Годы формирования

В истории СССР был момент, когда казалось, что после военных испытаний режим переменится. Этого не случилось, но для православной Церкви все же чувствительные изменения наступили, т. к. Сталин был вынужден пересмотреть свою политику по отношению к Церкви. С начала войны советская власть, чтобы мобилизовать население против агрессора, стала больше взывать к национальным чувствам и меньше говорить о защите идеалов коммунизма. А ведь русское национальное самосознание тесно связано с христианством. Более того, события показали руководству, что религия не угасла с построением социализма, как об этом трубили все учебники. На территориях, завоеванных нацистами, жители сами открывали церкви, в них всегда было много народа, оккупационные власти в это не вмешивались. И, наконец, СССР, чтобы укрепить отношения с новыми союзниками, Соединенными Штатами и Великобританией, стремился выглядеть в их глазах лучше и поэтому должен был успокоить внешний мир по поводу положения верующих.

В сентябре 1943 года Сталин принял митрополита Сергия еще вместе с двумя архиереями и разрешил собрать архиерейский Собор, на котором митрополит Сергий был избран Патриархом. Однако вскоре он умер и в феврале 1945 года за несколько месяцев до конца войны был вновь созван Собор, чтобы избрать новым Патриархом митрополита Алексия I.[39] Православная Церковь восстановила свою иерархию и право иметь епископа во главе каждой епархии. И хотя Собор был предельно коротким (он проходил без дебатов), — здесь был принят новый Устав Церкви, в котором, прежде всего, подчеркивалось, что во главе прихода должен стоять настоятель храма. Дело в том, что согласно гражданскому законодательству 1929-го года каждый приход представлял собой объединение, по крайней мере, из 20-ти членов,[40] управляемое исполнительным органом из трех человек. Священники при этом оказывались изъятыми из такого механизма. В уставе, который Церковь приняла в 1945 году, предусматривалось, что каждый приход будет отныне управляться настоятелем, а последний станет председателем исполнительного органа, — теперь состоящего не из 3-х, а из 4-х человек. Такая структура соответствовала церковной традиции, но входила в противоречие с постановлением 1929 года, однако, власти сделали вид, что этого не замечают.

Церкви и монастыри, открытые на оккупированной немцами части страны, не были вновь закрыты. Зато на Востоке и Севере, где не было оккупации, церквей было открыто значительно меньше. Там, например, единственным монастырем, который вновь смог принимать монахов, была Троице-Сергиева Лавра.

Все учебные заведения, готовившие православных священников, были упразднены после революции; в Москве теперь восстановили духовную академию и семинарию, которые сначала находились в Новодевичьем монастыре, а затем переместились в Троице-Сергиеву Лавру. В семинарии давалось первоначальное необходимое для священника образование, с тем, чтобы он мог трудиться на приходе. Пройдя этот первый этап, некоторые могли продолжать обучение на более высоком уровне в академии. В Ленинграде также вновь открыли академию и семинарию. Еще в нескольких городах были открыты семинарии. Вновь стало возможным издание периодического ежемесячника — «Журнала Московской Патриархии»; его начал было издавать владыка Сергий несколько лет назад, но тогда он был быстро прикрыт.

Однако для Церкви по-прежнему оставалась запретной любая форма деятельности в обществе. Единственной свободой, которая ей действительно была дана, оказалось право совершать богослужение. К Церкви относились приблизительно так, как к резервации индейцев — их не уничтожали при условии, что они не перейдут отмеченную грань. Ей было дозволено всего лишь удовлетворять «религиозные нужды» населения — согласно иронической формуле Маркса, который причислял их к нуждам физиологическим — вышеупомянутые нужды понимались советскими руководителями лишь как отправление культа.

Кроме того Церковь была поставлена под строгий надзор. Был создан специальный орган при Совете Министров СССР: Совет по делам православной Церкви. Говорилось, что это было сделано для того, чтобы Совет служил посредником между религиозными организациями и советской властью, а на деле, чтобы осуществлять непосредственную связь с органами и постоянно контролировать деятельность Церкви. Находясь в Москве, он имел уполномоченных в каждой области. Подобный же Совет занимался другими религиями. Тогда Советская власть стала использовать Церковь в целях, связанных с международной политикой. Православным иерархам было позволено устанавливать отношения с внешним миром при условии, что они будут выступать в духе советской пропаганды, особенно в тех кругах Запада, на которые мало влияли коммунистические партии. Между тем, наравне с другими обитателями ГУЛАГа, верующие, находящиеся в лагерях, не были выпущены на свободу. Поэтому епископ Афанасий, отцы Иеракс и Петр продолжали отбывать срок, и вообще аресты среди верующих не прекратились.

Однако при всем том Церковь смогла подняться. Сразу после войны она получила некоторую свободу действий, чуть большую, чем в последующие годы, когда режим вновь набросился на нее своей идеологией неумолимо и яростно. К тому же Церковь получила подкрепление, в нее влились новые силы — клирики, из аннексированных СССР вследствие войны стран, которые до этого еще не попади под дорожный каток советизации. Часть священников и епископов, покинувших Россию после революции, возвратилась в страну. Они привнесли сюда немного кислорода, хотя жизнь их была часто очень трудной. Наконец православная Церковь восстановила свое единство. Во время войны обновленцы практически утратили своих последних приверженцев. С другой стороны, епископы, порвавшие с митрополитом Сергием, теперь признали Алексия I Патриархом. Если еще и оставались общины в подполье, то, кажется, они были немногочисленны. Владыка Афанасий, отец Иеракс и отец Петр в 1945 году из лагеря сумели передать своим духовным чадам письмо, где излагалась их позиция. Новый Патриарх избран законным путем и, действительно, олицетворяет единство Церкви. Если некоторые действия Алексия I и Патриархии могут смущать и соблазнять ревностных православных, то все это останется на его совести и за это он даст отчет Господу, но это не основание для того, чтобы они себя лишили благодати святых таинств.[41]

Прочитав это письмо, Вера и Елена не знали, что и думать. Наконец, Вера решила спросить совета у матушки Марии, настоятельницы подпольного монастыря в Загорске. Встретив их, она спросила: «Ну, в какую же церковь вы ходите теперь?» Вера заплакала, и монахиня ее утешила, уверив в подлинности письма.[42] Времена катакомбной Церкви кончились, начался новый период.

Особенно чувствительным возрождение Церкви было в Москве. Здесь были не только вновь открыты многие церкви, где на службах собиралось много народа, здесь верующие могли слушать талантливых проповедников, а в некоторых храмах — циклы лекций на религиозные темы. В одном из храмов священник даже повесил экран и показывал диапозитивы на темы Библии.[43] Это оживление религиозной жизни длилось примерно до 1950 года. Те из членов действовавших после революции общин, которые выжили в подполье и в ГУЛАГе, прилагали все усилия, чтобы воссоздать свой круг. Так было со старыми прихожанами двух отцов Мечевых. Они собирались у Бориса Васильева.[44] Этнограф и историк, автор книги о Пушкине, Борис Васильев прошел через тюрьмы, лагеря, ссылку. Он и его жена устраивали у себя на квартире лекции по культуре и религии. Кроме того, там собирались люди и вместе читали Новый Завет. Жена Б. Васильева обучала детей основам веры.[45] Подобное до войны было вообще немыслимо, и теперь не могло продлиться очень долго.