– Почему ничего не получилось? — спросил он у Эверетт. Та покачала головой.
– Не знаю. С точки зрения транскосмологической физики, имеются два варианта объяснения. Первый: я ошиблась по поводу «гибкости» истории на ТКЗ. И второй: введя Бетховену вакцину, вы, возможно, продлили ему жизнь, но одновременно создали своим вмешательством новую ветвь Вселенной. Проблема в том, что если верно второе предположение, то в наших силах перенестись только в «первоначальный» мир, где смерть постигла его в тот же день, что и в нашей истории. Поэтому у нас создается впечатление о нашем бессилии.
Вот оно что! Роббинс расстегнул воротничок накрахмаленной рубашки и вздохнул. Он был так близок к цели…
– Впрочем, возможно и третье объяснение. Он покосился на Эверетт.
– Причина может заключаться не в транскосмологии, а в медицине. Вдруг Харрисон ошибся, заключив, что Бетховен умер от гепатита? Или ты неправильно ввели вакцину…
Роббинс нахмурился. Ему казалось, что он все сделал верно.
– К тому же Харрисон говорил о 95-процентной результативности вакцинирования. Это означает, что в одном случае из двадцати возможна неудача. Не исключено, что нам просто не повезло.
Роббинс с признательностью взирал на Эверетт, ощущая себя приговоренным к казни преступником, которому пожаловано если не помилование, то хотя бы отсрочка исполнения приговора.
– Каковы ваши предложения? — спросила директор.
Эверетт пожала плечами.
– Харрисон — эксперт по медицинской части. То, что относится к медицине, следует обсудить с ним. Кстати, а где сам директор? Разве он не должен присутствовать на заседании?
В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет неуверенной походкой вошел Харрисон. Упав на свободный стул, он отер бледное лицо. Роббинс назвал бы его сейчас не врачом, а пациентом, нуждающимся в лечении.
– Прошу прощения за опоздание, — промямлил Харрисон. — Я…
Умерла доктор Эртманн.
– Кто? — испуганно переспросила директор.
– Дороти Эртманн. Она проработала со мной пять лет.
– Жаль… — Директор выглядела искренне огорченной. — Как это произошло?
– Она покончила с собой. — Харрисон вытер глаза. — Она знала, что принять, чтобы смерть была быстрой и относительно безболезненной.
– Вы знаете, почему она это сделала? — спросила Эверетт.
– Дороти оставила записку. Правда, очень сумбурную: мол, она сожалеет, что предала институт и всех нас, в особенности меня. — Харрисон вздохнул. — Ее ближайшая родственница — младшая сестра в Де-Мойне. Надо ей позвонить…
– Знаю, как вы расстроены, — сказала ему директор. — Мы не задержим вас дольше, чем необходимо. Перед вашим приходом мы обсуждали причины неудачи проекта доктора Роббинса.
Харрисон внимательно выслушал Эверетт, повторившую для него свою гипотезу.
– Анализы внушают мне уверенность в правильности нашего диагноза о причине смерти Бетховена, — заявил он. — Я сам обучил доктора Роббинса пользоваться инжектором. Простейший приборчик: с ним справится даже дебил. — Он покосился на Роббинса. — Простите, я не то имел в виду…
– Ничего.
– Вакцина не сработает, если у реципиента нарушен иммунитет или при слишком сильном заражении.
– Возможно ли, чтобы неправильной была сама вакцина? — спросила Эверетт.
– Невозможно. Я сам ее проверил, прежде чем передать доктору Роббинсу. Я не выпускал ее из рук.
– Тогда что вы предлагаете? — спросила директор. Харрисон пожал плечами.
– Доктору Роббинсу следовало бы перенестись туда еще разок и ввести Бетховену микровакцину. Она заблокирует прежнюю и обязательно подействует.
Эверетт задумчиво смотрела на Харрисона.
– Слушая вас, я подумала о другой возможности. — Она сделала выразительную паузу. — Саботаж!
Харрисон выпрямился.
– На что вы намекаете?
– Мне пришло в голову, что если транскосмологические и медицинские причины неудачи маловероятны, то приходится рассмотреть человеческий фактор.
– Повторяю, я лично проверил вакцину и держал ее при себе до самго…
– Вас я ни в чем не обвиняю. Как и доктора Роббинса.
