— Нет, — громко сказал я, закрывая Надю. Вот и нашелся кое-какой достойный выход из положения. — Что бы сейчас ни случилось, я твердо решил… я не мог отдать ее этой мерзости. Ведь все ж она немного помогла мне против Ольги… да и в этом ли дело?.. — Я бы попробовал отстоять даже Ольгу, если б мог заранее знать, что произойдет…

Человек недоуменно посмотрел на меня.

— Оставь ее, князь. Это наше дело, и незачем вмешиваться со своим благородством. Мы не сомневаемся в нем. Но ты не знаешь, кто она такая на самом деле…

— Нет.

— Я приказываю…

— А ну, подойди ближе и еще раз прикажи…

Человек скрипнул зубами и сделал повелительный жест. Громадные чудовища вышли из зеленой горы и направились к нам. — Демон, стоявший перед нами (не ожидал такой быстроты от столь огромной твари!) выбросил свою лапу к нам… Я отшатнулся, взмахнул мечом… или, вернее, он взмахнул моей рукой. — Чисто срезанная лапа, толстое бревно, обрушилась на пол, и пламя охватило ее. От рева демона, казалось, лопнут мои перепонки и обрушатся стены дома…

— Что ж… — тяжело дыша, произнес человек. — Ты выбрал свою судьбу, Наур. — Кровь твоя бесценна, но льется она так же, как и у прочих людей. Убить Наура почти так же легко, как и простого смертного. Ты убедишься в этом… — Вперед!.. — резко выкрикнул он, и чудовища из зелени бросились на меня…

…Меч мой крушил их направо и налево, и, казалось, чуть ли не пел от радости битвы. А может, и старая Вражда к болотным демонам добавляла ему ярости… — Кровь непонятного цвета покрывала лезвие до самой рукоятки, пузырилась, кипела, не успевая впитываться. — Тела демонов разваливались с такой легкостью, словно бы я резал сливочное масло. — Во все стороны летели куски корявой, замшелой плоти; чудовища рушились и ревели, вспыхивали и горели, бросались со всех сторон на меня, и тут же по частям опадали на землю, образовывая уродливые, огромные валы вокруг меня… — Точно бы новые степы вырастали в комнате… — Меч мой был проворен, и я шаг за шагом прорубался сквозь строй демонов вперед… к человеку… а он отступал, не сводя с меня глаз… На мгновение мне почудилось, что испуг мелькнул в них сквозь злобу и растерянность… — человек отступал к зеленому пятну…

…Когда я был уже в паре шагов от него (не уставая валить вправо и влево преграждающих мне путь чудовищ), — он, выкрикнув на непонятном языке что-то злобное, бросился в пятно, и оно поглотило его… и потускнело. На моих глазах уменьшалось оно в размерах, съеживалось, отступало к своему первоначальному месту, к стене, освобождая темный пол… Каким-то чутьем я понял, что все кончилось. И дальше ничего не будет. У меня еще хватило сил, я встревоженно оглядел комнату и… не увидел Нади… Мгновенно понял я. что случилось, и этого понимания я уже не перенес. Мое сознание покинуло меня, и я с криком повалился ничком на землю, выпустив из руки меч…

— Вот так… — грустно сказал Володя. — Очнулся — и, заодно, проснулся я с рассветом. Там же, в этом дурацком доме. Окруженный со всех сторон беспорядочно нагроможденными, горелыми бревнами… Изрядно изрубленными…

— Володя, вы всегда под конец приберегаете что-нибудь такое, какой-нибудь такой фактик, который дает основания усомниться в реальности событий, описываемых вами. — Бог с ними, с бревнами. — Что с мечом?..

— Не было. Видимо, он опять вернулся на свое место. Охранять клад. Выполнив свое дело…

— Так пятна остались в доме?..

— Оба. Но тусклые, еле заметные. У стен. — Правда, я близко к ним подходить все ж не стал…

— А самое главное: Надя-то?..

— Нет… Нади не было. Ни здесь… Ни на ее даче…

— Да-а…

— Я ушел из К- пешком. Я шел. как пьяный, не разбирая дороги, куда попало. Из меня словно бы что-то вынули тогда. Пред глазами моими все стояла бедная Надюша, и… Ольга. И старая, и новая подруги мои, сгинувшие по моей оплошности… глупости… по моей вине… Я чувствовал себя самым несчастным, самым ненужным человеком на свете. И самым виновным. Последним мерзавцем. — И, можете поверить, я плакал…

— Верю… Меня вообще ваши рассказы наполняют печалью. Если не чем похуже… Так хорошо жить на свете и знать, что жизнь прекрасна. — Несмотря ни на что, ни на окружающее свинство, ни на грядущее: «И все-таки жизнь прекрасна!..» Но ваши истории приводят меня в отчаяние…

— Ну, что ж, — улыбнувшись, ответил мне Володя. — От отчаянья нужно лечиться чаем. — Индо-грузинским, хорошо заваренным. Можно с пышкой. — Хотите?..

— Да, пожалуй…

Мы, как всегда, закончили чаепитием, но я, медленно потягивая чай, все думал о том, что каламбур на сей раз моему гостю не удался. А по глазам его я видел, что и удаться не мог…

— А что бы вы сделали, если б вам, например, повстречался крокодил?.. — Я имею в виду, — в нашем, советском болоте?..

— Тут же бы и утопился, — решительно ответил я.

— От испуга?..

— От безнадежности.

…Мы сидели с Володей в месте, избранном и почитаемом несколькими поколениями российской интеллигенции, и пили чай с пышками. Наслаждались мягким летним вечером, волнами прохлады, порой заплывающими с порывом ветерка в раскрытое окно, и вели нашу обычную беседу. Под словом «обычная» я разумею только то, что каждый вечер мы вели подобные беседы. И более ничего. — Ибо с тех пор, как мятежные прорабы духа избрали кухню местом борьбы за освобождение человечества от гнета всего человеческого, кухня, по-моему, стала прямо-таки каким-то мистическим местом. На ней решительно невозможно говорить ни о чем нормальном. Язык словно бы сам начинает сворачиваться на что-нибудь безумное (и даже не обязательно политическое). Я уже сколько paз этому удивлялся. Так случилось и на сей раз. Наша обычная светская беседа неуловимо перетекла в необычную, и в результате опять сложилась целая история. Ради любопытства записываю ее с самого истока.

— Как? Вы не верите в такую возможность?..

— Верю. Но душа моя сопротивляется. — Ведь должно же быть на свете хоть что-нибудь такое, чего не может быть!..

— Все может быть, — ответил мне Володя голосом человека, объявляющего суровую, но необходимую истину. — Все может быть… — Вот, не слышали, — кто-то вроде бы в унитазе пиранью обнаружил?..

— Обнаружил?.. Или она себя обнаружила?..

— Не было сказано. А какая разница?..

— Для нас никакой. Для чистой логики — тоже.

— Ладно. Я вижу, что неправильно задал вопрос. Задам другой. — А что бы вы сказали о человеке, который его видел?..

— Кого?..

— Да крокодила же!..

— Ах, вот вы о чем. Не знаю…

— Ну, хорошо. Еще прямей. — А если б этот человек сказал вам, что он его сам здесь вырастил?..

— Вслух бы сказал, что зря, а подумал бы, что он сумасшедший..

— Наконец-то. По правде сказать, и только этого и добивался от нас.