Этот Риби[133] однажды поступил еще лучше, дав заплатать свой кафтан: он извлек из этого выгоду получше, чем когда сочинил ответ о факеле с ручкой.

Он носил кафтан из романьольского сукна,[134] который был стар и изорвался на груди и на локте. Обедая однажды утром у мессера Америго Донати[135] из Флоренции, он прошел в комнату к его жене, ибо, как все шуты, он был в добрых отношениях с женами кавалеров, и сказал ей: (Мадонна такая-то, нет ли у вас немного ярко-красного сукна?»

Дама сказала: «Риби, что ты, шутишь?»

Риби сказал: «Нет, мадонна; напротив, я говорю так серьезно, как только могу; я очень хотел бы, чтобы вы залатали мне этот кафтан».

Дама сказала: «В добрый час! Ты хочешь залатать романьольское сукно ярко-красным?»

Риби ответил: «Ах, мадонна, не беспокойтесь об этом; если сукно у вас есть, окажите мне эту услугу».

Дама, которой очень хотелось увидеть такую небывалую вещь, сказала: «Сукно у меня есть, и я починю тебе кафтан, раз ты этого хочешь; но будет непривычно видеть такую починку».

Риби сказал: «Мадонна, вы говорите правду; но так как я ищу необычного, ибо я и сам человек необычный, то я и делаю это. А когда дело будет сделано, то не пройдет и трех дней, как вы будете довольны и узнаете причину этого».

И скоро, обождав немного после полдника с мессером Америго, он отправился к себе и затем, переодевшись в другой кафтан, вернулся со старым под мышкой к названной даме, которая залатала его в тот же день двумя новыми кусками настоящего алого сукна. Получив обратно залатанный кафтан, он на другое утро надел его и, выйдя на улицу, отправился на Новый рынок, где рассчитывал встретить побольше народу. Каждый, кто его видел, говорил: «Эй, Риби, что это такое? Ты залатал романьольское сукно алым!»

А Риби отвечал: «Хорошо, если бы и все остальное было алого цвета».

И, таким образом, в течение нескольких дней потешал он этим своим кафтаном и своими словечками флорентийцев, которые угощали его хорошими ужинами и полдниками. Потом (когда вещь эта перестала удивлять людей) отправился он в Ломбардию, взяв с собою в сундучке свой кафтан, и там являлся в нем ко многим синьорам. И когда ему говорили: «Что это значит, Риби? Зачем ты залатал романьольское сукно алым?», он отвечал: «Хорошо, если бы и все остальное было алого цвета», добавляя к этому еще несколько слов: «Флорентийцы, у которых нет земель, видя как плох мой кафтан из романьольского сукна и как он изорвался в разных местах, стали шить мне в двух местах новый, как вы видите, из алого сукна. Я полагаю, что остающиеся места, – а их гораздо больше, – будут заполнены теми синьорами-землевладельцами, к которым я пришел в своем кафтане».

И так он говорил всюду, куда приходил, так что все его романьольское сукно было покрыто алым, и, кроме того, он получил еще некоторое количество такого же красивого платья. Когда жена мессера Америго узнала, что принесли Риби две алые заплаты, наложенные ею на его романьольское сукно, то убедилась, что он столь же находчив и остроумен, как и всякий другой шут.

Эти словечки и изречения Риби можно было бы приводить очень часто, хотя я не знаю, кладутся ли теперь заплаты по бедности или по легкомыслию. Ведь не только платье носится изрезанное и заплатанное и разукрашенное отделкой разных цветов, но люди не довольствуются даже чулками, если один из них красного, а другой иного цвета. Нужно, чтобы каждый чулок был составлен из трех или четырех разных цветов, точно так же разрезаются и раскрашиваются материи, которые ткутся с большим трудом.