Но это не значит, что герой как бы плывет по течению, полностью принимая навязываемые ему аморальные законы жизни. Сначала Жакоб готов следовать им, этим законам, что оборачивается для него моральным падением, крахом. «Судите сами, – восклицает он, – какую школу изнеженности, сладострастия, порока и, следовательно, умения любить я прошел в эти два дня. Ибо чем мы испорченней, тем утонченней. Я закружился в вихре тщеславия». Но затем наступает отрезвление. От эпизода к эпизоду, от приключения к приключению происходит как бы «воспитание чувств» Жакоба, начинающего все более осознавать себя, как творца своей собственной судьбы, начинающего обретать утраченное было человеческое достоинство. И в этом ему помогает его народная, крестьянская закваска, воспринятые от дедов и прадедов упорство и терпение, гордость и самолюбие, крестьянское чувство чести.

Что ждало Жакоба, женись он на Женевьеве? Обычная в те годы карьера лакея, становящегося последовательно дворецким, управляющим в имении барина, наконец, может быть, чиновником финансового ведомства. Нашему герою этот путь кажется унизительным. Он хочет большего, ибо ценит себя достаточно высоко.

В моменты самых низких падений Жакоба автор находит в своем герое не утраченные совершенно высокие душевные качества, помогающие ему в этом бесчестном обществе выбрать по возможности правильный, честный путь. Он выбирает его часто не благодаря обдумыванию и расчету, а инстинктивно. Жакоб приходит к выводу, что мы действуем «под влиянием безотчетных ощущений, которые появляются неведомо откуда, руководят нами, а мы о них и не задумываемся». Причем интуиция может подсказать человеку и честное и бесчестное решение. Но писатель верит в доброе, здоровое начало в своем герое. Осуждая аморальность аристократии и эгоистический практицизм буржуазии, он открывает психологические глубины в простом крестьянине, показывает, как тот вынужден идти на моральный конформизм – но не для того, чтобы окончательно потерять себя, утратить свое лицо, а для того, чтобы, пройдя эту суровую школу жизни, вновь обрести его. И этот процесс показан в романе с невиданной для литературы того времени убедительностью и широтой. В конце книги перед нами уже совсем новый Жакоб – не наивный и простодушный крестьянский парень, а мужчина, научившийся читать в сердцах и прежде всего в своем собственном. Возмужание, воспитание Жакоба совершилось.

Крестьянин, плебей, испытавший на себе всю вопиющую несправедливость общественного устройства, герой Мариво не одинок во французской литературе предреволюционных десятилетий. Завершается эволюция этого персонажа образом Фигаро из «Трилогии» Бомарше. Однако герой Мариво бесконечно далек от героя «Севильского цирюльника» и «Безумного дня», как ни напрашивается их сопоставление. Несмотря на прирожденную ловкость, находчивость, ум, несмотря на мелкие победы над графом Альмавивой, Фигаро остается на нижней ступеньке социальной лестницы, остается слугой, плебеем. Поэтому его конфликт с обществом заострен и непримирим, что сделало из произведения Бомарше подлинную «революцию в действии».

Герой Мариво иной; он ищет обходные пути и лазейки, он не находит в себе сил штурмовать неодолимые сословные рубежи. Да и по темпераменту, по уму Фигаро и Жакоб – разные. Один из них искушен, другой – удачлив, отсюда – скепсис и пессимизм одного, вера в свою счастливую звезду – другого. Поэтому удачливый крестьянин Жакоб и неудачливый цирюльник Фигаро, олицетворяя собой разные слои общества – разные и по их месту и по их социальной судьбе, – принадлежат к различным литературным типам.[162]

