Лен Боркер постоянно в арьергарде и как будто предпочитает общество черных нашему. Он издавна знаком с их вкусами, побуждениями и привычками. Он весьма полезен нам при встречах с туземцами, ибо достаточно владеет их языком, чтобы понять их и быть понятным ими. Хорошо было бы, если бы муж моей бедной Джейн действительно исправился, но я опасаюсь!.. Взгляд глаз его не изменился, по-прежнему неискренний, скользящий.

13 ноября. — Ничего нового не произошло в продолжение этих трех дней. Присутствие Джейн приносит мне много облегчения и утешения.

Какие беседы ведем мы с ней в нашей палатке! Она совершенно разделяет теперь мои убеждения и не сомневается в том, что мы отыщем Джона. Бедная, она всегда в грустном настроении!

Я не спрашиваю ее о прошлом. Мне понятно, что она не может быть совершенно откровенной. Иногда мне кажется, что она собирается сказать что-то… Можно подумать, что Лен Боркер постоянно следит за ней. С приближением его она тотчас же уходит в себя и выражение ее лица меняется. Она боится его! Несомненно, этот человек поработил ее и она последует за ним хоть на край света.

По-видимому, Джейн расположена к Годфрею, однако, когда он приближается к нашей палатке поговорить, она не решается не только говорить с ним, но даже отвечать ему… Она глядит тогда в сторону, понурив голову. Можно подумать, что она страдает в его присутствии.

Мы проходим сегодня, в первый переход наш, по болотистой местности, на которой есть даже несколько луж с почти соленой водой. Том Map икс сообщил нам, что болота эти — остатки прежних озер, когда-то образовавших море вместе с озерами Эйр и Торренс. По счастью, у нас был запас воды, сделанный на последнем привале, и наши верблюды напились вдоволь.

Подобные лагуны встречаются, как оказывается, не только в таких котловинах, но также и на более высоких местах.

Почва влажная, и, проникая в верхний слой песка, ноги верблюдов вытаскивают из него липкую грязь, а иногда случается, что у них из-под ног летят брызги жидкой грязи.

С большими затруднениями прошли мы по этим болотам, которые тянутся на десять миль по направлению к северо-западу.

Мы встречали уже и змей со времени выступления нашего из Аделаиды. Они довольно распространены в Австралии, а в особенности их много на поверхности этих лагун, усеянных мелкой порослью и кустарниками. Одна из этих ядовитых змей, длиной не менее трех футов, коричневого цвета, которая называется Trimesurus ikaheca, укусила одного человека нашей охраны. Том Map икс тотчас же прижег ранку на руке этого человека щепоткой пороха, которую зажег, высыпав на ранку. Человек этот, белый, даже не вскрикнул. Я держала ему руку во время операции. Он поблагодарил меня. Я распорядилась дать ему удвоенную порцию виски. Мы надеемся, что ранка благополучно заживет.

Нужно осторожно продвигаться вперед. Нельзя считать себя убереженным от укуса змей, находясь даже на верблюжьей спине.

Я все опасаюсь какой-нибудь неосторожности Годфрея и дрожу, когда черные кричат: «Виндоха», что означает змея на туземном наречии.

Вечером при разбивке лагеря на ночь двое туземцев снова убили большую змею. Том Марикс утверждает, что если две трети змей, водящихся в Австралии, ядовиты, то среди них только пять видов опасны для человека. Убитая только что змея имеет в длину около двенадцати футов. Это род боа. Наши австралийцы собирались приготовить ее к ужину. Им предоставлена была полная свобода, и они поступили так: вырыв яму в песке, один из них расположил в ней несколько раскаленных на огне камней, на которые положил пахучие листья. Затем отрезали у змеи хвост и голову и положили ее на самое дно ямы, прикрыв теми же листьями, на которые накладываются раскаленные камни. Поверх всего насыпается земля и утрамбовывается ногами, чтобы пар во время жаренья не мог выходить наружу. Мы присутствовали при этой кулинарной операции не без брезгливости; но должны были признать, что когда изжаренная змея была вытащена из этой своеобразной печи, то ее мясо превосходно пахло. Хотя Том Марикс и заверил Джейн и меня, что печень этих змей весьма лакомое блюдо, признавая, однако, само мясо безвкусным, мы все-таки не решились испробовать этого лакомства.

