Она ждала его в библиотеке, пока он собрал своих троих самых доверенных подчиненных, сказав, что уезжает на неделю. Он добавил, что они не будут знать, где он и не смогут связаться с ним в случае необходимости. Они смотрели на него, не веря себе, когда он говорил, что не возьмет с собой никого из охраны – ни его молодцов, ни бронированного автомобиля, ни автомата…

– Но это безумие, – уговаривали они его. – Вы – Франко Мальвази, вас узнают и на краю света. Это слишком опасно!

Франко просто пожимал плечами на все их аргументы; в первый раз за двадцать пять лет он будет делать то, что он хочет, он этого хочет безумно – любой ценой.

– Надеюсь, все будет, как обычно, – ответил он им. – Проследите, чтобы дом охранялся так, словно я здесь. Позовите врача и дайте всем понять, что я слегка приболел и должен лежать в постели – это оправдает мое отсутствие.

Когда он уходил, их лица были встревоженными, но ему не было дела до этого. И когда он выезжал из ворот своей тюрьмы на длинном зеленом автомобиле, единственным, что имело для него значение на свете, была Поппи.

Вилла среди холмов близ Виченцы казалась заброшенной и затерянной в разросшемся саду.

– Совсем как Монтеспан, – закричала в восторге Поппи, – когда я впервые увидела его.

Заборчик при въезде был украшен каменными павлинами и порос мхом, и железные ворота, на которых было написано вилла Кастеллетто, скрипнули, не желая раскрываться больше, чем на несколько дюймов. Со смехом они протиснулись в щель и побежали по заросшей травой дорожке, пока она не уперлась в красивый портик. Рука в руке они поднялись по четырем обветшавшим широким ступенькам к высокой дубовой двери. Дверная ручка поддалась под рукой Франко. Поппи удивленно взглянула на него.

– Экономка живет в этой же деревне; ей сказали, чтобы она пришла утром прибраться и приготовить еду. Смотри, вот и ключ в замке.

Внутри было приятно прохладно после дневного зноя, и, сбросив туфли, Поппи пошла босиком через холл и стала заглядывать в комнаты. Похоже было, что внутреннее убранство не менялось сотнями лет; тяжелые красные бархатные занавеси со свисающими золотыми кистями, массивная готическая мебель соседствовала с хрупкими расписными венецианскими горками и инкрустированными столиками. Внизу полы были из отполированного мрамора, а наверху – деревянные, высокие потолки были расписаны аллегорическими сценками с пастухами, пастушками и купидонами.

Поппи вспомнила Монтеспан, простой сельский домик на ферме, с вещами, напоминавшими о прошлом, которого никогда не было, и воспоминаниями о горестях и потерях. Легкая тень надежды закралась в ее сердце: может быть, все это не просто на несколько дней. Может быть, это начало…

– Я просто погибаю от голода, – закричала она, ее глаза искрились счастьем. – Давай посмотрим, что там на кухне.

Там были корзины продуктов – яйца, макароны, хлеб и еще много другого… А еще – вино. Повязав фартук вокруг талии, Поппи приготовила омлет и макароны, сделала салат, пока Франко разливал вино в бокалы и с голодным видом жевал хлеб. Они сели друг против друга за кухонным столом и принялись за еду, но смотрели они друг на друга, изредка восклицая, какая вкусная еда!

– Как в старые времена, – сказал Франко с довольным вздохом.

– Лучше, – ответила Поппи. – Потому что теперь мы знаем правду друг о друге.

Неожиданно она вспомнила, зачем она здесь и что они недалеко от Венеции, может быть, от виллы д'Оро. И ей захотелось рассказать ему о своей дочери, попросить его о помощи. Но это был неподходящий момент. Она подождет.

Дни летели сказочной чередой; они завтракали на залитой солнечным светом веранде, глядя на разросшийся сад, иногда они ходили в деревню купить продуктов и вина. Спали они в объятьях друг друга, разгоряченные после близости, пока жаркий день скользил к сумеркам. Заржавевшие железные ворота по-прежнему отказывались открываться настежь, и большой зеленый автомобиль стоял снаружи, дожидаясь их вечерней прогулки, когда они, приняв душ, отправлялись в деревенский ресторанчик, с его простым ужином из салата, ризотто и холодного искрящегося венецианского вина. Каждое утро приходила женщина, чтобы прибрать в доме, но они с ней не сталкивались.