Большинство исследователей, писавших об «Удачливом крестьянине», стремились осмыслить причины незавершенности книги. Ж. Флёри объяснял это особенностями творческого метода Мариво: «Привычка мелочно всматриваться в подробности, рассматривать вблизи, сделала его близоруким [···]· Эта привычка наблюдать мелочи объясняет, почему Мариво оставил свои романы неоконченными. Пока ему приходилось заниматься тонко подмеченными фактами индивидуальной жизни, пока ему требовалось рисовать рождающиеся чувства, непоследовательные в своем развитии, он с удовольствием отдавался творчеству; но перед лицом серьезных событий, где кокетливая наблюдательность уже не решает вопроса, где надо было решительно перейти к драме или высокой комедии, он отступал».[163] Приблизительно ту же точку зрения высказал и Лев Лунц в своей интересной статье «Мариводаж». Говоря о романах писателя, Л. Лунц замечает, что в них Мариво «не может окончательно свести концы с концами. И вот здесь-то и кроется причина странной судьбы его романов, причина, выведенная не из биографии, а из чисто формального рассмотрения характерных черт таланта Мариво. Многие черты эти блестяще развернулись в прозе, положив основание целым литературным течениям. Но таланту Мариво не хватало одной особенности, необходимой для романиста XVIII в. – сюжетной фантазии, искусства запутать увлекательную интригу. Его областью была короткая комедия, а в прозе ее должна была бы заменить небольшая повесть, новелла. Но первая половина XVIII в. не только не признавала такой повести, но требовала от романа не меньше десятка томов. И Мариво, приступив к выпуску таких романов, не рассчитал своих сил. „Мариводаж“, с блеском искупивший отсутствие сюжета в пьесах, оказался бессильным восполнить этот недостаток в романах, даже с помощью психологии и искусной портретной живописи».[164]

Прежде чем возражать Ж. Флёри или Л. Лунцу, обратимся к анонимному завершению романа Мариво, изданному в Голландии в 1756 г. Отметим сразу же, что это подложное окончание книги появилось спустя два десятилетия после выхода романа, тогда как первое апокрифическое окончание «Жизни Марианны» было напечатано через год после выхода восьмой ее части, а второе – три года спустя после прекращения работы Мариво над своим произведением. Контраст разителен. И это в то время, как «Удачливый крестьянин» непрерывно переиздавался и переводился на другие языки. Можно предположить, что современники писателя не ощущали незаконченности книги. Апокрифическое продолжение 1756 г. было вызвано, таким образом, не читательским нетерпением поскорее узнать продолжение истории Жакоба, а чисто коммерческими соображениями. Отметим также, что при жизни Мариво парижские издатели продолжали печатать роман без этого окончания и лишь с 1764 г. стали включать три апокрифические части в свои издания.

Анонимный продолжатель книги Мариво подошел к своему делу очень старательно. Он стремился завершить все намеченные писателем сюжетные линии и заставить выстрелить все «ружья». В этом окончании не было ничего, что противоречило бы замыслу Мариво. Однако почему-то писателю оно не потребовалось. Все объясняется жанровыми особенностями «Удачливого крестьянина». По теме книга кое в чем близка к плутовскому роману, но Жакоб с его тонко чувствующей душой, с его вниманием к вопросам морали не был традиционным «пикаро». Много в произведении Мариво черт бытового, нравоописательного романа, но в центре книги – лишь один персонаж, что было не характерно для данного жанра. Хотя в «Удачливом крестьянине» довольно остро ставились моральные проблемы, книга не была чисто моралистическим произведением: в ней нет «морали», нет наказания зла и торжества добра в конце.

Мариво создавал повествование нового типа, в центре которого были не картины нравов, не увлекательные приключения, а человеческий характер, показанный в его формировании и развитии. Поэтому композиция романа по-своему продуманна и стройна. «Удачливый крестьянин» распадается на серию эпизодов, часто решенных как драматические сцены, но они не нанизаны на одну нить, а тесно связаны друг с другом, порой переплетаясь, так что один эпизод иногда обрамляет другой. К пятой части основные сюжетные линии романа получают завершение: Жакоб, преодолевая большие препятствия, женится на мадемуазель Абер, его связь с г-жой де Ферваль заканчивается скандальной сценой в уединенном домике для свиданий; г-н Фекур отказывается помогать упрямому юноше; наконец, происходит событие, которое собственно решает дальнейшую судьбу героя – Жакоб случайно оказывается спасителем молодого аристократа графа д'Орсана.