– Поделитесь со мной, Поппи, – сказал он тихо. – Позвольте мне купить его; это будет наше убежище, место, где мы будем дома, куда мы сможем убежать от себя и от мира вокруг. Я клянусь вам, что никогда не говорил этого ни одной женщине. Я люблю вас, Поппи. Я так давно хотел это сказать, но я должен был ждать, пока вы оправитесь от ран. – О, да, – добавил он грустно. – Я знаю о вас все – кто вы и откуда… все.

Рука Поппи взметнулась ко рту, и она словно в агонии, посмотрела на него.

– Но как же тогда вы можете любить меня? – еле прошептала она. – Ведь в моей жизни есть такие ужасные вещи, о которых даже страшно говорить.

– Тогда мы похожи, – сказал он спокойно. – Потому что в моей жизни тоже есть ужасные вещи, о которых даже страшно говорить. Но единственное, что имеет значение, это то, что я люблю тебя… Поппи, если ты скажешь, что любишь меня, я буду самым счастливым человеком на свете.

– Я не знаю… – проговорила она неопределенно. – Я не знаю, что такое любовь… Я думала, что знаю, но я ошибалась. То, что я чувствую к тебе… это любовь, Франко?

– Надеюсь, что да, дорогая, – сказал он, беря ее на руки; а потом его губы нежно коснулись ее губ, и ее тело казалось невесомым, когда он прижал Поппи теснее к себе, и ему хотелось целовать ее до бесконечности.

Поппи открыла глаза, когда его губы оторвались от ее рта, и посмотрела на него сияющими глазами.

– О, да, я люблю тебя, Франко, – проговорила она. – Люблю.

– Тогда будь со мной ночью, – прошептал он. – Позволь мне любить тебя, Поппи.

– Я боюсь, – тихо произнесла она. – Я ничего не знаю о любви… только…

– Мы начнем все сначала, – сказал он ей. – Не будет больше никаких тяжелых воспоминаний – только ты и я в комнате маленького домика с окнами, открытыми навстречу чистому ночному небу и звездам. О-о, и я так люблю тебя, Поппи, я обещаю, что буду любить тебя.

Позже, наверху, в уютной чистой комнатке, с простой деревянной кроватью с белыми льняными простынями и окнами, в которые смотрели звезды, он помог ей раздеться, снимая одежду с ее стройного тела так бережно, словно он снимал покровы с драгоценного и хрупкого произведения искусства. Он подбадривал ее нежными словами и комплиментами, пока она немного не успокоилась в его объятиях. Потом, когда они лежали нагими под льняной простынью, ее тело отвечало его искусным уговорам, дрожа от никогда не изведанной прежде страсти, когда он ласкал ее, пока наконец он не вошел в нее и они стали словно один человек.

И все стало так, как всегда представляла это себе Поппи; она воспарила на орлиных крыльях… она взлетела и парила невесомо в другой реальности… и она поняла, что это и есть настоящая любовь.

На следующее утро, когда они возвращались в Париж, словно пьяные от счастья, Франко сказал воодушевленно:

– Мы поищем здесь себе домик. Это будет как в сказке, Поппи! Я никогда не думал, что могу быть таким счастливым!

Он взглянул на Поппи, но она неотрывно смотрела вперед и хмурилась.

– Что-нибудь не так? – спросил он встревоженно. – У тебя болит голова от жары?

– Нет, – ответила она. – Я просто подумала, как же мы будем жить в этом доме? Ведь я в Париже, а ты в Неаполе? По-моему, из этого ничего не выйдет.

Она посмотрела на него с надеждой, искоса, ожидая услышать, что она права и что ей нужно бросить Париж, выйти за него замуж и поселиться с ним в Неаполе.

– Конечно, я буду стараться выкроить время, чтобы приезжать в Париж, – сказал он ей спокойно. – Но, как бы там ни было, Поппи, тебе давно пора уже иметь свой собственный дом, где бы ты могла укрыться от натиска этого напористого города и его людей. Ведь я же не хочу, – он улыбнулся ей, глядя на дорогу, – чтобы ты падала с ног от переутомления – ты так много работаешь.

Поппи вздохнула.

– Понимаю, – сказала она негромко. – В конце концов, что тут такого особенного – двое людей любят друг друга? Это не повод для больших перемен.

– Прости меня, Поппи, – сказал он, взглянув на нее жестко. – Но я не могу забросить свои дела. Я должен жить в Неаполе.

