Глава 18. Входит Клаудия, уходит миссис Макквот

Джек Бернс смотрел на свои университетские годы словно через телескоп; его цель, объект его желания был еще за горизонтом, и Джеку оставалось лишь ждать. Университет штата Нью-Гэмпшир служил для него перевалочным пунктом, остановкой в аэропорту по пути из точки А в точку Б. Да, Джек показывал отличные академические успехи, даже закончил курс с отличием (чего никогда не смог бы добиться в Эксетере), но все эти годы он жил в себе, отрешенно.

В студенческом театре Джек получил все роли, на которые пробовался, – другое дело, что играть ему хотелось лишь в немногих. Зато он посмотрел все иностранные фильмы в даремском кинотеатре; частенько он хаживал туда один, а если приглашал девушку, то только такую, какая согласна была держать в руках его пенис. Их было немного.

Прежде всего – Клаудия, учившаяся, как и он, актерской профессии. А еще японка по имени Мидори, художница, Джек работал в ее группе моделью – единственным мужчиной-моделью на весь факультет изобразительных искусств. Мистер Рэмзи сказал бы, что здесь Джеку снова выпала возможность сыграть, а ведь ему еще и платили плюс не приходилось слишком сильно сосредоточиваться на своем единственном зрителе; Джек использовал время, когда стоял перед классом, на то, чтобы воображать крупные планы самого себя, учиться держать лицо и так далее. Он очень надеялся, что в дальнейшем в его жизни будет много крупных планов.

Быть моделью – значит тренировать власть разума над телом, и Джек очень старался, чтобы у него не случилась эрекция; это оказалось не так-то просто, но в итоге он овладел этим искусством – надо было сначала дать эрекции начаться, а потом резко ее «отменить». Наверное, именно наблюдение за этими упражнениями Джека и затащило Мидори с ним в кино.

– О Господи, освободи нас из плена наших грехов, – частенько молилась Лотти. Новости от нее давно перестали приходить, даже открыток не было. Джек так и не узнал, что происходило с ней на острове Принца Эдуарда – возможно, ничего особенного.

Эмма научила Джека водить машину – незаконно, разумеется, как привыкла; Джек же получил права при первой возможности. Машины у него не было, поэтому он так влюбился в «вольво» Клаудии. Клаудия ему тоже нравилась, но сердце свое он отдал ее «вольво».

Клаудия вместе с Джеком играла в студенческих пьесах, а ее желание взять в руки пенис Джека, казалось, ничто не могло поколебать. Да, он и спал с ней, конечно, и потому ему было не так странно сидеть с ней в кино с пенисом в ее руках (другое дело Эмма – с ней куда страннее, зато в чем-то увлекательнее). Клаудия возила Джека, куда он только пожелает, а когда он получил права, не жадничая, пускала его за руль.

Несколько раз в неделю Джек ездил в Эксетер тренироваться с борцовской командой и бегать по особой наклонной беговой дорожке. Заниматься борьбой в университете он не хотел – соревнования как таковые его не интересовали, он просто хотел держать приличную форму (вдруг придется защищаться) и вернуть школьному спорту должок. Плюс он стал тренировать в Эксетере новичков, то есть делать для них то, что когда-то сделали для него Павел, Борис и Ченко, а потом тренеры Клум и Хадсон.

Тренер Хадсон при этом не дразнил Джека за неизменное стравливание лимфы из ушей – ведь он сам, в отличие от тренера Клума, был еще какой красавчик и понимал, почему Джек не хочет остаток жизни выглядеть как профессиональный борец, тем более что он собирался стать актером.

– Учитывая мои карьерные планы, разве вы не согласитесь, что стравливать лимфу из ушей практично? – спрашивал его Джек.

– Более чем практично, – кивал тренер Хадсон.

В Эксетере в те годы работал еще один тренер по фамилии Шапиро, заодно он преподавал в школе русский, а потом стал заведовать учебной частью.

Пару раз Джек привозил Клаудию с собой на тренировки, она садилась на мат в углу и кисло смотрела на происходящее, бросая на борцов враждебные, подозрительные взгляды, на какие способны только женщины; казалось, в следующий миг она выхватит автомат и перестреляет их всех до единого. От Клаудии веяло какой-то опасностью, какой-то у нее был секрет, которым она ни с кем не делилась, а возможно, какие-то тайные, ей одной ведомые планы на будущее. А может, она просто играла?

