Собственное мнение излагать уважительно по отношению к собеседнику и ни в коем случае не резюмировать беседу и тем более не выносить осуждающих вердиктов.

На светских приемах говорить только о вещах, которые не будут скучными для присутствующих и в то же время не представляют интереса для отсутствующих, самые удобные темы – история и география. В разговоре избегать назидательности и не демонстрировать сверх меры своих познаний.

Надлежит быть скромным, сдержанным, не возбуждать подозрений знаниями, выходящими за пределы общеизвестных фактов. Демонстрация своих способностей может сослужить плохую службу. Если кто-либо рассказывает что-то новое, нужно без ложного стыда воспользоваться этим для расширения своей культуры, а при случае пересказать услышанную историю.

Избегать ненужной переписки, но всегда и сразу отвечать на полученные письма. Тщательно продумывать ответ, чтобы он не принес ни тебе, ни твоему адресату никакого вреда, даже в перспективе.

Запечатывать письма только в последний момент, чтобы иметь возможность добавить туда несколько фраз.

Опасные письма непременно сжигать, не доверяя их даже тайным шкатулкам. Снимать копии со своих наиболее важных писем и держать их при себе.

Тщательно скрывать собственные замыслы и оберегать доверенные чужие секреты: одно неосторожное слово может разрушить любой, самый хитроумный план. Быть осторожным в разговоре даже с близкими друзьями: ибо именно они могут доставить самые крупные неприятности своей осведомленностью. Когда некоторые вещи сорвались с языка или оказались на бумаге, их уже нельзя взять обратно»[8].

Несмотря на то что правила поведения в обществе молодого, стремящегося к блестящей карьере человека и красивой молодой дамы немного различны, эти наставления были очень полезны для моей дальнейшей деятельности.

…И через полгода после того, как подол моего платья коснулся английской земли, я стала супругой старшего сына лорда Винтера, получила титул баронессы Шеффилд и леди Кларик. Очень просто.

С того момента, несмотря на все мои многочисленные имена, я осталась в памяти всех, кто меня знал, как миледи.

Да если бы понадобилось, я без затруднений стала бы женой английского дофина, но Его Высокопреосвященству такой брак был не Нужен.

По-вашему, я лгу? Разумеется! Но лишь самую малость…

А теперь вернемся обратно к моменту окончания истории с подвесками.

На мое счастье, Бекингэм был слишком занят, чтобы уделить внимание леди Кларик, посмевшей немного уменьшить украшение французской королевы.

Я, в свою очередь, разыгрывала безумную ревность и оскорбленность невинной души, но при дворе, когда там была вероятность встретить Бекингэма, благоразумно не показывалась.

Военные действия между двумя могучими державами, как и следовало ожидать, вызвали мирные переговоры.

К тому времени и ла-рошельцы заключили перемирие с королевской властью. Им запретили иметь собственные военные корабли и требовать, чтобы был срыт нацеленный на город Форт-Луи. Королевские гарнизоны заняли острова Рэ и Олерон. При желании из этого соглашения можно извлечь массу выгод. Но…

Но взбешенный кардинал Ришелье и недовольный Людовик Тринадцатый не пожелали принять Бекингэма в числе послов. Видеть его ухоженную физиономию в Париже больше не желали.

Бекингэм, в свою очередь, окрысился и стал в позу.

Хотя отряженное Карлом Первым посольство и провело довольно удачный тур переговоров, где обе стороны умудрились сделать вид, что ни Ла-Рошели, ни гугенотов вообще не существует в природе и разногласия между странами можно легко уладить, но, повторяю, поскольку в составе посольства не было Бекингэма, он продолжал иметь свое особое мнение.

И внезапно воспылал горячим сочувствием к томящимся под тяжким королевским гнетом протестантам по ту сторону пролива.

Эту перемену в настроении первого министра чутко уловили настороженные уши. Вскоре на остров в помощь затихшему было Субизу прибыла новая порция ла-рошельцев.

