Потом заяц пошел к термиту[cxxxi] и договорился с ним о том же.
Рано утром явился слон в сопровождении множества зверей.
- Полюбуйтесь-ка, - сказал он им, - вот этот заяц собирал урожай с моего поля.
- Это мое поле, - возразил заяц. - Бог знает это.
Едва он произнес эти слова, как обезьяна с дерева крикнула:
- Да, это правда!
Все посмотрели вверх на дерево, но никого там не увидели и сказали друг другу:
- Бог подтвердил, поле принадлежит зайцу. И термит сказал тихо:
- Да, это правда.
Тут звери сказали слону:
- Поле действительно принадлежит зайцу. А тебе, слону, нечего здесь делать. Уходи в лес.
С тех пор и до нынешнего дня слон терпеть не может зайца. А обезьяна и термит, напротив, очень с ним дружат[cxxxii] .
Диго, 145, 23
cxxxii
См. No 141 и примеч. к нему; там хитрость мнимого "бога" наказывается. Несомненно, подобные сюжеты об обращении к деревьям как к божествам или духам отражают обычаи обожествления деревьев, существовавшие в древности у многих народов мира. Дж. Фрэзер посвятил этой теме целую главу своей "Золотой ветви" ("Поклонение деревьям"). Приведенные здесь сказки отражают более современное, уже малопочтительное и даже юмористическое отношение к древним поверьям. Интересно в этом смысле сравнить кхмерскую легенду "Преданно о Та Каеу и Та Тыне" и вьетнамскую сказку "Тигр, охотник и заяц", которые в данном сборнике не приводятся из-за недостатка места. Во вьетнамской сказке хитрец заяц вызывается помочь охотнику и под большим баньяном изображает горного духа Янгконга. Когда охотник с тигром приходят к нему на суд, он дает каждому по стреле и предлагает пустить друг в друга, чтобы узнать, кто прав, кто виноват.
" - Не согласен, - зарычал тигр. - Охотник он на то и есть, чтобы метко стрелять. Наверняка он в меня попадет, и тогда мне конец.
Янгконг рассмеялся и сказал:
- Не бойся, тигр. Эти стрелы волшебные: они никогда не поразят тебя, если ты не виноват" [37, 164] .
Охотник пользуется возможностью и убивает тигра. Между тем не прав в конфликте был, без сомнения, он. Интересно здесь то, что сказка юмористически, в каком-то смысле даже пародийно, переосмысливает ситуацию легенды, известной по 'кхмерскому сборнику. Там бог Индра, к которому апеллирует судья, совершает чудо всерьез: "одна стрела ушла высоко в небо, а другая вонзилась в грудь" виновного [71, 178] .