Тренер Шапиро сказал Джеку, что его подружка «невозможно красива» и «похожа на славянку». Джек соглашался, что Клаудия хорошенькая, впрочем, претензии любой женщины на красоту в его глазах были лишь наполовину легитимны – кто они все в сравнении с божественной Мишель Махер? Назвать же внешность Клаудии славянской ему не приходило в голову; впрочем, тренер Шапиро преподавал русский и, наверное, знал, как полагается выглядеть славянам. А еще он отлично знал, как бороться – и он и Джек умели проводить хитрые приемы, известные юноше лишь благодаря знакомству с Ченко.

Вот и весь мужской круг общения Джека в его даремские годы – старые тренеры-борцы из Эксетера и их юные подопечные.

На второй год учебы в Дареме Джеку пришлось сделать выбор между славянской красотой Клаудии и трофеем с факультета изобразительных искусств, его персональной жемчужиной Востока Мидори, с которой он ходил на ленту Куросавы «Телохранитель» (восхитительный фильм, если смотреть его с пенисом в руках у японки!). Джек, наверное, слишком много времени прожил в Штатах и пал жертвой американского материализма, поэтому он выбрал Клаудию, не только из-за ее машины, но и из-за того, что у нее была своя квартира, не в кампусе, впрочем, а в городке Нью-Маркет, на половине пути из Дарема в Эксетер. Ну и еще потому, что Клаудия актриса – так что они с Джеком искали себе одинаковую работу на лето.

Новая Англия кишела летними театрами (одни получше, другие похуже), и хотя на работу нанимали обычно ребят из магистратуры и аспирантуры, иным обычным студентам, из талантливых, доставались стажировки, а Джеку и Клаудии даже постоянные контракты.

Клаудии театр нравился больше, чем Джеку. Она знала, он хочет стать киноактером, но ее работа в кино совсем не интересовала. Она даже сказала Джеку, что, не держи она в руках его пенис, ушла бы с половины фильмов, на которые он ее водил.

У Клаудии были большие, тяжелые груди и крупные бедра (она все время из-за них комплексовала), а ее кожа, сливочная, гладкая, ее выдвинутая вперед челюсть и четко очерченные скулы делали ее идеальным объектом для крупных планов. Ей бы понравилось кино – потому что камера бы просто в нее влюбилась, не забыв и про ее глаза, желто-карие, словно полированное дерево. Но Клаудия говорила, что к тридцати будет «безнадежно толстой»:

– Тогда я смогу играть только в театре, и то лишь потому, что хорошо умею это делать, а не потому, что красива.

В марте второго года в Дареме Клаудия и Джек отправились через полстраны в Айову, провести весенние каникулы с Эммой. На следующую осень Джек решил свозить Клаудию в Торонто, а Эмма сказала, что им с Джеком лучше заранее подготовить «бедняжку» к встрече с Алисой и миссис Оустлер. Джек хотел отвезти Клаудию в Торонто не за тем, чтобы знакомить ее с мамой, хотя избежать знакомства все равно не удалось бы. Мама знала, что Джек с Клаудией живут вместе, и они с Лесли очень хотели на нее посмотреть.

Главной целью Джека было свозить Клаудию на Торонтский кинофестиваль и там поиграть в такую игру: представлять ее всем как русскую актрису, которая не говорит по-английски; то есть поездка представляла собой для него – для них обоих – еще одну «возможность выйти на сцену». Кроме того, и Джек и Клаудия очень хотели некоторое время пожить в нормальном большом городе (весьма естественное желание после нескольких лет, проведенных в Нью-Гэмпшире).

К удивлению Джека, Клаудия Эмме очень понравилась, наверное, потому что у нее тоже были проблемы с весом, а еще потому, что, хотя Клаудия была красавица, сама она считала себя не бог весть чем. Последнее обстоятельство просто влюбило в нее Эмму. К тому же Эмма, вероятно, понимала, что роман Джека с Клаудией – дело временное.