Уголовные прегрешения этого отпетого негодяя — разнообразны. Начиная с абсолютно безразличного мне присвоения гигантских, необлагаемых налогами наличных денег за рекламу, и кончая потоком клеветы и доносов в Эф-Би-Ай [ФБР]. Но это все чепуха по сравнению с главным его достижением: усилиями этого старикашки большинство интеллигентов из Союза превращено в холуев, дрожащих за свои нищенские гонорары, изгибающихся перед его дефективными помощниками. Я знаю людей (вроде Косинского), сидевших по многу лет в лагерях и сохранивших достоинство, но надломившихся в приемной у этого шакала. Естественно, что, услышав от Доры Штурман комплименты в его адрес, я разбушевался.

С чего это Вы взяли, что ни Вы, ни я не осудили Проффера? И Вы и я его осудили, но Проффер, с одной стороны, абсолютно далекий человек, с другой не газетная фигура (не критиковать же его в газете), и с третьей — рак и все такое, а с четвертой — объективная роль и заслуги Проффера во многом служат ему оправданием. Что же касается заказов, то я впервые слышу о том, что Ваша работа перешла к Лене, я не думал, что это так уж прямо связано, я считал, вы разошлись и действуете раздельно, но о Проффере мы лучше тоже поговорим при встрече.

Мне бы только хотелось заверить Вас в том, что я совершенно в Проффере не заинтересован. Нет такой ситуации, чтобы я или Лена нуждались в нем и потому старались его любить. У Лены полно работы и без Карла, в общей сложности она заработала в «Ардисе» 3500 долларов за два года, при том, что Карл всегда задерживает плату, чем, откровенно говоря, меня чуть-чуть раздражает. В любую минуту Лена может начать набирать «Новую газету» и иметь дело с очаровательным в денежных вопросах Рубиным или, как минимум честным Палеем.

Что же касается моей книжки, то, как Вы знаете, я послал ее Карлу из чувства неловкости, не желая выглядеть неблагодарным. Как Вы догадываетесь, для меня проще, приятнее и гораздо удобнее иметь дело с Вами, хотя бы потому (не говоря о нашей с Вами многолетней, ничем не омраченной дружбе), что в случае с «Эрмитажем» я могу принимать большее участие в подготовке книги, получать дельные советы, а не ждать на расстоянии — что из всего этого получится, да еще и неизвестно когда.

Проффер вообще сложная тема, и мы к ней еще вернемся, но я уже и сейчас согласен, что я живее реагирую на то, что касается лично меня, и гораздо терпимее к свинству, совершающемуся по отношению к другим людям.

Вожусь я, разумеется, не только с джентльменами, конкретно — Поляк имеет массу достоинств (наряду с массой недостатков). Рубина я поддерживаю — исторически, идейно, избегая при этом личных отношений. Соловьева видел за пять лет — три раза, провел с ним в общей сложности час, считаю его штукарем и гнидой, но, хочу напомнить — унаследовал его знакомство — от Вас. Кстати, этот поганец хапнул больше 100 000 (ста тысяч, об этом писали в «Паблишере викли») — аванс за книгу об Андропове.

Из всего происшедшего с Дорой Штурман самое неприятное для меня — Ваше неудовольствие, и хотя бы поэтому я обязательно налажу с ней отношения, а вот с Седыхом — не обещаю. Даже если бы Наташа меня об этом попросила…

Видели ли Вы мою физиономию в «Нью-Йорк Тайме»? Если нет — пришлю копию.

Всех обнимаю. Не сердитесь. Ваша Дора тоже хороша! Нечего было соваться из-за океана с «откликом трудящегося»…

Ваш С. Довлатов

Ефимов — Довлатову

17 сентября 1983 года

Дорогой Сережа!

Ваши ошеломительные успехи в издательствах и журналах познакомили меня с чувством, которого до сих пор не знал: с завистью. И уж если меня, наконец, пробило, то я Вам очень настоятельно советую с другими знакомыми не делиться Вашими новостями, а только пожимать плечами и махать рукой в ответ на расспросы. А то сожгут, съедят, испепелят!

