Думать о его ласках. О том, что она чувствовала, когда он гладил ее между ног, и пальцы его проскальзывали ей под трусики, прямо туда, вовнутрь. Ее всю бросало в жар. Она пошевелилась во сне, чувствуя, как теплеет у нее там, внизу. Она улыбалась.

Она неожиданно проснулась, резко выпрямившись в своем кресле, автобус мчался сквозь грозу, и бесконечные молнии раздирали небо. Солдат, сидевший рядом с ней, запустил руку ей под юбку.

– Прости, – проговорил он, заливаясь краской. Бет вытаращила на него глаза.

– Только ничего не говори, ладно? – взмолился он. – Он вышвырнет меня из автобуса, а мне необходимо вернуться в лагерь. Иначе решат, что я ушел в самоволку. Мне обязательно надо вернуться вовремя.

Она одернула юбку, чувствуя, как дрожит нижняя губа. Она не могла понять, что происходит с этими мужиками. Почему они считают, что могут делать подобные вещи? Кто дал им такое право?

– Ну пожалуйста, – умолял он со слезами в испуганных карих глазах. – Вот увидишь, я пересяду, – сказал он, поднимаясь. – Только ничего не говори.

Потом он ушел, пробираясь по проходу в заднюю часть автобуса. Бет осталась на своем месте, зная, что ей следовало бы пожаловаться водителю, и даже собиралась сделать это, но потом поняла, что ей жаль солдата. Но ведь это было правильно. Значит, он мог делать что хочет, потому что она заснула и была беззащитна, а теперь почему-то именно она должна была проявлять благородство. Через пару часов она видела, как он сошел в Беллингаме. Он быстро прошел по проходу, глядя прямо перед собой. В Беллингаме к ней подсела словоохотливая бабуля, которая без конца демонстрировала фотографии своих многочисленных сыновей и дочерей, а также их сыновей и дочерей, их кошек и собак и друзей, все они улыбались, сидя у новогодней елки или на природе на пикнике. С этой болтливой старушкой ни о чем не надо было думать. Но, по крайней мере, едино венное, что ей было нужно от Бет Кэрол, – чтобы та улыбалась и время от времени восхищалась ее детьми и внучатами.

И теперь вот эта девушка.

Бет почувствовала, что та уже готова, она просто-таки ощущала, как напрягаются у нее голосовые связки.

ГЛАВА 2

– Меня зовут Ферн Дарлинг, – сказала девушка своим неестественным детским голосочком, который она, должно быть, специально разработала, поскольку ни один нормальный человек таким голосом не говорит.

– А меня – Бет Кэрол Барнз.

Сидя рядом с ней, Бет отрешилась от впечатления, которое эта девушка производила с первого взгляда, и впервые взглянула на нее по-настоящему. У нее были красивые глаза. Они были голубые, а белки – необыкновенно белые, хотя Бет и поражало, как ей удается держать их открытыми с этими тяжеленными накладными ресницами. Но все же ее нельзя было назвать хорошенькой. Нос был слишком узким, а лицо плоское, как тарелка. Губы казались совсем не пухленькими, а, наоборот, узкими и прямыми, просто сильно накрашенными. Она налепила себе черную родинку и на щеку. В автобусе повис такой густой дым, что было трудно различить детали, однако было хорошо видно давно не мытую шею. Она дружелюбно смотрела на Бет и явно ожидала от нее чего-то, чего-то такого, что Бет Кэрол не сделала. Яркие губы огорченно покривились.

– Тебе не понравилось? – сказала она.

– Что не понравилось? – спросила Бет, не понимая, что за оплошность она совершила.

– Мое имя, – нахмурилась девушка. – Ферн Дарлинг. Тебе не понравилось мое имя.

– Я что-то не понимаю, – сказала Бет.

– Тебе разве не кажется, что оно звучит как у кинозвезды? – спросила девушка. – То есть вот ты, например, можешь его представить на большой афише – «Ферн Дарлинг»?

– Ну да, конечно, – сказала Бет Кэрол. – Думаю, что да.

– Ты думаешь, что да, или ты знаешь, что да? – настаивала девушка. – Ты даже не представляешь, как долго я придумывала это имя. Я полгода не могла заснуть, все соображала, что бы такое придумать, уж коли я решила.

– Что решила? – недоуменно спросила Бет. Они успели обменяться всего лишь несколькими фразами, но Бет совершенно ничего не понимала.