Как сейчас помню кусочек из их речи, тем более что всю ее мне пришлось тогда срочно переписывать, чтобы отправить в очередном донесении Его Высокопреосвященству:

«Наши руки связаны, наше спасение может прийти только с севера, то есть от всемилостивейшего монарха, являющегося гарантом мира, и его строгого выполнения, чего до сих пор не было сделано… Тот, кто владеет островами, владеет всем городом, а не только его окрестностями. Это бесспорная истина».

Бекингэм к тому времени завершил отделку алтаря Анны Австрийской на флагманском корабле и горел желанием утереть нос французскому правительству.

Поэтому он с радостью ухватился за слова ла-рошельцев, горячо их поддержал и пожелал сам во главе эскадры выйти и очистить острова от королевских войск.

Эта угроза Франции была совсем нешуточной. Добро бы в распоряжении Бекингэма имелся только походный алтарь, но, к сожалению, к лортрету Анны Австрийской, висящему в его каюте, также прилагалось восемьдесят четыре военных корабля и десять тысяч человек в придачу.

Пока шли все эти приготовления, наши секретные службы тоже не дремали. Ведь все катилось к тому, что Ла-Рошель мы потеряем. У меня, помню, даже палец распух от написания громадного количества донесений, которые я подготовила для срочной передачи Его Высокопреосвященству.

Вид у английского флота был очень внушительным, и у меня холодок полз по спине, когда я наблюдала за его маневрами у Дувра.

Но, видимо, кому не везет в любви, везет в политике.

Не знаю (к сожалению…) как в постели, но в схватках держав Ришелье на целую голову превосходил Бекингэма.

Когда победительный герцог подгреб с эскадрой к крепости, к его великому удивлению, ла-рошельцы не пустили английский флот в гавань. Когда же взбешенный Бекингэм потребовал от смущенного мэра объяснений, тот, потупясь, объяснил, что горожане верны королю Франции, а ему, мэру, с ними еще жить и жить. После чего мэр искренне поблагодарил Англию за помощь и пожелал ей всяческих успехов.

Бекингэм плюнул и отплыл покорять острова. Вскоре он занял остров Рэ и осадил крепость Сен-Мартэн.

При осаде острова случился смешной, но очень характерный казус. Английская разведка захватила в плен одного знатного француза из числа защитников острова. Великолепный Бекингэм, как и полагается дворянину и джентльмену, приветливо встретил противника на борту своего корабля, накормил его роскошным обедом и в качестве десерта показал гостю-пленнику свой драгоценный алтарь. После чего отпустил француза на все четыре стороны с одним лишь условием: чтобы тот поведал миру, ЧТО он видел на корабле герцога.

Тщеславный дурак!

Подлинная любовь всегда молчалива, лишь пустое тщеславие кричит дурным криком на весь белый свет. Но в этом весь Бекингэм. Как он еще умудрился дожить до стольких лет, просто не пойму! Моя помощь была минимальной, с таким гонором все равно долго не живут.

Осадив крепость Сен-Мартэн, в которой засел гарнизон во главе с маршалом Туара, Бекингэм увяз когтями в осаде надолго.

Но Туара был не в лучшем положении, ему нечем было кормить солдат, а помощь королевских войск запаздывала. Гарнизон был на грани бунта. Наконец маршал решился и обратился к герцогу с запросом насчет условий капитуляции.

Великодушный Бекингэм, истый рыцарь, благородный защитник сирот и утешитель вдов, галантно предложил маршалу самому выработать условия собственной сдачи.

Растерявшийся Туара снова засел в своей крепости и принялся мучительно ломать голову, как бы ему лучше и невинность соблюсти, и капитал приобрести.

Герцог учтиво ждал.

Пока Туара совершал действие, несвойственное военным, – то есть думал, – французский флот наконец появился на поле (точнее на море) военных действий и проскользнул под носом впавших в благодушие англичан. Доставил осажденным продовольствие и подкрепление, избавив тем самым маршала от непосильной работы и предоставив ему возможность вновь проявлять чудеса героизма и храбрости, не требующие затрат умственных сил.