Она не хотела заниматься осенними закупками товара.

– Пожалуйста, – попросил Роберт.

Они находились в офисе „Галереи", забитом коробами, поскольку он теперь одновременно служил и складом. Лиззи записывала домашние расходы. Она аккуратно вела их с тех пор, как закончила курсы по учету, но теперь делала это с какой-то маниакальной тщательностью, которую Роберт помнил у своей матери. „Четыре марки по полпенни, две упаковки филе трески по девять пенсов каждая, старая картошка по шесть пенсов".

– Тебе обязательно заниматься этим?

– Ты же знаешь, что я должна, – ответила Лиззи, стуча по кнопкам калькулятора. – Ты представляешь, смена набоек и подошв на твоих туфлях обошлась в шестнадцать фунтов.

– Тогда я буду носить шлепанцы.

– Не говори глупостей.

– Лиззи…

Лиззи увлеченно покрывала лист бухгалтерской книги длинными колонками цифр. Она наклонила голову, и рыжеватые волосы закрыли ее лицо от Роберта. На ней были джинсы и темно-синий свитер, на шее – шелковый шейный платок в горошек. Она похудела. Похудела значительно. Теперь он это заметил. Как, оказывается, легко жить с нем-то бок о бок и глядеть на этого кого-то, не замечая в действительности того, на что ты смотришь месяцами.

– Лиззи, я хочу, чтобы ты, как обычно, поехала со мной на ярмарку в Бирмингем. Как мы делали это всегда.

Лиззи перестала писать и повернулась к нему. Она несколько секунд смотрела на мужа.

– Я не хочу ехать.

– Почему?

Она тихо сказала, опустив глаза:

– Мне разонравилась „Галерея".

– Что?

– Я не люблю ее. Это камень на нашей шее. Роберт прикрыл лицо руками, затем убрал их и проговорил, заметно сдерживая себя:

– Это никакой не камень, Лиззи. Это наша жизнь, „Галерея" позволяет нам жить.

Лиззи вздохнула и вернулась к своим записям.

– Тогда я не могу объяснить, почему я не хочу ехать.

– Не хочешь же ты сказать, что предпочитаешь работу в школе работе в „Галерее"?

– Да, можно сказать и так.

– Лиззи!

– В Уэстондэйле мне не надо думать, там я просто делаю, что нужно. На несколько часов в день я погружаюсь в жизнь других людей, в проблемы, которые мне нравится разрешать, потому что лично меня они не касаются. Это своего рода свобода.

Роберт потянулся вперед и захлопнул книгу.

– Можно тебе напомнить, Лиззи, – сердито сказал он, – что я свободы такого рода лишен?

Она на мгновение подняла глаза и тут же опустила их.

– Извини…

Он схватил ее за запястье.

– Пойдем со мной.

– Куда?

– В „Галерею" – наше детище и нашу жизнь.

– Но я знаю ее.

– Я хочу, чтобы ты посмотрела на нее, как будто еще не знаешь, – сказал Роберт, открывая дверь и увлекая Лиззи за собой. – Я хочу, чтобы ты посмотрела на нее новыми глазами и увидела не только то, чем она является сейчас, но и перспективы, которые она способна обеспечить нам в будущем. Я хочу, чтобы ты взглянула на нее как следует. Именно сейчас, черт побери, ты должна помнить, что она – наша!

– Там будут посетители.

– В лучшем случае – один-два, – сказал Роберт, открывая дверь в магазин. Уже почти половина шестого.

Действительно, посетителей было двое. Женщина, отдающая Дженни указание свернуть в трубочку листы оберточной бумаги для подарков, и мальчик лет двенадцати, видимо, ее сын, любовно поглаживающий деревянных индийских уточек с клювами и глазами из бронзы. Дженни взглянула на входящих Роберта и Лиззи и вновь обратилась к покупательнице:

– Один фунт, пожалуйста.

– Целый фунт?!

– Бумага, которую вы выбрали, стоит пятьдесят пенсов за лист.

– У вас нет более дешевой?

– На нижней полке есть бумага по тридцать пять пенсов…

– Подождите, – сказала женщина. Она бросилась к полкам с оберточной бумагой. Дженни терпеливо начала разворачивать уже свернутую трубочку.

– Но она не такая симпатичная.

– Вы правы.

– Что же мне делать?

Роберт повел Лиззи в дальний конец магазина, который был заполнен товаром, стены увешаны африканскими коврами, подушки собраны в мягкие крутые горки, столы заставлены лампами, вазами, горшками и плетеными корзинками.

– Здесь нет больше места для нового товара, – сказала Лиззи.

– К осени появится, в прошлый месяц оборот увеличился.

Лиззи безнадежно посмотрела на литографии, которыми восхищался Луис.

– Разве?

Роберт взял Лиззи за плечи и повернул к себе.

– Да. Я же говорю тебе. На осень нужно поискать дешевых симпатичных вещей. Например, хлопчатобумажных наволочек, бронзовых индийских подсвечников, что-нибудь из оловянной посуды. В общем, нужны вещи, с помощью которых люди могут быстро украсить интерьер дома без крупных затрат.

– Но мы всегда так боролись за качество и стиль…

– Я не говорю, что это будет нашей постоянной политикой. Это лишь временная мера, чтобы освежить магазин, чтобы не создавалось впечатления, что вещи тут пылятся без движения месяцами. Думаю, нам нужно организовать маленькие уголки интерьера комнат, чтобы продемонстрировать, как можно с помощью нашего товара придать жилищу свежий вид. Ну, ты ведь меня понимаешь! У тебя же такой талант к этому! – Он остановился. – Ну?..

– Дело в том, – раздельно произнесла Лиззи, – что я просто не хочу этим заниматься.

Он опустил руки.

– Лиззи, ты не заболела?

– Нет.

– Тогда…

– Я знаю. Я обманываю твои ожидания, – с каким-то отчаянием сказала Лиззи. – Знаю, что сейчас я не та Лиззи, на которую можно положиться, которая со всем справится. Я сейчас ничего не могу. Я могу жить только на выживание.

Между ними повисло молчание. Роберт ощущал, что его чувства написаны на его лице, – чувства разочарования, изумления и, как он ни пытался обуздать их, чувства гнева и негодования.

– Это все еще твоя проклятая сестра?

Лиззи сделала неуловимое движение головой, и было трудно понять, что это, кивок или отрицательное покачивание.

Она подняла руку и заправила волосы с левой стороны за ухо.

– Возьми Дженни.

– Что?

– Возьми в Бирмингем Дженни. У нее уже много опыта, и она с удовольствием поедет с тобой.

Роберт чисто импульсивно хотел было сказать, что не хочет брать Дженни, а хочет ехать со своей женой, но вместо этого пробормотал: