделать такую Барби или сякую Барби тоже является исключительно популярной).

Куда как реже кому-нибудь удается работать с темой Барби как социокультурного символа тонко и со вкусом. Мне кажется, социальная проблематика, связанная с Барби, хорошо разыграна, например, в стихотворении Марджи Пирси под названием "Барби",[11] в котором Барби не упоминается вообще. Стишок рассказывает о девочке, которая росла, окруженная теми же куклами, какими окружены все девочки, а потом, в пубертатном периоде, стала часто слышать от одноклассников, что у нее большой нос и толстые ноги. Несмотря на то что она была здоровой, умной, сильной и талантливой девочкой, она начала чувствовать себя виноватой и старалась как-нибудь избавиться от своего большого носа и толстых ног. Кончилось тем, что она отрезала себе нос и ноги, и потом, видя ее в гробу, все присутствующие на похоронах говорили: "Ну разве она не красавица?" Можно сколько угодно спорить с мнением, высказанным автором, но элегантность решения у нее не отнять.

Еще один прекрасный, как мне кажется, пример: американская поэтесса Денис Дюхамель, которую я еще не раз буду цитировать, написала целую книгу стихов, посвященных Барби. Книга эта называется "Кинки"[12] — «Странновато», "Не совсем прилично". Я была поражена, убедившись, что, несмотря на всю избитость исходной темы и замах проекта, подавляющее большинство текстов книги просто очень хороши. Среди них наиболее прямым высказыванием на тему отношений Барби и социума видится мне стихотворение под названием "Математика — это трудно" — одна из фраз, которую произносила говорящая Барби; эта фраза в свое время вызывала ярость у противников куклы и особенно у феминисток. Текст Дюхамель рассказывает о реакции общества на появление этой куклы (описывая, среди прочего, реальную историю о том, как пресса шутила на тему Барби и президента Буша: мол, не пытается ли «Маттел» таким образом поддерживать Буша-младшего, у которого, как известно, проблемы со счетом вообще и с экономикой в частности?). Стихотворение заканчивается словами: "Никто не знает, о чем Барби говорит на самом деле, но мы чувствуем, что она выбирает слова с той же тщательностью, с какой выбирает свой гардероб. Все подтянуто, подогнано по фигуре, дизайн всегда великолепен, и это заставляет нас чувствовать себя на половину при деле, наполовину не у дел".

Несколькими строчками раньше Дюхамель говорит, что в том году, когда Барби баллотировалась в президенты ("Барби-Кандидат-в-президенты" была выпущена в 1992 году) и проиграла выборы, "таблоиды засекли ее скупающей все подряд и объедающейся мороженым под шоколадным соусом". Здесь нам демонстрируется — в наиболее удачном изводе — еще один излюбленный прием деятелей «Барби-арта»: "Живая Барби". Этот прием означает перенос Барби в реальную жизнь, представление ее уже не в качестве куклы, а в качестве женщины, которую эта кукла символизирует. Такой перенос позволяет не только как бы взглянуть на Барби и мир вокруг Барби глазами самой куклы, но и привнести в ее жизнь то, чего в ней по определению нет: страдание, смерть, боль, разочарование, насилие. Например, Линн Лившин, написавшая, как и Дюхамель, целый ряд стихотворений,[13] посвященных этой кукле. Одно из них описывает, как Барби роется в книгах по медицине, пытаясь понять, что с ней не так. Она испытывает страшное разочарование, осознав, что ей уже тридцать лет и что ничего из того, что происходит с женщинами в тридцать лет, с ней никогда не происходило: у нее не было менструаций, она не занималась любовью, не рожала детей, не боролась с лишним весом или с лишними волосами на теле: "Я никогда не могла двигаться свободно, как они утверждали в 1975 году, я была полой и вся в дырках. Просто предмет, который люди могут коллекционировать или терзать". В другом стихотворении Лившин рассказывает о Барби, которая сидит голой дома перед телевизором и наслаждается возможностью хотя бы в этот момент не скрывать дефекты собственной внешности, а именно — отсутствие пупка, кожу, которая пахнет резиной, и руки, которые может выворачивать из суставов любой покупатель.

То, что Лившин делает тонко и элегантно, совмещая в одном тексте черты, присущие Барби-кукле и переживания, присущие Барби-женщине, ее менее одаренные коллеги делают куда как более примитивно. Например, Давид Вилкокс поет песенку,[14] в которой Барби прокладывает себе дорогу в реальном мире с помощью вибратора и доски для серфинга. Кстати, тема того же вибратора повторяется постоянно, может быть, пластик тянется к пластику, а может быть, причина в увлечении «Маттел» аксессуарами для куклы. Единственным известным мне примером, когда тема была разыграна со вкусом и тактом, говорящим об исключительном таланте автора, оказалось маленькое стихотворение из цикла Андрея Сен-Сенькова "Самое нижнее белье куклы Барби":[15]