– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она покушалась отравить меня самого, подмешав яд в вино, которое она прислала мне из Виллеруа с подложным письмом, желая уверить, что это вино – подарок моих друзей! Бог спас меня, но вместо меня умер другой человек, которого звали Бризмоном.

Что же ты, вспоминая мои злодейства, не вспомнишь, благородный д'Артаньян, собственные поступки, которые вынудили меня защищаться? Ты думаешь, для Бога они куда менее тяжкий грех?

– Мы свидетельствуем это, – сказали Портос и Арамис.

– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она подстрекала меня убить графа де Варда, и так как здесь нет никого, кто мог бы засвидетельствовать истинность этого обвинения, я сам ее свидетельствую! Я кончил, – сказал д'Артаньян.

Насколько избирательная память!

Что же ты не засвидетельствуешь, безупречный д'Артаньян, что сделал все возможное, прибегнув к подлости, подлогу и обману, чтобы я возненавидела графа де Варда? Или храброму кавалеру Богом и людьми прощается куда больше, чем презренной женщине?

Д'Артаньян перешел на другую сторону комнаты. Арамис и Портос перешли вслед за ним.

– Ваша очередь, милорд! – сказал Атос, играющий сейчас роль прокурора.

Вперед вышел дорогой брат.

– Перед Богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что по ее наущению убит герцог Бекингэм!

Охотно признаю эту вину!

Только не забудьте упомянуть, милорд, что я сделала все по Вашему наущению. Именно Вы усомнились в моей способности подчинять людей своей воле и предложили проделать это, будучи у Вас в заточении. Вы мой сообщник, такой же послушный, как и Фельтон, только куда более тупой!

– Герцог Бекингэм убит? – хором воскликнули ошеломленные новостью мушкетеры.

– Да, – сказал деверь, – убит! Получив Ваше письмо, в котором Вы меня предостерегали, я велел арестовать эту женщину и поручил стеречь ее одному верному и преданному мне человеку. Она совратила его, вложила ему в руку кинжал, подговорила его убить герцога, и, может быть, как раз в настоящую минуту Фельтон поплатился головой за преступление этой фурии…

И за глупость своего командира, дорогой брат, за глупость и грубость…

Мои неподкупные, беспристрастные судьи содрогнулись.

– Это еще не все! – продолжил ободренный успехом своей речи деверь. – Мой брат, который сделал Вас своей наследницей, умер, прохворав всего три часа, от странной болезни, от которой по всему телу идут синеватые пятна. Сестра, отчего умер Ваш муж?

Дорогой брат, я желаю знать это не меньше Вашего! И чем было вызвано Ваше разочарование, когда после его смерти Вы неожиданно для себя узнали, что наследница я? Так все-таки, отчего же умер мой муж? От кого?

– Какой ужас! – доверчиво ужаснулись Портос и Арамис.

– Убийца Бекингэма, убийца Фельтона, убийца моего брата! – несолидно заверещал деверь. – Я требую правосудия и объявляю, что если не добьюсь его, то совершу его сам!

Добьешься, милый, добьешься. Ты так долго этого ждал, что тебе не откажут в удовольствии прикончить меня.

Винтер отошел и спрятался за спиной д'Артаньяна.

Я уронила голову на руки, слушая весь этот вздор и мысленно пререкаясь с судьями. Надо, чтобы моего насмешливого лица никто не видел.

– Теперь моя очередь… – принялся изливать душу собранию де Ла Фер. – Моя очередь. Я женился на этой женщине, когда она была совсем юной девушкой, женился против воли всей моей семьи. Я дал ей богатство, дал ей свое имя, и однажды я обнаружил, что эта женщина заклеймена: она отмечена клеймом в виде лилии на левом плече.

Ну что можно было посоветовать драгоценному супругу, убитому горем?

В следующий раз, когда придет охота жениться, надо осмотреть выбранную девушку всю целиком, чтобы потом не сетовать на кривые ноги или заклейменные плечи. Вот сейчас, кстати, мой выход.

Я вскочила и крикнула:

– О! Ручаюсь, что не найдется тот суд, который произнес надо мной этот гнусный приговор! Ручаюсь, что не найдется тот, кто его выполнил!

– Замолчите! – произнес глухой голос. – На это отвечу я.

Человек, закутанный в красный плащ, вышел вперед.

Все головы повернулись в его сторону.

