После возвращения из Тбилиси, мы с Людмилой как-то пошли в гости к Ване Бахурину. Она вышла позвонить, и на неё напали какие-то подростки. Мы выбежали на улицу защитить её честь, и, хотя нас было несколько человек, нас крепко побили. Символично, что это произошло в Рабочем переулке. Я напился и целый день лежал разбитый. На следующий день пришла комиссия из жилконторы и предложила нам убираться из бабушкиной квартиры, так что нам пришлось перебраться в квартиру на улицу Кораблестроителей, которую снимала наша подруга Валька-Стопщица.
Чуть позже некий Карлис сделал нам концерт в Клайпеде. С нами поехал Димка Гусев, который к этому времени уже жил у нас на Кораблестроителей. Концерт был в местном кинотеатре. После него Карлис куда-то слил вместе со всей выручкой, и мы остались без копейки денег в совершенно незнакомом городе. Концерт был привычно бардачным, а на песне «Хомо Hi-Fi» публика что-то неправильно расслышала и начала орать: «Хайль, Хайль!». Это было уже не так смешно, потому что они потом куда-то побежали и учинили беспорядки в городе. Произошло всё это задолго до той эпохи, когда у нас в стране появился панк-рок. Кое-как собрав каких-то денег, мы поехали в Ригу в совершенно пустом вагоне и всю дорогу пили «Кальвадос». Поезд был почтовый и плелся с черепашьей скоростью, останавливаясь на каждом полустанке. Мы открыли заднюю дверь вагона и сидели на колбасе. На остановках артисты прыгали с поезда и потом наперегонки догоняли его. Слава Богу, все добрались до Риги. Я физически не мог пить этот «Кальвадос» и поэтому был трезвее других. Женя Губерман напился до остекленения и пинал свой драгоценный барабан «Premier». Я пытался его успокоить и чуть не испортил с ним отношения (на следующий день он меня благодарил, что я спас его барабан). Боб сел на поезд и уехал в Ленинград. Мы же остались без денег, рассчитывая снять их с Карлиса. Всё-таки все каким-то образом разъехались. Но, поскольку я взял отпуск на работе и мог не торопиться, мы с Фаготом и Димкой остались в Риге. Мы безмятежно прожили неделю в мастерской у Димкиного приятеля, художника по имени По, болтаясь по Риге и особенно ничего не делая, о чём у меня остались самые радужные воспоминания. Я вспомнил пору своей, не такой далекой юности, когда я путешествовал автостопом, и вдруг понял, что рано или поздно я всё-таки брошу работу и выберу такой способ существования. Но пока надо было возвращаться домой.
В нашу квартиру уже въехали все наши друзья. У Вальки же постоянно ночевали какие-то проезжие хиппи. Я начинал уставать от того, что был почти единственным работающим, за счёт чего мог снимать эту квартиру, в которой для меня не оставалось места. Но вскоре Боб тоже устроился работать сторожем к Дюше в бригаду, в которой также служил и Родион. Неожиданно опять появился Тропилло с предложением записать альбом в его студии. С его подачи мы сыграли смешной концерт в ресторане «Гавань», после чего Тропилло уехал в экспедицию. Но, уезжая на всё лето, он перевез к нам всю аппаратуру из студии. Таким образом в таковую постепенно превратилось наше жилище. Никто из нас не имел никакого опыта в обращении с пультом, и мы занимались чистым экспериментом. С появлением студии танцевальный период подошел к концу. Так появилась песня «Мы будем пить чай». Мы с ходу очень удачно её записали и тут же за чаем продемонстрировали заезжим хиппи. Они по достоинству оценили это произведение, увидев в нём хит, и, переночевав, в знак благодарности прихватили эту кассету с собой. Это была последняя капля, и Валька вынуждена была съехать. В её комнату вселились Дюша с Милой.
Тбилисский скандал привлек к нам внимание, и неожиданно стали материализоваться разные люди. Появился Саша Сокуров. Он был чрезвычайно мил, но удивительно серьезен. Он пришёл на домашний концерт, который мы устроили прямо в нашей квартире, и потом пригласил нас на просмотр своего фильма «Одинокий голос человека». Я ничего не понял, но после просмотра стал убежденным вегетарианцем. Может быть наоборот – я один и понял этот фильм.