Мои же дела таковы: из издательств — ни слова, книги «Эрмитажа» покупают плохо, кредиторы наседают, должники не платят. Чтобы хоть что-то противопоставить Вашему победоносному шествию к вершинам славы, вкладываю копию хвалебного письма Нодара Джинджи-хашвили по поводу моей «Метафизики». А заодно и Солженицынскую отповедь, которая пригодится Вам в радиоделах.

Конечно, я не против публикации кусков из «Заповедника». Только проследите сами, чтобы был указан адрес Эрмитажа. Цена 7.50, с пересылкой 9.00. Вкладываю еще на всякий случай нашу рекламу списком. Платить за нее мы не можем (с деньгами полный завал), но вдруг они согласятся напечатать по принципу «любезность за любезность».

Обложку типография уже сфотографировала и вернула — высылаю и ее.

Приветы семье, дружески

Игорь.

Довлатов — Ефимовым

2 октября 1983 года

Дорогие Игорь и Марина!

Спасибо вам огромное. «Заповедник» — первая моя книжка, которая выглядит должным образом. Обложка, шрифт, нумерация, строки — все безупречно, это и есть человеческое отношение. Впервые готовая продукция ничем меня не раздражает. Всегда какая-нибудь закорючка портила настроение.

Остальные издатели — монстры. Дело можно иметь только с вами. Мне иногда кажется, что Игорь — единственный человек в эмиграции, который воспринимает доводы. Остальные в лучшем случае ничего не слышат.

Вообще, круг моих знакомых сужается. Уже и Соломон Шапиро, эпический человек, отделился, поскольку его жена работает в «Новом русском слове» и меня нельзя приглашать на семейные торжества. И так далее.

Дора Штурман — наоборот — выказала размах натуры и не прекратила дружеской переписки со мной. (Идеальный друг — это друг, живущий за океаном.) Вадим Белоцерковский, с которым я переписывался три года, приехал в Нью-Йорк и сразу оказался заносчивым болваном.

Нодар Джинджихашвили, конечно, умница, но все, что он написал, я знал и без него, хотя вряд ли мог бы выразить это так профессионально. Мне даже кажется, что я говорил нечто подобное об Игоревых книжках.

Все, что Вы, Игорь, пишете о моих, так сказать, успехах, надеюсь шутка. Я нахожусь в полной зависимости от агента и переводчика, людей симпатичных, но совершено далеких. Многие затеи проваливаются. Денег все это приносит мало. Того уровня, при котором ощущаются моральные преимущества, я в Америке никогда не достигну, а положение среднего писателя здесь, как вы знаете, очень незавидное. Короче, все комплексы на месте. И выходит, что людей, способных реагировать на мои «достижения», совсем немного. Для любого штатного сотрудника радио «Либерти» я — человек, заслуживающий сострадания.

Иное дело — быть писателем в Лениграде. Там писатель, даже не самый именитый — титан (если он печатается), а если не печатается — сами знаете. То есть, дистанция между мной и Вами была так огромна, что я здесь никогда не оторвусь на подобное расстояние даже от босяка с Бауэри, даже от Моргулиса. Если, разумеется — в шутку вы пишете о зависти, то что же должен был испытывать я, дружа с Вами, общаясь с Битовым, Глинкой и т. д.? Внутренности мои должны были сгореть от зависти. И уж, как минимум, я должен был Вас ненавидеть, а разве я Вас ненавижу? Совсем наоборот. Моя жизнь так долго была крайне неблагополучной (и не только по моей вине) в сравнении с большинством моих знакомых, я так поздно начал, так сказать, профессиональную «карьеру», мое положение и сейчас так нестабильно и так много в нем опереточных моментов, что для зависти, по-моему, никакого места не остается.

Тем не менее посылаю Вам русский текст моего интервью, которое, вроде бы, будет опубликовано в приложении к «Нью-Йорк Тайме».

Да, я забыл сказать, что Ваша литературная репутация в русской среде и сейчас несравненно выше моей, о Ваших книгах все говорят с каким-то серьезным выражением лица…

Прилагаю также халтурную передачу о Свирском. Если можно, переправьте копию автору. Я случайно узнал о хорошем его отношении ко мне. Он написал кому-то на «Либерти» в письме: «…Талантливых людей становится все меньше, вот и Довлатова выжили из «Нового американца»… Он прав.