Заклика, поздоровавшись, огляделся с беспокойством вокруг, хозяин понял его и шепнул, хлопнув по руке:

– У меня вы в безопасности, никто вас не знает и не узнает, а если нужно, то и не увидит.

– Очень хорошо, – ответил Заклика.

Леман на минуту вышел из комнаты, сделав Раймунду знак остаться здесь, а, вернувшись, придвинул стул к столу, усадил Раймунда и сам сел.

– Что у вас случилось?

– У нас плохо, – ответил Заклика, – так плохо, что хуже быть не может. Графиню выгнали из дворца, потом из Дрездена, а сейчас собираются выгнать из Пильниц, если не придумают чего-нибудь похуже. Несчастную женщину преследует месть подлых людей, надо ее спасти.

– Да, да, – согласился Леман, поправляя черную ермолку, – но при этом и себя не погубить.

– Думаю, что это можно сделать.

– Да, да, только обдуманно и осторожно.

– Графине надо бежать, – продолжал Заклика.

– Куда? – спросил с усмешкой еврей. – Разве что за море… здесь господа, оказывая друг другу услуги, выдают беглецов.

– Надеюсь, нас это не коснется.

Леман покачал головой.

– Графиня, – продолжал верный слуга, – должна взять с собой все, что у нее есть, иначе алчные преследователи отнимут и это, как они отняли дворец со всем, что в нем находилось.

Банкир кивнул головой.

– Но не опасно ли, спасаясь бегством, брать с собой ценности? А если мы попадем в лапы врагов?

Леман обхватил руками голову.

– Поверьте мне, – сказал он, – у меня есть сердце, и я от всей души рад бы помочь графине: я знаю ее историю, знаю ее характер, она была единственной жемчужиной в этом болоте. К тому же я многим обязан ей и уважаю порядочных людей, но поймите меня, господин Заклика, губить ради нее себя, детей, семью я просто права не имею.

– Клянусь, и под жестокими пытками не выдам я ни вас, ни графиню, а больше никто не будет знать о вашем добром деле, разве только бог.

Леман пожал ему руку.

– Согласен, – сказал он, – но надо, чтобы никто не заметил вас в моем доме, за мной шпионят, как за всеми тут.

– Не беспокойтесь, – сказал Заклика.

– То, что вы оставите у меня, я пришлю вам по первому требованию, куда вы прикажете, – добавил Леман, – вот и все.

Они еще раз пожали друг другу руки. Леман достал из шкафа бутылку вина, две рюмки и наполнил их.

– Благодарю вас, – сказал Заклика, – но засиживаться я не могу, мне многое еще нужно разузнать, подготовить, а времени мало.

– Что вы можете разузнать? – сумрачно спросил еврей, понизив голос. – Порядки у нас все те же. Кто пьет с королем и кутит, тот в милости. Мы изволим развлекаться с утра до вечера, а то, что нам мешает, сметаем с пути – в Кенигштейн или еще куда-нибудь. Жалости и сердечности здесь не ищите, ибо нет людей более бесчувственных, чем распутники. Один под другого подкапывается, один другого подсиживает, король пользуется их услугами, осыпает милостями, когда они ему нужны, но ни во что их не ставит. Всегда одно и то же, сегодня, как вчера, а завтра, как сегодня, пока какой-нибудь вихрь не сметет все это.

– Король, говорят, влюблен?

– Он? Влюблен? – удивился Леман. – Да разве такой человек способен любить кого-нибудь, кроме себя? Когда он менял свою религию на вашу, кто-то сказал, что менять-то ему нечего, ибо он ни во что не верит; так и с любовью, он никогда никого не любил.

– А Денгоф?

– Что Денгоф? – воскликнул Леман. – Она копит деньги и драгоценности, а король уж заранее, верно, обдумывает, за кого ее замуж выдать, когда она ему наскучит. Сестру ее, жену гетмана, прочат Фризену, а ее, ну ее, скажем, Хакстхаузен возьмет или француз Безенваль, их уже держат про запас наготове.

Леман пожал плечами.

– Что нового вы можете узнать? Ничего, кроме людей, тут не меняется.