В июле мы поехали в Москву к Сашке Липницкому, с которым мы познакомились в Тбилиси. Он пригласил нас к себе на день рождения, где мы тоже сыграли домашний концерт. Почему-то этот день стал последним днем его семейной жизни, но с этого дня началась наша многолетняя дружба.
Майка устроил работать радистом в Кукольный театр некто, известный под прозвищем Птеродактиль. Работа заключалась в озвучивании спектаклей. И у них там была какая-никакая студия, по крайней мере, несколько плохоньких микрофонов, пульт и магнитофон STM. Там же работала некая Лена Соловей, и они с Птеродактилем пригласили нас попробовать записать несколько песен, которые не сложились в альбом, а долгое время жили своей жизнью, то есть, ходили по рукам. За время своей работы в театре Майк смог выжать из этой студии всё возможное.
Примерно тогда же появился некий Олег Осетинский, который сходу стал давать пахана. Я предполагал, что когда-нибудь могут появиться люди, которые могут проявить какой-то интерес в нашей судьбе. Но этот человек у меня сразу вызвал протест. Приехав из Москвы, он поселился в двухэтажном номере гостиницы «Прибалтийская». Мне доводилось раньше бывать в таком номере, когда приезжала «Машина Времени», и после концерта мы со всеми друзьями поехали к ним в такой номер и, как обычно, устроили «домашний» концерт. Но тут во всём был какой-то перебор. Он пригласил Боба к себе в номер, где он развлекался со своей компанией и несколько дней поил его коньяком с шампанским. Боб был в восторге и говорил, что он гений. Он действительно написал несколько сценариев к топовым советским фильмам. Но основным его тезисом было то, что он открыл Окуджаву, научил петь Высоцкого, а уж Бореньку он и подавно научит писать песни и выведет его в люди. Он действительно был знаком с Высоцким, который только что умер. И после его смерти Осетинский ездил по городам и весям, представляя себя в качестве его лучшего друга, с рассказами об этой самой дружбе. Одного этого уже было достаточно, чтобы не иметь с ним никакого дела.
Мы по-прежнему выбирались на дачу в Белоостров и по излюбленному маршруту ездили в Солнечное. Как-то по дороге на залив, уже в Солнечном, мы встретили старого знакомого Лео, с которым возобновили знакомство, и дача, которую он снимал, стала конечным пунктом наших путешествий. Конечно же, мы доезжали до залива, но, как правило, покупали портвейн и вскоре перемещались к Лео на дачу, где он жил со своей женой Ольгой и сыном. В таком режиме мы прожили остаток лета, и к концу оного я осознал, что от многого устал и хочу вернуться домой. Я сделал выбор и вернулся один.
Часть пятая
Я затеял ремонт в своей маленькой двенадцатиметровой комнате и начал новый этап жизни. Моя мать была ещё достаточно крепка, но возраст уже начал ощущаться. Круг её интересов ограничивался церковной жизнью и всем связанным с этим. У Алексея начался новый период подвигов. Он всё время вписывался в какие-то поездки то на Север, то на Юг, то вдруг в Якутию. Каждый раз он верил, что именно в этот раз он заработает денег, вернется и начнет жизнь сначала. Но каждый раз он приезжал без копейки денег, привозил с собой такого же искателя приключений, который на полгода поселялся у нас дома. И так без конца. Мы с ним пересекались только на территории мест общего пользования. В свою комнату я врезал замок и, имея горький опыт жизни с ним под одной крышей, вынужден был от него её запирать. Андрей продолжал работать водителем автобуса, жил исключительно своей семьей, никогда не приезжал на Восстания и никогда не пересекался, ни с Алексеем, ни с матерью. Я же часто ездил к ним в гости и летом на дачу. Он потихоньку привёл дачу к вполне жилому состоянию и с семьей мог находиться там летом. Но жилой по-прежнему оставалась лишь треть дома. Я даже не предлагал ему свою помощь, потому что знал, что всё равно не смогу ему регулярно помогать. Да и дача была фактически его, и я приезжал к нему в гости, правда со мной могло приехать человек десять-пятнадцать. Но мы по-прежнему были друзьями и легко ладили.