– Кто это? Кто это? – с удовольствием кричала я, изображая испуг.

Человек медленно подошел к столу, откинул капюшон, снял маску.

Если некоторое время сидеть молча, а потом вскочить и отшатнуться к стене, то все поймут, что ты испытываешь дикий ужас.

– Нет-нет! – кричала я на весь дом. – Нет! Это адское видение! Это не он!.. Помогите! Помогите!

Если потом обернуться и вцепиться пальцами в стену, то решат, что тебе еще страшнее.

Конечно, это был не он. Того человека давно нет в живых. Это мой единственный настоящий брат на этой холодной земле. Мой Жерар. И этим спектаклем я обязана именно ему.

– Да кто же Вы? – пораженно воскликнули мушкетеры.

– Спросите у этой женщины, – ткнув в, меня пальцем, сказал брат. – Вы сами видите, она меня узнала.

– Лилльский палач! Лилльский палач! – завывала я лицом к стене.

Все отшатнулись от человека в красном, как от прокаженного.

– О пощадите, пощадите, простите меня! – восклицала я, упав на колени.

– Я вам говорил, что она меня узнала! – мрачно сказал Жерар, топорща черную бороду. – Да, я палач города Лилля, и вот моя история.

Все со страхом смотрели на него. Жерар начал свою часть комедии.

– Эта молодая женщина была когда-то столь же красивой молодой девушкой. Она была монахиней Тамплемарского монастыря бенедиктинок. Молодой священник, простосердечный и глубоко верующий, отправлял службы в церкви этого монастыря. Она задумала совратить его, и это ей удалось: она могла бы совратить святого.

Спасибо, брат!

– Принятые ими монашеские обеты были священны и нерушимы. Их связь не могла быть долговечной – рано или поздно она должна была погубить их. Молодая монахиня уговорила своего любовника покинуть те края, но, для того чтобы уехать оттуда, чтобы скрыться вдвоем, перебраться в другую часть Франции, где они могли бы жить спокойно, ибо никто бы их там не знал, нужны были деньги, а ни у того, ни у другого их не было. Священник украл священные сосуды и продал их; но в ту минуту, когда любовники готовились вместе уехать, их задержали.

Д'Артаньян слушал, открыв рот.

В нашей семье первые уроки правильной речи я получила именно от Жерара.

– Неделю спустя она обольстила сына тюремщика и бежала. Священник был приговорен к десяти годам заключения в кандалах и к клейму. Я был палачом города Лилля, как подтверждает эта женщина. Моей обязанностью было заклеймить виновного, а виновный, господа, был мой брат! Тогда я поклялся, что эта женщина, которая его погубила, которая была больше, чем его сообщницей, ибо она толкнула его на преступление, по меньшей мере разделит с ним наказание. Я догадывался, где она укрывается, выследил ее, застиг, связал и наложил такое же клеймо, какое я наложил на моего брата. На другой день после моего возвращения в Лилль брату моему тоже удалось бежать из тюрьмы. Меня обвинили в пособничестве и приговорили к тюремному заключению до тех пор, пока беглец не отдаст себя в руки властей. Бедный брат не знал об этом приговоре. Он опять сошелся с этой женщиной; они вместе бежали в Берри, и там ему удалось получить небольшой приход. Эта женщина выдавала себя за его сестру. Вельможа, во владениях которого была расположена приходская церковь, увидел эту мнимую сестру и влюбился в нее, влюбился до такой степени, что предложил ей стать его женой. Тогда она бросила того, кого уже погубила, ради того, кого должна была погубить, и сделалась графиней де Ла Фер…

…Если человек очень хочет поверить, он поверит.

Жерар был прав, когда говорил это в ответ на мои сомнения.

Пять человек, изображающих суд, находящихся в здравом уме и твердой памяти, охотно съели все, что он им предложил, и ни у одного не зародилось даже тени сомнения, каким это образом, находясь в столь тесных отношениях с одним мужчиной, я выдала себя за невинную девушку с другим. Да будьте уверены, не обнаружь после первой брачной ночи граф де Ла Фер на простыне все признаки моей девственности, я очутилась бы на том дереве еще раньше. Ах да, я забыла, я же демон! И тот, кого я бросила, ни полслова графу не шепнул, безропотно нас обвенчал и исчез, какое редкостное благородство со стороны человека, которому искалечили жизнь!