– Она домашнее привидение, – восклицал Франко, смеясь, когда они возвращались домой и находили все в идеальном порядке.

Но именно ночи казались Поппи такими волшебными: скрывшиеся от реального мира, они были вместе на старой вилле, затерянной среди буйно разросшейся зелени. Ночной спящий мир за открытыми окнами превращался в иллюзию, влажное тепло ее тела, каждой клеточкой ощущавшее прохладные губы Франко, аромат цветов и их любовная близость вызывали у нее ощущение, что она роскошная кошка их джунглей. Ничего на свете ей не хотелось больше, чем объятий Франко, его тела, прильнувшего к ней, его дыхания, которое сливалось с ее дыханием.

Эти благоуханные ночи пролетали стремительно, хотя она и отказывалась их считать. Она уже почти поверила крошечной тени надежды, которая говорила ей о возможности будущего вместе, что Франко может вырваться из своего мира, который вцепился в него, а она из своего прошлого, когда он сказал ей:

– Поппи, пора возвращаться. Назад к реальности. Они были в постели. Они лежали рядом, прижавшись друг к другу, и только треск цикад нарушал наступившую вдруг тишину.

– В конце концов, – сказал он, – это были только украденные мгновенья.

– Иногда мне кажется, что в этой жизни все – украденные мгновенья, – с горечью ответила Поппи. – Когда мы молоды и видим хорошие сны, то мечтаем, что все они сбудутся. А когда становимся старше, понимаем, что нам выпадают лишь частички этой мечты, лишь осколки сокровищ – то там, то здесь. И правила этой жестокой игры требуют распознавать эти украденные мгновенья, ловить их когда только удастся – и помнить их. Потому что только они и делают эту жизнь выносимой.

Он взял ее лицо в свои ладони, ощущая горячие соленые слезы на пальцах.

– Все они не выпадают никому, Поппи, – проговорил он скорбно.

Она закрыла глаза, пытаясь справиться со слезами, но они текли по ее щекам, на ее волосы, на лицо Франко, прижавшееся к ее лицу. Она думала о том, что он только что сказал – все не выпадают никому, и она вспомнила Энджел, девочку, которой – она была убеждена – все они достались, и она знала, что он прав. Мечты не становятся реальностью.

– Когда мы должны ехать? – спросила она с болью, словно рушился мир внутри и вокруг нее.

– Завтра.

Он не оставил себе времени подумать, чтобы не было времени передумать.

Поппи кивнула, утирая слезы кончиком простыни.

– Тогда у нас есть еще эта ночь, – ее голос надломился, когда она подавила опять подступившие слезы.

– Да, у нас есть еще эта ночь, моя дорогая, – сказал он, заключая ее в свои оберегающие, любящие объятья.

Наутро Поппи выглядела бледной, в глазах застыло отчаяние, когда Франко в последний раз закрывал дубовую дверь, и они молча пошли по дорожке к машине. Она скорбно смотрела, как он положил их вещи в багажник и с треском захлопнул его.

– Я сяду за руль. Ты словно больна сегодня.

Она оглянулась через плечо, когда они отъезжали; вилла выглядела точно так же, как тогда, когда они впервые увидели ее – пустой и загадочной под ярким синим небом в зеленой гуще деревьев. Только теперь все было по-другому – там остались их воспоминания и осколки их мечты.

Машина спускалась вниз по холмам к Вероне.

– Мы поедем через Милан, а потом в Геную, – сказал ей Франко; его голос теперь звучал по-другому, поверхностней, по-деловому. – Я сниму тебе номер в отеле на ночь.

– А ты? – спросила она.

– Я договорился, что меня подберет машина. Поппи поняла: он намеренно превращал себя в другого Франко – которого она не знала.

– Хорошо, – ответила она слабо.

Путь, который раньше пролетел, как мгновенье, теперь тянулся бесконечно. Пошел дождь, когда они добрались до Милана и остановились на ленч.