Они пошептались еще немного. Потом Леман взял ключи и проводил Заклику до садовой калитки. Они тихо попрощались. Леман выпустил его и вручил ему ключ. Заклика, закутавшись в плащ, зашагал дальше. Он решил, что может рискнуть пробраться в толпе к Цвингеру; ему хотелось посмотреть, что там происходит. Раймунд был уже на Замковой улице, запруженной масками и nobles Vénitiens[23] и домино, когда кто-то хлопнул его по плечу.

Он обернулся, удивленный, позади него стоял улыбающийся Фрелих, старый его знакомый. Он, как обычно, был в шутовском наряде и с шутовской, как полагалось ему по должности, улыбкой на губах.

– Как вы узнали меня? – спросил Заклика.

– По спине. Такая широкая спина только у вас да у короля, – прошептал Фрелих, – но что вы здесь делаете? Я слышал, вы служили у той… той, что в опале? А сейчас?

– А что мне там делать? Ушел.

– Очень благоразумно, – заметил Фрелих, – своя рубашка ближе к телу. Ха, Ха, Ха! Каждый спасается как может! бы вернулись на службу к королю или, может, Денгоф служите?

– Пока еще нет, а как вы ее находите?

– Я? – спросил Фрелих. – Она, по-моему, похожа на тех маленьких черных тварей, что скачут и кусают, – кажется, ничего не стоит раздавить, ан нет, не поймаешь.

Он засмеялся, зажав рукой рот.

– Первый нетопырь, какого вы увидите на балу, – это она. Красивая игрушка, но стоит дорого.

Они продолжали еще разоваривать, когда проходивший мимо испанец в маске остановился, прислушиваясь. Заклика хотел было отойти, но маска втиснулась между ними, заглянула Раймунду под шляпу и схватила его за руку. Фрелих тотчас испарился. Человека в черной маске нельзя было узнать. Изменив голос, он стал настойчиво выспрашивать, что Раймунд здесь делает. Заклика не мог придумать ничего другого и сказал то, что помогло ему отделаться от Фрелиха.

– Ищу службы.

– Гм! Тебе что, госпожа твоя надоела?

– Она больше не госпожа и в слугах не нуждается.

Они стояли у ворот выходившего на улицу дома. Испанец втащил Раймунда под арку, освещенную несколькими слабо мерцающими фонарями.

– А какую службу ты ищешь?

– Я шляхтич, и мне присталд искать службу благородную, такую, чтобы с саблей дело иметь.

Испанец забормотал что-то.

– А графиня Козель? Где она?

– В Пильниц, наверно. Не знаю.

– Пойдем со мной.

– Куда?

– Не спрашивай, ты что, боишься?

Заклика пошел. Еще по дороге он понял, что незнакомец ведет его к Флеммингу.

Несмотря на маскарад в Цвингере, Флемминг был дома. У него пьянствовали. Иные маски, выпив, тут же исчезали, другие предпочитали посидеть за рюмкой. Флемминг ждал, что и король заглянет к нему на минутку.

В комнате, где пир шел горой, было людно и шумно. Незнакомец вошел в растворенную дверь и шепнул что-то Флеммингу на ухо. Генерал тотчас направился к Раймунду и шепотом приказал ему следовать за ним в кабинет. Там было тихо и спокойно. За столом, заваленным бумагами, быстро писал что-то молодой человек. Флемминг потащил Заклику в темный угол кабинета, испанец шел за ними.

– Когда ты оставил службу у Козель? – спросил Флемминг.

– Несколько дней тому назад.

– Что она намерена делать?

– Она устраивается в Пильниц.

– И думает там жить? – спросил Флемминг.

– По-моему, да.

Флемминг и испанец переглянулись и покачали головой.

– Как же ты расстался с ней?

Заклика сообразил, что, втершись к ним в доверие, легче будет разузнать то, что ему нужно.

– Меня выгнали, – сказал он, – там теперь слуги не надобны.

– А ты хорошо знаешь Пильниц, людей, дорогу?

– Еще бы.

– А на другую службу поступил бы?

– Почему нет?

– Даже если бы, – сказал Флемминг, – эта служба требовала, чтобы ты действовал против прежней своей госпожи?

– У меня нет ни госпожи, ни господина, кроме его величества короля, – ответил Заклика, – ведь я польский шляхтич.

Флемминг с громким хохотом похлопал его по спине.

– Приходи ко мне через два дня, ясно? – сказал он тихо.

– Ясно, – прошептал Заклика.

Флемминг хотел что-то сунуть ему в руку, но Раймунд отступил, кланяясь. На этом они расстались.