– Вот оно как! Да я ищу кусок вару – нес знакомому сапожнику и обронил ненароком. Не тут ли на тумбе?

– А ты его не нарочно сюда положил? – спросил Кит.

– Ну да, я положил, а вы на него и сели. Я думал, в шутку.

– А ты яблоки любишь?

– Люблю, а что?

– А лук репчатый?

– Вот его терпеть не могу, да и кто же его любит?

– А как насчет шпината?

– Смотря как приготовить: если без масла, так и за окошко могу выкинуть.

– Смотри ты! А кошками ты, случаем, не швыряешься?

– Да вы почему спрашиваете? Вы что, все это на тумбе подобрали? Ну так я вам скажу: эта тумба непростая. Вы бы ее сменили от греха; вон у Воверского монастыря как раз есть подходящая.

– Шел бы ты туда сам!

– Что-то вы сегодня, дяденька, не в духе. Миндаля не дадите опять?

– Миндаля ему! Говорю, зубы сломаешь! Пошел отсюда, сопляк!

– Ты потише, балда здоровая, где хочу, там и хожу!

Кит озверел от этих слов и быстро вскочил, но тут кто-то прошел мимо, и торговец почел за лучшее сесть на место. Чтобы скрыть злобу, он во всю мочь закричал:

– Сладкий миндаль! Кому поминдальничать?

– Все, наминдальничались! – отозвался Берришон и изо всех сил стукнул Кита кулаком по носу.

– Ну, скотина, – взревел силач, – врешь, не уйдешь! Я уж тебя живым не отпущу!

Однако Жан-Мари был уже далеко.

Тогда началась жуткая погоня: медведь гнался за лисой.

Временами Кит совсем было нагонял Берришона: кажется, протяни руку – и схватишь. Но мальчуган с громким хохотом уворачивался. Гигант бестолково тыкал рукой пустоту, а его противник обнаруживался далеко впереди.

Мало того: Жан-Мари умудрялся все время подбрасывать преследователю какие-нибудь неприятные предметы – из-за двери или из-за угла он метал ему под ноги то палку, то какую-нибудь корзину. Великан растягивался во весь рост, вскакивал и с пеной на губах, ничего не видя и не слыша от бешенства, мчался дальше в погоню. Все невольно расступались перед ним. Зеваки хохотали, глядя, как этот детина пытается поймать мальчишку…

Мало-помалу собралась целая толпа. Она бежала следом за здоровяком и радостно вопила при каждом новом его приключении.

Кругами и петлями Жан-Мари заманивал преследователя к своему дому, чтобы при необходимости скрыться за его дверью. И вдруг, к великому восторгу публики, мальчишка обернулся к гиганту лицом. Сцена внезапно переменилась.

Кит, добежав до угла, вдруг встал как вкопанный и даже немного отступил назад. Перед ним очутились три человека, двоих из которых он видеть вовсе не желал.

Берришон, взяв под руки Кокардаса и Паспуаля, хихикал в ожидании продавца миндаля.

– Черт подери! – воскликнул гасконец. – Чего этому дуболому от тебя надо?

При звуке знакомого голоса охотник сам превратился в дичь. Он оглянулся, секунду подумал – и под улюлюканье толпы со всех ног помчался наутек.

– Ад и дьявол! – гаркнул Кокардас. – Наконец-то я его узнал! Долгонько мы теперь не увидим, как Кит торгует миндалем!

– Так это Кит! – воскликнул Паспуаль.

– Держи его! Держи его! – закричал Берришон.

И на его клич вся толпа с проклятьями бросилась вдогонку за отставным солдатом.

– Топить его! Он хотел мальчишку убить! Топить!

Вскоре Кита задержал караул, и пока великан с ним объяснялся, а публика обвиняла его во всех преступлениях разом, наши друзья преспокойно вернулись домой.

VIII

ПОСЛЕ ПИРА

Через два дня после этого приключения два бретера отправились гулять в окрестности Лагранж-Бательер, где, как мы знаем, они познакомились с заведением «Клоповник» и с его славной хозяйкой.

Кит, естественно, не появлялся больше перед особняком Неверов. Собственно, потому-то Кокардас с Паспуалем и решили, что имеют право отдохнуть.

Мы уже сказали выше, что история умалчивает о том, как девицы из Оперы отблагодарили двух друзей. Но тот, кто на рассвете увидал бы, как Кокардас с Паспуалем под ручку направляются домой, и обмениваются при этом впечатлениями, получил бы истинное удовольствие.

