– Пожалуй, на сегодня хватит, – сказал Ченко Джеку, встал на колени рядом с борющимися и взял Эмму в тройной нельсон.

Позднее в тот же день он говорил с восхищением Павлу и Борису, знакомя их с Эммой:

– Ребята, вы не поверите, как жестко мне пришлось ее зажать, чтобы она расцепила свой захват!

Миссис Машаду не произнесла ни слова. Она и не могла – собраться с силами, встать и покинуть зал ей удалось, но после того, как тебя столько душили, заговорить не так просто. Поэтому Эмма провела беседу в жанре монолога. Португалка, конечно, не поняла, что значит фраза «тебя бы и по почте не заказали», зато «отныне я – единственный спарринг для Джека» было понятнее некуда. Неизвестно точно, какое Эмма в итоге произвела впечатление на миссис Машаду, зато Ченко и Крунг просто ошалело кивали, глядя на происходящее, – видимо, не только оценили Эмму по достоинству, но и несколько испугались за Джека.

Экс-мистер Бангкок попытался заинтересовать Эмму кикбоксингом, но она сказала, что ей больше нравится борьба.

– Я не прочь залепить кому-нибудь ногой, но предпочитаю, чтобы этот кто-то уже валялся на земле, – так она сказала тайцу, и тот в итоге вздохнул с облечением (пусть ею занимаются эти славяне, чур меня).

Когда появились Павел и Борис, Эмма немного поборолась и с ними. К тому моменту Джеку потребовался перерыв – он содрал себе о мат щеку и потянул плечо (это Ченко показал Эмме, как пожарные выносят из огня людей, оказалось, у нее рефлекс вставать в нужную для этого позу). Плюс у него впервые распухло из-за притока лимфы ухо.

Эмма, посмотрев, какие уши у белорусов и Ченко, потребовала, чтобы они «починили» ухо Джеку. Мальчик очень удивился, он не знал, что такое возможно, а все трое борцов сказали, что это неспортивно. Однако они знали, как «чинят уши», и сразу принялись за Джека.

– Прости, конфетка моя, будет больно, но если мы позволим твоим ушам превратиться в то, что на месте ушей у этих трех титанов, это будет настоящее преступление. Тебе нужно оставаться красавцем, все твое будущее от этого зависит – и поэтому тебе нужны уши, а не коровьи лепешки.

Джек сразу понял, что Ченко, Павел и Борис оскорбились. Их «коровьи лепешки» служили знаками отличия, орденами и медалями за спортивные успехи! Но Эмма Оустлер давно решила, что лично отвечает за будущее Джека Бернса, и никто не смел ей перечить.

«Коровья лепешка» вместо уха возникает из-за лимфы и крови; когда противник во время схватки трет твои уши о мат или сдавливает их захватами, уши опухают; потом жидкость затвердевает, и образуется вздутие. Фокус заключается в том, чтобы не дать жидкости подсохнуть – для начала нужно проткнуть распухшее место шприцем и отсосать жидкость, а затем взять бинт, окунуть его в мокрый гипс и перебинтовать ухо, приладив бинт с гипсом по форме. Гипс быстро застывает, и лимфа больше не может поступать в ухо – некуда. Так ухо сохраняет исходный вид.

– Тебе будет неудобно, – сказал Джеку Ченко.

– Но по сравнению со стертым в кровь пенисом это сущая ерунда, конфетка моя, – сказала Эмма, и даже «минские» согласились. В таком виде Джек и пошел домой – с гипсом на ухе и «ожогом» на щеке.

– Алиса, ты только посмотри на своего красавца Джеки, – привлекла за обедом (как всегда, заказ на дом) внимание Алисы миссис Оустлер. – Страшно подумать, что с ним сделают эти головорезы с Батхерст-стрит в следующий раз.

– По сравнению со стертым в кровь пенисом это сущая ерунда, – сказал Джек.

– Я уже не говорю о том, каким словам они его там выучили!

– Джек, придержи язык, будь так добр, – сказала Алиса.

На следующий вечер с загипсованным ухом домой вернулась уже Эмма; и она и Джек жутко гордились своими боевыми ранами. Джек провел ей захват головы левой рукой, прижавшись к ней головой, и сильно придавил ей ухо виском; в ответ Эмма разорвала его захват и уложила на пол обратным полунельсоном.

