Фрэнсис захлопнула путеводитель и сунула его в карман плаща. Может быть, как и в случае с некоторыми итальянскими соборами, внешне угрюмыми и даже уродливыми, этот будет полон настоящих сокровищ внутри? Севильский собор не был уродливым, но он подавлял – настолько он был обширным, величественным, настолько… вызывающим, что даже пугал ее. Но все же не имело никакого смысла стоять на противоположной стороне улицы и трястись от холода, чувствуя себя побежденной еще до начала знакомства с ним. Она вспомнила, как нечто похожее произошло с ней однажды у Пармского собора, когда, глядя на него снаружи, она думала: „Какой ужас, прямо какая-то фабрика" – и чуть было не променяла изучение его внутреннего убранства на кампари с содовой в ближайшем баре, но затем, ведомая своей тягой к культуре, все же неохотно вошла и была совершенно очарована. Там она увидела „Успение" Корреджо, с херувимами, разбрасывающими цветы. Однако, что касается Севильского собора, он не производил впечатления места, где стали бы разбрасывать цветы даже добродушные херувимы.

Фрэнсис давно уже уяснила для себя, что с автомобильными потоками на юге Европы надо смело вступать в борьбу первым. Северные нормы строгого повиновения сигналам светофора для автомобилистов к югу от Парижа перестают действовать. В такой ситуации единственный выход – смело заявить о своем присутствии в качестве пешехода на проезжей части, переходя улицу с полным достоинством и, в случае необходимости, вытянув вперед руку, чтобы остановить несущиеся на тебя, словно свора бешеных собак, автомобили. Итальянских регулировщиков уличного движения такое поведение пешехода ошарашивает, но, по мнению Фрэнсис, подобную реакцию у них вызывают любые действия участников дорожного движения. Видимо, это объясняется долгим стоянием в смешных будках, откуда они машут руками и бессильно свистят в свистки на стаи непослушных „фиатов". И сейчас ей предстоит выяснить, отличаются ли испанские полицейские от итальянских. Фрэнсис решительно подняла воротник плаща, вздернула подбородок и весьма решительно двинулась поперек Авениды де Конститусьон.

На другой стороне ее схватил за руку какой-то пожилой мужчина и стал что-то быстро и резко говорить на непонятном испанском. Он указал рукой на машины, на Фрэнсис, на группу дисциплинированных пешеходов, терпеливо ожидающих сигнала на углу Пласа дель Триунфо, затем возвел глаза к небу и перекрестился.

– Спасибо вам, – сказала Фрэнсис с улыбкой и высвободила свою руку. – Спасибо за заботу обо мне, но у меня все в порядке.

Мужчина погрозил ей пальцем. Нет, казалось, говорил он. Нет, не может все быть в порядке, если человек ведет себя так на улицах Севильи.

– В следующий раз я обязательно перейду улицу в положенном месте, вместе с другими, – пообещала ему Фрэнсис. – Счастливого вам Рождества!

Она двинулась дальше. Испанец что-то крикнул ей вдогонку. Фрэнсис обернулась, чтобы улыбнуться ему в ответ, но старик хмурился и смотрел на нее сердито. „Что за страна, что за город, что за люди!" – подумала Фрэнсис. Неудивительно, что англичане рвались на отдых в Италию, как будто остальная Европа просто не существует. Итальянцы могут и обругать, и состроить недовольное лицо, но никогда не станут читать вам нотации. „Ха, – рассудила Фрэнсис, открывая небольшую налитку в массивной двери собора, – зато чувство возмущения разогнало во мне кровь".

Внутри Севильский собор был еще больше, чем казался снаружи. Его объемы были просто пугающими. Вдаль, как бескрайние поля, простирался блестящий пол, где-то в небесах парили своды, поддерживаемые гигантскими колоннами. Все это было темным, грозным и священным. Фрэнсис прошла еще немного внутрь и остановилась. Она оказалась возле огромной и мрачной женской статуи, сделанной из позолоченного дерева. Фрэнсис внимательнее всмотрелась в царивший вокруг полумрак и увидела рядом еще три такие же статуи. Все четыре статуи, ступая мерной поступью по каменной плите, несли нечто похожее на дарохранительницу, держа ее на плечах с помощью шестов. Фрэнсис обошла скульптурную группу. Выражения лиц у статуй казались одновременно величественными и отвлеченными, их туники были украшены изображениями замков и геральдических символов. Фрэнсис достала из сумочки фонарик и направила его на каменную плиту. Оказалось, что она стояла у могилы Христофора Колумба. Бедный Христофор Колумб, выброшенный из пантеона истории навязчивой потребностью современности найти хотя бы какую-то червоточину в великих людях, которыми восхищались прошлые поколения. Бедный Христофор Колумб теперь уже не великий путешественник, а всего лишь жадный пират. Фрэнсис положила руку на ногу ближайшей к ней бесстрастной статуи. Может, Колумб и был низвергнут с пьедестала героя, но у него хотя бы есть своя могила, что не так уж плохо.

Фрэнсис прошла от усыпальницы Колумба внутрь собора. Тысячи свечей горели в сотнях напольных подсвечников, к темным сводам устремлялись решетчатые окна, мимо Фрэнсис проплывали лики святых, вырезанные на дереве или написанные кистью с опущенными в смятении или поднятыми в страдании глазами. Наконец она добралась до чего-то вроде центрального зала, где черные ажурные решетки окружали место для хора и где имелись позолоченные металлические ворота, похожие на ворота укрепленного замка.

„Господи, – подумала Фрэнсис, – какой же яростью это наполнено, какими жестокими кажутся испанцы…"

Она обернулась. Позади нее открылось что-то удивительное, что-то мерцающее, как золотая стена, или, скорее, скала из золота, взмывающая ввысь, подобно искрящемуся фонтану среди мрачных каменных стен. Золотая стена была обнесена решеткой. Схватившись за прутья, Фрэнсис неотрывно смотрела на стену. Та была покрыта множеством барельефов, изображавших различные фигуры и сцены, панелями, столбиками и нависавшими пологами, а вверху, на огромном расстоянии от Фрэнсис и алтаря, казавшегося с высоты, наверное, карликовым, на кресте бессильно повис позолоченный Христос, похожий на огромную золотую подбитую птицу.

Фрэнсис никак не могла оторвать взгляд от всего этого. Никогда раньше она не видела ничего подобного, ни в одном из своих путешествий. Такого, что было бы столь христианским и в то же время столь незнакомым. Она наконец отпустила решетку, медленно села на деревянную скамью, стоявшую рядом, и вынула из кармана путеводитель.