– Уж коли я решила отправиться в Голливуд и стать кинозвездой, – сказала девушка. – Знаешь, ведь для этого требуется подходящее имя. Я их перебрала сотни, даже тысячи. Но все были какие-то обычные. Ты представляешь, самые интересные уже разобраны. Я имею в виду – Рита, Лана, Ава, ну и, конечно, Мэрилин. Ее настоящее имя – Норма Джин Бейкер. Я прочитала об этом в журнале про кино. – Неожиданно лицо ее приобрело серьезное выражение, как будто она размышляла над чем-то важным. – А тебе не кажется, что Роуз будет лучше? – спросила она. – Роуз Дарлинг?

– Нет-нет, – сказала Бет. – Мне кажется, что Ферн Дарлинг звучит просто великолепно. По-моему, ты сделала правильный выбор.

– Ты уверена? – спросила девушка. – Потому что время еще есть.

– Абсолютно, – ответила Бет. Интересно, подумала она, неужели ей придется терпеть это еще целых два дня. Даже словоохотливая бабуся теперь казалась ей необыкновенно милой соседкой.

– Держу пари, ты небось думаешь, почему это я вдруг решила стать кинозвездой. – Было очевидно, что Ферн считает, что Бет просто больше не о чем думать.

– Ну конечно, – согласилась Бет, чувствуя, как бурчит у нее в животе. Она покраснела, жалея о том, что не поела, когда автобус останавливался в Кресент-Сити, и надеясь на то, что девушка ничего не слышала. Ужасно стыдно издавать подобные звуки. – Расскажи мне, – поспешно сказала она. – Мне будет интересно послушать.

– Значит, все это началось, когда я еще была совсем крошкой, – начала Ферн, смакуя каждое слово, каждый звук, и Бет внутренне содрогнулась, жалея о том, что та не начала с чуть более позднего времени, хотя бы лет с десяти. – Ты же знаешь, какими страшненькими бывают новорожденные младенцы – красными и сморщенными. – Она сильно наклонилась к Бет и шептала прямо ей в ухо, как будто делилась с ней страшной тайной. – Так вот я такой не была. Я с самого начала была розовенькой и хорошенькой, и у меня была копна светлых волос.

– А чем ты их красишь сейчас? – спросила Бет, оживляясь немного и радуясь, что может ненадолго отвлечься от собственных проблем и поговорить о чем-то другом. – В нашем городке многие девчонки пользуются пергидролем. – Бесполезно было добавлять, что это были дешевки, к которым мальчишки относились с презрением. Такие, над которыми они смеялись и про которых говорили гадости, но тем не менее бегали за ними табунами.

Было видно, как под румянами вспыхнули щеки и шея Ферн, которая все же казалась Бет сероватого цвета.

– Это мой природный цвет, – возмутилась она, слегка качая головой, как будто ее поразило, что Бет могла подумать что-либо другое.

– Ух ты, тебе повезло, – смущенно произнесла Бет, думая про себя: «Ну да, а я – Дуайт Эйзенхауер, президент Соединенных Штатов».

– Я побеждала на всех конкурсах красоты для младенцев, – продолжала Ферн. – Мамочка наряжала меня в хорошенькие платьица с оборочками и завязывала бантики в кудряшки. Розовые, желтенькие или нежно-голубые. – Она захлопала ресницами, глядя на Бет. Та решила, что она просто практикуется, чтобы убедиться, что у нее это получается. – Первый конкурс проводился на базаре, неподалеку от того места, где мы жили, мне тогда было всего несколько месяцев, – продолжала Ферн. – Потом конкурс организовал один фотограф, на Мейн-стрит, и я тоже его выиграла. – Она распахнула глаза и сказала с преувеличенным удивлением: – Ты представляешь, моя фотография до сих пор висит у него в витрине!

– Вот здорово! – восхитилась Бет.

– Затем у Элксов и Масонов, – бубнила Ферн. – Потом был городской конкурс. Потом во время окружной ярмарки. Каждый год что-нибудь проводилось. После конкурса младенцев были конкурсы красоты для детей. Я тоже выиграла их все. Все, представляешь! Все говорили, что я просто затмила Ширли Темпл.

– Наверное, твоя мама была здорово занята, – сказала Бет. – Ведь тебя все время надо было куда-то возить.