Меня, удивленно подумал Роббинс. Ведь этот проект — мой! Как она смеет… Или она приписывает мне дьявольскую хитрость? Я вношу свое предложение с мыслью добиться обратного эффекта, чтобы никто больше не вздумал вмешиваться в прошлое ТКЗ… Роббинса прошиб пот. Я знаю, что не являюсь саботажником, но как это доказать?
– Знаете ли вы кого-нибудь, кто располагал бы техническими возможностями помешать осуществлению проекта? — обратилась Эверетт к Харрисону.
– Полагаю… — хмуро начал Харрисон.
– Доктор Эртманн!
Все посмотрели на Роббинса.
– Помните, Харрисон? Перед моей транслокацией она побывала в переходной камере. Могла ли она там что-нибудь испортить?
Харрисон смерил Роббинса совсем не тем взглядом, которым должны смотреть на ближних люди, посвятившие себя спасению человеческой жизни.
– Госпожа директор, — отчеканил он, — я нахожу выдвинутое доктором Роббинсом обвинение лишенным элементарного такта, учитывая, что названная им особа только что ушла из жизни при трагических обстоятельствах и не способна защитить себя.
– Мы хорошо понимаем вас, доктор Харрисон, — ответила за директора и Эверетт, — однако вам надо постараться отбросить все личное и дать искренний ответ.
Харрисон сник.
– Доктор Эртманн страдала излишним… идеализмом. Она была одним из наиболее самоотверженных медиков из всех, с кем мне приходилось сотрудничать. — Он помолчал. — Однако не скрою и другого: отправившись к Бетховену и взяв у него анализы, Дороти пребывала в уверенности, что речь идет об обычной паталогоанатомической процедуре с целью выяснения причин смерти: мы с ней занимались этим в отношении целого ряда исторических личностей. После того как проект доктора Роббинса был принят, я… — Он помялся. — В общем, я рассказал ей о его подлинных целях. Да, мне известно, что такие сведения относятся к разряду неразглашаемых. Однако я полагал, что, выполнив столь опасное задание, она имеет право знать правду.
– Как же она отнеслась к вашему сообщению? — поинтересовалась Эверетт.
– Она рассердилась, стала говорить об опасности уничтожения нашего мира или непредвиденной катастрофы на ТКЗ — в духе того, что доказывала доктор Брентано на последнем заседании. Она даже обвинила меня во лжи и предательстве.
– Что же из всего этого следует? — спросила директор.
– Что надо сделать еще одну попытку, — ответила Эверетт. — Только на сей раз все будет сложнее. И, — она покосилась на Роббинса, — гораздо опаснее.
Натянув костюм для ночных операций, Роббинс снова вошел в переходную камеру. Майлс беседовал с Эверетт и Харрисоном.
– Да, припоминаю… Я действительно подобрал тогда с пола инфракрасные очки и браслет возврата. Эверетт повернулась к Роббинсу.
– Как выяснилось, доктор Эртманн десять минут оставалась без присмотра перед задействованным Переходом. Следовательно, у нее было время проникнуть на ТКЗ и каким-то образом помешать успеху вашей «операции». Харрисон считает, что она могла ввести ему блокирующий препарат, из-за которого его организм не прореагировал на вакцину и не прореагирует теперь на любые наши препараты.
Харрисон кивнул в подтверждение ее слов.
– Повторите еще раз, каковы должны быть мои действия, — попросил Роббинс.
– Переход запрограммирован на перенесение вас в квартиру Бетховена за пять минут до предполагаемого появления там доктора Эртманн. Ваша задача — остановить ее. Перехватите ее и убедите возвратиться. Эверетт усмехнулась. — Проявите воображение.
– Почему это должно все изменить? — не понял Роббинс. — Вы говорите, что если я остановлю Эртманн, то моя вакцина подействует и Бетховен проживет дольше. Но я уже знаю, что этого не произошло: ведь я побывал на ТКЗ на следующий день после его «первой» смерти и убедился, что он все-таки умер! Из этого следует, что меня все равно ждет неудача. Я не смогу ее остановить. Вы меня понимаете? — Роббинса передернуло. Он сам не очень хорошо понимал свои доводы. — Получается, мне предстоит изменить то, что уже произошло. Я запомнил ваши слова: изменить наше прошлое невозможно.