Оно близко напоминает по вкусу самую нежную дичь, например рябчика.

— Рябчики!.. Хорошо!.. О!.. Очень хороню! Очень вкусны рябчики! — воскликнул тогда Джоз Мерит.

Попросив небольшой кусочек печени на пробу, он снова повторил порцию и готов был бы уничтожить всю печень! Такова уж британская бесцеремонность. Что касается Джина Ги, то он не заставил просить себя. Он даже повеселел, съев добрый кусок дымящегося мяса с видом настоящего гурмана.

— Ай, ай! — воскликнул он после этого, глубоко вздохнув. — Будь здесь еще несколько устриц и бутылка вина из Тао-Чина, можно было вообразить себя в Те-Кун-Юан.

При этом Джину Ги угодно было сообщить мне, что это был знаменитый чайный домик «Железный Лук» в Пекине; Подавляя чувство отвращения, Годфрей и Зах Френ тоже попробовали остатки змеи и нашли ее съедобной. Я предпочла поверить им на слово.

Само собой разумеется, что туземцы съели ее всю, до последнего кусочка, вылизав остатки жира.

Ночью сон наш был встревожен страшным воем стада «динго», бродивших неподалеку. «Динго» — австралийский шакал, напоминает собаку и волка. Мех у него желтоватый. К счастью, звери эти удовольствовались тем, что выли, но не нападали на лагерь. При большом числе они были бы опасны.

19 ноября. — Зной все усиливается, ручейки на нашем пути почти высохли. Необходимо раскапывать их дно, чтобы наполнять наши бочонки. Вскоре нам останутся лишь колодцы.

Мне приходится признать совершенно необъяснимую, как бы прирожденную взаимную антипатию между Леном Боркером и Годфреем. Они никогда не говорят друг с другом. Заметно, что они, насколько возможно, взаимно избегают друг друга.

Как-то раз я заговорила об этом с Годфреем.

— Ты не любишь, значит, Лена Боркера? — спросила я его.

— Нет, не люблю, — отвечал он мне, — и не требуйте от меня, чтобы я полюбил его.

— Но он приходится мне родней, — продолжала я. — Он родственник мой, Годфрей, а так как ты любишь меня…

— Я люблю вас, но никогда не буду любить его. Дорогой Годфрей, какая ттайная причина заставляет его говорить так?

27 ноября. — Сегодня расстилаются перед нами широкие пространства, унылые степи, покрытые колючкой, справедливо названной травой-дикобразом. Приходится пробираться между пучками травы, высотой иногда в пять футов над землей, острые концы которых легко могут поранить верблюдов. Пучки этой травы окрашены особым цветом, и достаточно одного взгляда на них, чтобы признать негодными в качестве подножного корма. Верблюды не отказываются от этой травы, когда она желтого или зеленого цвета, но теперь она совершенно иная, и они избегают уколоться о ее стебли. В подобных условиях очень затруднительно двигаться вперед. Приходится, однако, мириться с этим, так как нам предстоит проходить сотни миль по равнинам, покрытым такой колючкой. Это единственное в пустыне растение, которое может еще произрастать на этой бесплодной почве. Зной постоянно усиливается, никакой тени. Пешие чрезвычайно страдают от зноя. И возможно ли поверить тому, как утверждает полковник Варбуртон, что пять месяцев назад ртуть опускалась много ниже 0°, ручейки покрывались льдом в один дюйм толщины! К тому времени ручьи были полны водой, теперь же, как ни углублять их русло, не найти ни капли воды. Том Марикс распорядился, чтобы те из стражи, которым даны верблюды, временно уступали свои места пешим. Мера эта принята для удовлетворения требований туземцев. Мне неприятно было, что Лен Боркер выступил при этом в качестве их уполномоченного. Несомненно, нельзя не пожалеть этих людей: действительно, тяжело идти пешком во время зноя, нестерпимого даже ранним утром и поздним вечером, постоянно рискуя наколоться. Однако не дело Лена Боркера возбуждать черных против белых. Он впутывается не в свое дело. Я прошу его быть осторожнее.