Однажды, когда Годфрей вернулся из далекой разведки, заставив беспокоиться о своем отсутствии, она сказала ему:
— Дитя мое, я желаю, чтобы ты обещал мне никогда не удаляться от каравана без моего согласия. Не видя тебя, я беспокоюсь. Мы не знаем, что с тобой делается в продолжение целых часов!
— Необходимо было, миссис Долли, сделать разведку. Говорили о племени кочующих туземцев, которое расположилось на берегу речки Уормер. Я и решил повидать старшину этого племени, чтобы расспросить его.
— Что же он сказал? — спросила Долли.
— Он сказал, что до него доходили слухи об одном белом, который шел с запада, направляясь в Квинсленд.
— Кто же это был?
— Я понял, что он говорил о Гарри Фельтоне, а не о капитане Джоне.
— Мы все-таки разыщем его!
— Несомненно, мы разыщем его!
— Ах, я люблю его так же, как люблю вас, а вас люблю как мать!
— Мать! — тихо повторила миссис Брэникен.
— Но вас я знаю, его же, капитана Джона, я никогда не видел. И не дай вы мне фотографии, которая всегда при мне, портрет, к которому я обращаюсь и который как бы отвечает мне…
— Ты узнаешь когда-нибудь его, дитя мое, — отвечала Долли, — и он полюбит тебя не менее, чем я!
Двадцать четвертого сентября, после привала в Строн-Уэй-Спрингс, за Уормер-Крик, экспедиция расположилась в сорока двух милях к северу от станции Эмеральд. Слово «Спринте» означает «ключ», и можно заключить, что водная система в местности, по которой проведена линия телеграфа, довольно обширна. Но летняя жара уже наступила, и все ключи должны были пересохнуть, так что не приходилось отыскивать брода в тех ручьях, через которые надо было переправляться каравану. Однако еще не видно было никаких признаков уменьшения роста и пышности растений. Деревни попадались редко, но на каждом переходе встречались фермы, окруженные живыми непроницаемыми изгородями из акаций вперемежку с шиповником, благоухающие цветы которого насыщали ароматом воздух. В лесах менее густых, чем только что пройденные, теперь реже встречались европейские древесные породы: дуб, клен, ива, тополь, тамаринд, но зато во множестве росли эвкалипты и род каменного дерева.
— Какое же, однако, это странное дерево! — воскликнул Зах Френ, когда увидел рощу из пятидесяти-шестидесяти этих деревьев. — Право слово, ствол их раскрашен всеми цветами радуги!
— А между тем, боцман, — отвечал на это Том Марикс, — это совершенно природная окраска. — Цвет коры у этих деревьев меняется соответственно их росту. Вот белые, вот розовые, а там красные. Взгляните, вот дерево, у которого ствол полосатый, причем полосы голубого и желтого цвета…
— Да, это еще новая штука, которую приходится присоединить ко всем тем, какими уже отличается ваш материк, Том Mapикс.
— Пускай штука, если вам так угодно назвать это, но поверьте, мне, Зах, что вы говорите комплимент моим соотечественникам, заявляя, что родина их не похожа ни на какую другую страну в мире. И страна наша будет тогда лишь вполне совершенна…
— …когда не останется в ней более ни одного туземца, это известно, — возразил на это Зах Френ.
Интересно также было и то, что, несмотря на невозможность найти хоть признак тени в листве этих деревьев, множество птиц все-таки садилось на них. В числе их было несколько сорок, попугайчиков, снежной белизны какаду, «тандалы» с красными шейками, которые безостановочно болтают, летучие белки, «летяги» или «полетуши», которых охотники приманивают, подражая крику ночных птиц; райские птицы и между ними рифль бэрд, с бархатными перьями, который признан самым красивым представителем пернатого царства в Австралии. На поверхности лагун и болот встречаются журавли и птицы-лотосы, которые могут благодаря строению своих лапок бегать по поверхности листьев кувшинок.
Из дичи немало было зайцев, на которых усердно охотились, куропаток и диких уток, что позволяло Тому Мариксу разнообразить стол экспедиции. Дичь жарили на бивачном огне. Иногда удавалось откапывать яйца игваны — лакомства туземцев охраны.