– Славная ночка, лысенький! – говорил гасконец.

– Да, Кокардас, ночка знатная!

– Ты точно сказал, приятель: знатная! Самим принцам впору!

– Давай вспомним все сначала…

– Сначала был хороший бой во всем правилам, и Петронилья моя недурно поработала… А сколько мы этих бандитов там уложили?

– Не помню точно: пять или шесть… Негодяи, напали на женщин!

– Думали попировать на дармовщинку, вот что я скажу!

– А пир вышел не для них…

– Да уж! Зато какое им в этом пиру вышло похмелье!

– Эх, Кокардас, долго же еще у них будет болеть голова…

– Сами виноваты, лысенький! А как тебе понравилась прогулка в карете с лучшими парижскими красавицами?

– У нас в карете было, пожалуй, тесновато. На нас с мадемуазель Сидализой приходилось одно место – это я отлично помню.

– Вот и у нас тоже! Даже еще лучше: у меня на одном колене сидела мадемуазель Нивель, а на другом – мадемуазель Флери. Ой, дьявол меня раздери, как было жарко и как хотелось выпить!

– Ну а мне было не до выпивки.

– Друг мой! – сурово произнес Кокардас-младщий. – Выпивка никогда ничему не мешает, запомни это! А ты заметил, как эти барышни хороши были за столом?

– Да, они оказались еще милее, чем до обеда… Ты обратил внимание, Кокардас, какие у них были прохладные губки?

– Просто они их все время мочили вином. Это я и сам умею не хуже!

– Ты смеешь сравнивать свои губы с их устами?

– А что тут такого, дружок? Вот ведь Нивель со мной целовалась – значит, для нее мой поцелуй – отрада, вот что я тебе скажу!

– Но согласись, Кокардас: одно дело, когда меня целуешь ты, а совсем другое – когда Сидализа.

– Просто от нее пахнет каким-нибудь персиком, а от меня – вином. А так никакой разницы.

– Нет, Кокардас, ты не прав! Если ты так думаешь – ты недостоин поцелуя хорошенькой женщины!

– Не сердись, лысенький! Главное, что мы с тобой славно выпили!

– И славно любили… Я ног под собой не чую от любви!

– Ну знаешь! Хороша любовь, после которой собственных ног и то не чуешь!

– Да сказал бы нам кто на балу у регента, что все эти нимфы и богини раскроют нам объятья, что мы познаем с ними рай на земле, мы бы ни за что не поверили!

– Хорошо, что мы вовремя успели, а то бы они как раз познали на земле ад! Нет, они перед нами еще в долгу, дьявол меня раздери!

– Тебе, Кокардас, всегда мало. Ты бы меньше пил, тогда больше ценил бы блаженство.

– Какое же блаженство без вина?

– Ох! За такую награду я готов еще сто раз их спасать! – вздохнул нормандец.

– И я готов, не спорю! Может, еще представится случай?

– Увы! Два раза в жизни такой удачи не бывает! А который теперь час, Кокардас?

– То ли очень рано, то ли совсем поздно, не разберешь. Звезд на небе не видно.

– Все звезды остались в Опере…

И вздох брата Амабля выразил всю полноту его сожаления об утраченном счастье. Счастья, столь совершенного, этому вечно влюбленному испытывать еще не доводилось. «Не сон ли это?» – думал он.

И у нормандца, и у гасконца голова одинаково шла кругом, хотя и по разным причинам: у Кокардаса – от винных паров, у Паспуаля – от любви. Каждому свои радости в жизни!

У двери дома они, наконец, окончательно опомнились.

– Что-то скажет маркиз? – забеспокоился Паспуаль.

– Ты лучше подумай, лысенький мой, что мы ему скажем! Об этом они еще даже не помышляли. Так трудно было получить увольнение, – но отчитаться в нем оказалось еще труднее.

Начинался новый день. Обыватели распахивали ставни, лавочники отпирали двери, по улице повалил народ… А два бретера, так и не договорившись между собой, стояли перед особняком, как нашкодившие школьники, и не решались войти.

Дверь подъезда приоткрылась, и показался Лаго. Баск уже приложил было руку к глазам – и вдруг увидел двух друзей прямо перед собой.

– Эй, где вы были? – крикнул он им. – Господин де Шаверни еще час назад приказал отыскать вас. Он очень беспокоится.