– Джек, нельзя проводить такие захваты против человека, который весит намного больше тебя, – внушал мальчику Ченко.

Верно, конечно, но Джек был рад, что с ним борется такой сильный, жесткий и упрямый соперник, как Эмма. Ей борьба тоже пошла на пользу – за неделю она скинула четыре кило. Джек знал, что она восхищается Павлом и Борисом – если не их «коровьими лепешками», то, во всяком случае, их диетой. «Минские» были чрезвычайно дисциплинированны – не только в плане регулярных тренировок, но и в плане правильного питания.

– Мам, а ты могла сильно сэкономить, если бы отправила меня на Батхерст с Джеком, а не на эту сраную жироферму, – сказала Эмма.

– Девушка, вас я тоже попрошу попридержать язык, – был ответ.

– Пенис, пенис, пенис, пенис… – распевал Джек.

– Лучше и не скажешь, браво, – хмыкнула миссис Оустлер.

– Джек, иди к себе в комнату, – приказала Алиса.

Джеку было откровенно плевать. Он хотел сказать обеим матерям: ты отправляешь Эмму в какое-то вонючее общежитие, а ты – меня в какой-то сраный Мэн, и после этого вы смеете требовать, чтобы мы что-то там такое попридержали? А не пойти б вам обеим, а? Вместо этого Джек громко напевал «пенис-пенис-пенис» от столовой до самой спальни.

– Джек, я тебя поздравляю! Ты ведешь себя как самый настоящий взрослый! – крикнула ему мама.

– Алиса, не сердись, ему просто обидно, что он уезжает в школу черт-те куда, – услышал Джек слова Лесли Оустлер.

– Мама, я сейчас описаюсь от счастья, до тебя наконец дошло! – расхохоталась Эмма.

– Эмма, иди к себе в комнату, – приказала ей Лесли.

– Да ради бога! Желаю приятно провести время за превращением грязных тарелок в чистые! – сказала Эмма (которая обычно и мыла посуду) и, громко топоча, убежала наверх.

Эмма и Джек стали больше чем просто спарринг-партнерами – они наконец превратились в друзей, в частности потому, что мамы пытались их разлучить. Каждой ссадиной, синяком, вывихнутым пальцем и так далее Джек и Эмма убеждали мам все больше, что контакты между ними исключают секс. Джеку теперь позволялось вставать среди ночи и отправляться к Эмме в кровать – и наоборот. Мамы ни слова больше не говорили против.

Да и зачем, лето все равно уже почти кончилось. Какое дело Лесли и Алисе, что Джек и Эмма мочалят друг друга в спортзале на Батхерст-стрит (Джеку, правда, так и не удалось хорошенько «измочалить» Эмму, но кое-какие приемы у него проходили).

– Что до Эммы, так это просто гормоны, – говорила миссис Оустлер.

Что до Алисы, та до сих пор считала, что Джек учится защищать себя от мальчиков.

За две недели Эмма скинула шесть кило, и было ясно, что сбросит еще. Дело заключалось не только в тренировках – она стала по-другому есть. Она обожала и Ченко («за исключением ушей»), и Павла, и Бориса.

Как-то раз, лежа с Эммой в постели, Джек заставил себя спросить ее (ох, как ему было непросто!), с кем она будет бороться, когда он уедет в Мэн.

– Ну, найду себе кого-нибудь, буду из него последнее дерьмо выколачивать.

Джек научился целоваться и одновременно дышать, хотя его то и дело подмывало снова задержать дыхание до потери пульса. Эмма не ослабляла своей заботы о «малыше» – и, как она и обещала, пенис таки зажил. Наверное, помогло сочетание мази (Эмма мазала его, даже когда Джек уже не видел для этого причин, так как покраснение ушло) с исчезновением из его жизни миссис Машаду, внимание которой к мистеру Пенису, нельзя не признать, несколько переходило границы разумного.

– Ты по ней не скучаешь, Джек? – спросила Эмма однажды ночью.

Джек задумался; ему показалось, что он скучает кое по чему из того, что она с ним делала, но не по ней самой. Он стеснялся сказать Эмме, по чему именно скучает – ведь та могла подумать, что он не слишком благодарен ей за свое спасение. Но они были уже настоящие друзья, и Эмма поняла Джека.

– Я так думаю, тебе было интересно, но страшно.

– Да.

– Я дрожу от одной мысли, какие неприятности могут подстерегать малыша в Мэне.