В полувысохших ручьях ловились окуни, щуки с остроконечными головами, головли и мириады угрей. Приходилось, однако, беречься крокодилов, которых тоже немало в этих водах. Ввиду всего этого каждый путешествующий по Австралии должен, как рекомендует полковник Варбуртон, брать с собой удочки и рыболовные сети.
Утром 29-го числа караван выступил со станции Умбум и пошел по весьма неровной местности, крайне тяжелой для пешеходов. Двое суток спустя караван добрался до станции Ти-Пик, недавно сооруженной для нужд телеграфа, на запад от Денисонского кряжа.
Благодаря подробному описанию путешествий Стюарта, сделанному Томом Мариксом, миссис Брэникен узнала, что этот исследователь направился отсюда к северу, проходя по почти неизвестным до него местам.
Начиная с этой станции каравану пришлось на расстоянии приблизительно 60 миль почувствовать в первый раз те трудности, которые предстояли ему при следовании по австралийской пустыне. Пришлось двигаться по совершенно бесплодной почве вплоть до берега Макумба-Ривер, оттуда пройти такое же расстояние при тех же условиях до станции Леди Шарлотта.
По пути попадалась масса дичи и изредка встречались купы деревьев с блеклой листвой, кругом прыгали маленькие кенгуру «валлабисы», составлявшие большие стада; бегали опоссумы. Изредка попадались казуары с гордым и вызывающим видом и жирным питательным мясом, немногим отличающимся от воловьего.
Из древесных пород встречались: «бунгэс-бунга», род араукарии, которые достигают высоты двухсот футов, и особой породы сосны, на которых растут питательные орехи. Том Марикс предупредил заранее всех о возможной встрече с медведями, которые обычно устраиваются на жилье в дуплах каменных деревьев. Встреча эта действительно произошла, но обошлась совершенно благополучно, ибо эти хищники, называемые «поторус», не опасней двуутробок с длинными когтями.
Что же касается туземцев, то караван почти не встречался с ними. Дикие племена действительно кочуют с места на место к северу, к востоку и западу от Оверлэндской телеграфной линии.
Проходя по этим местам, постепенно делающимся все более и более бесплодными, Тому Map иксу пришлось воспользоваться инстинктом волов, которые были запряжены в повозках. Инстинкт этот, постепенно развивавшийся у животных со времени их переселения в Австралию, приводит их к воде, и они редко ошибаются, так что людям остается лишь следовать за ними.
Утром 7 октября волы передней повозки внезапно остановились. Их примеру тотчас же последовали волы остальных повозок.
Тщетно подгоняли их проводники — волы стояли на месте как вкопанные.
Извещенный об этом Том Марикс тотчас же направился к бричке миссис Брэникен.
— Я догадываюсь, в чем дело, — сказал он. — Хотя мы не повстречались еще ни с одним туземцем, но в настоящее время нам приходится пересекать тропинку, по которой они имеют обыкновение следовать, а так как волы почуяли их следы, то и отказываются двигаться далее.
— Откуда у них такое отвращение к туземцам? — спросила Долли.
— Причина этому в точности неизвестна, — отвечал Том Марикс, — но тем не менее факт этот не подвержен сомнению. Считаю, однако, наиболее вероятным, что первые волы из тех, которые ввезены были впервые в Австралию, подверглись безжалостному обхождению со стороны туземцев; воспоминания об этом сохранились у них, и они передавали их из одного поколения другому.
Так это или нет, но волов нельзя было принудить идти вперед по этой дороге. Пришлось распрячь их, повернуть в обратную сторону и затем бичами и палками заставить их пятиться по дороге шагов двадцать. Только так удалось заставить их перешагнуть через тропинку, оскверненную следами туземцев, а затем их снова запрягли в повозки в обычном порядке и погнали по дороге.
С приходом каравана к берегу реки Макумба каждому предоставилась возможность утолить жажду. Правда, уровень воды в реке значительно уже спал вследствие жары, однако оставшегося было вполне достаточно для того, чтобы утолить жажду сорока одного человека и около двух десятков животных.