Поппи молчала. Франко посмотрел на нее и словно прочел ее мысли.

– Но это вовсе не означает, что я не люблю тебя или что я не хотел бы быть здесь с тобой, – проговорил он наконец. – Но дела требуют моего присутствия в Неаполе, и я не могу с этим не считаться.

– Но тогда почему бы мне не поехать с тобой? – спросила она с надеждой. – Почему мне просто не махнуть рукой на Numéro Seize и не жить с тобой?

Она чуть не сказала – выйти за тебя замуж, но Поппи была слишком гордой, чтобы предложить это, и в голове у нее мелькнула мысль – быть может, Франко, сделав ее самой сенсационной мадам в Париже, вовсе не собирался отводить ей большего места в своей жизни и делать ее своей женой.

– Это невозможно, – сказал он хрипло. – Я должен быть один. Не спрашивай, почему – просто верь мне.

И я очень люблю тебя, Поппи, я хочу, чтобы ты знала это. Я не могу жить без тебя. По оба мы очень занятые люди, так что давай просто дорожить теми крупицами времени, когда мы можем быть вместе – и радоваться им.

ГЛАВА 43

Листочки бумаги были рассеяны по дому так же беспорядочно, как мысли самой Поппи. Майк находил их в шкафах спальни и в ящиках кухонного стола, заложенными в книги и сунутыми в вазы, и спустя неделю он все еще бился над разгадкой этой головоломки. Это все было островками ее жизни, и Майк старался собрать их воедино, пытаясь представить себе отчетливую картину. В конце концов ему это удалось. Худо ли, бедно, но он сумел понять, что произошло между Поппи и Неттой. И Франко Мальвази.

Он смотрел на Лючи, дремавшего на своей жердочке у окна, вспомнив слова Арии, что попугай знает все – всю историю жизни Поппи. Ведь он пережил все вместе с ней.

– Если б ты только мог рассказать мне, Лючи! – сказал он с сожалением. – Ведь именно тебе Поппи нашептывала все мысли, радости и беды… Черт побери, птичка, вы такие молчуны, хотя знаете все. Ведь ты знаешь все о Поппи, ведь я прав? Она знала, кому доверить свои секреты – ты же не растрезвонишь их всему свету! Давай с тобой поболтаем о Поппи, Лючи?

Но попугай просто отвернулся и начал чистить перышки, и Майк застонал.

– Понятно, – проговорил он расстроенно. – Ты говоришь только с Поппи? Да?

– Поппи cara, Поппи chérie, Поппи дорогая… – повторял попугай, хлопая крыльями. – Поппи, Поппи, Поппи…

Зазвонил телефон, его дребезжащий звонок нарушил тишину, окутавшую виллу, и Майк сердито зашагал к нему и снял трубку.

– Майк? Это Ария.

Линия работала не очень хорошо, и звук был слабым.

– Привет, Ария, – ответил он. – Как дела?

– Я только что вернулась. Я была у Хильярда Константа на ранчо Санта-Виттория, – быстро заговорила Ария. – Я и понятия не имела, что двоюродный брат моей бабушки еще жив, пока моя мать не узнала об этом от вас.

– Ну и как? – спросил он, усмехнувшись, когда подумал о встрече язвительного старого Хильярда с нарочито элегантной Франческой.

– Забавно. Конечно, мама раздобыла самый громоздкий лимузин, какой только смогла найти, и мы прикатили туда, как парочка голливудских звезд. Я догадываюсь, что старому Хильярду вовсе не по душе такой стиль, но он был мил со мной. Он сказал, что помнит Энджел и Марию-Кристину. И Елену, конечно. По его рассказам, Мария-Кристина была экстравертом – вечно носилась по вечеринкам, любила блистать, а Елена, наоборот, держала все чувства внутри. «Как Пьерлуиджи Галли, – сказал он. – А люди такого сорта непредсказуемы». Как вы думаете, Майк, что он имел в виду?

– Я не знаю. Хильярд Констант – хитрый старый малый; сначала он заявляет, что ничего не помнит, а потом начинает подкидывать крохи информации. У меня такое чувство, что он знает больше, чем говорит.

– А мне показалось, что он очень одинок. Мне стало его очень жалко, – сказала Ария. – Конечно, мама, как всегда, была надменна и настойчива, она хотела узнать все о деньгах Константов и их земельных владениях… Но со мной он был очень добр. Мне он очень понравился, и, кажется, я ему тоже понравилась.