– Слышь, Кокос, кончай баланду травить, – строго прикрикнул Тодор, наконец, справившись с капризной пробкой. – Идите, вмажем малехо да дровничок обмоем чуть-чуть. Всякое дело обмыва требует. Не нами заведено, не нам и нарушать.

Кокос бросил свои воспоминания и резво прыгнул за стол. Я от портвейна отказался. Что-то на меня какое-то стеснение перед Сергеем Сергеивичем напало. Мужики, услышав отказ, подозрительно посмотрели на меня, но уговаривать не стали, а, пропустив по стакану, хитро мигнули хозяину.

– Вы Сергеич, наверное, с Андрюхой коньяку импортного хватили, потому и портвешком брезгуете? Как коньячок-то? Вот бы попробовать. Ух, хитрецы. Коньячку вмазали, а портвейн, дескать, не будем.

– Я-то на днях тоже коньяк пил, – опять ударился в воспоминания Кокос. – В Вожжино ходил, там, у дачника одного подхалтурил, ну и он плеснул мне полбанки. Хорошее питьё, ничего не скажу, но я бы всё равно после него от красноты не отказался бы. Значит, вы уже выпили?

На интенсивные покачивания головы дачника мужики погрозили пальцами, ехидно посмеялись и налили еще. Я ещё раз отказался и уж хотел двинуть к дому, но тут бросился мне в глаза нож, которым Тодор бутылку открывал. Нож мне показался очень знакомым. Я взял его в руки и понял, что это был мой ножик. Мой, лично мой ножичек. Ножик был совсем обыкновенный с перламутрово-розовой ручкой. Однако была на ноже одна примета особенная. Я отобрал этот ножик у одного салаги в армии, он им на сторожевой вышке чьё-то имя резал. Вот я и отобрал, чтоб он от караульной службы на разную ерунду не отвлекался. Отобрал, конечно, навсегда, ну чтоб наукой доброй стало. Учить ведь молодежь всегда надо, иначе она борзеть начинает. Так себе ножик, обыкновенный, но иногда пригодиться сможет. Потому я его в кармане всегда таскал. А приметой в моем ноже был никому не понятный узор на ручке. Это я его сделал, когда отобрал, на ручке свастика была. Не по душе она мне. Я как её увидел, деда вспомнил, уж очень он фашистов крепко ругал. Короче, я эту свастику в узор непонятный превратил. Так себе узорчик, но примета заметная. Где же я его потерял, ножичек-то свой? Карман, что ли худой? Я залез руками в карманы брюк, убедился их в целости и заподозрил Тодора в воровстве, но до конца эту тему не развить не успел. Вспомнил я вдруг, где нож потерял, даже не потерял, а точнее оставил. У Пашки я его оставил, как раз при нашей последней встрече. Точно там, в Пашином кабинете. Только как он у Тодора очутился?

– Тодор, – решил я сразу и напрямую выяснить затерзавший меня вопрос, – Ты, где этот нож взял?

– А тебе, чего? – расплылся в вопросительной улыбке новый владелец моего ножа. – Если понравился, я тебе его подарить могу. Мне для друга, Андрюха, ничего не жалко. Мы же все свои, деревенские. Ты, помладше меня, Кокос постарше, но мы свои, наши, деревенские копьёвские. Понравился тебе ножик – попроси, отдам. Хочешь рубаху, отдам рубаху. Только попроси, я для тебя всё сделаю. И для Кокоса сделаю. И Сергеича тоже уважаю, но рубахи ему не дам, не примет он рубахи моей, а если примет, то от жалости, а не от души, только мне жалость не нужна, я человек гордый. Понимаешь Андрюха, гордый я человек. Тебе про это всякий в деревне скажет. Любого спроси, как спросишь, так тебе и скажут.

– Ты, мне лучше сам скажи, откуда у тебя нож? – я, хотя и с трудом, вклинился в поток дружелюбных слов односельчанина. – Это же мой нож. Ты где его взял? Откуда у тебя мой нож?

– Ножичек мой, – покачал головой Тодор и хотел прикрыть эту свою собственность рукой. – Ты, мне здесь из себя прокурора не строй. Какое твое дело, где я ножик надыбал. Мой он и всё тут. Понял? Давно уже мой.

– Понял! – заорал я, отшвыривая руку Тодора и хватая нож со стола. – Ты знаешь, я этот нож Пашке оставил, Пашку убили! Нож у него остался! Понимаешь? Где ты его взял?!

Тодор вскочил с лавки, запнулся о её ножку и упал, но, быстро поднявшись, он отскочил в сторону, приняв там позу рассерженного троглодита, насмотревшегося китайских боевиков.

– Иди ко мне, – сипло шептал он, плавно делая перед собой призывающие движения рукой. – Иди салага, я тебя сейчас порву в клочья. Ты знаешь, на кого руку поднял? Всё – ты труп. Понял Кокос, как он на меня? За всю мою доброту и заботу. Салага, ты на матроса Северного флота руку поднял. Я таких сосунков пачками давил. Давил, давлю, и буду давить. Иди сюда, сейчас тебе табло бить буду. Салага заплеванная, иди сюда. Сосунок, молоко на губах не обсохло. Тебя еще в проекте не было, а я уже на катере Баренцево море бороздил. Спрашивать он с меня вздумал, по рукам бить, салага. Иди сюда.

Я медленно вылез из-за столика и повернулся. Драться не хотелось, но надо было. Нельзя без внимания такие оскорбления оставлять. Уважать перестанут, а если дам Тодору в морду, то авторитет мой значительно поднимется и в первую очередь у него самого. Я разглядывал своего разерепенившегося противника и думал, куда б ему для начала врезать. А он красиво смотрелся в своей ярко красной куртке на фоне голубого неба с зеленой травой. Смотреть-то красиво, но и бить его, несомненно, надо. И вот решив начать побоище ударом своей правой ноги в пах Тодора, я сделал корпусом ложный выпад, чтобы, быстро сменив опорную ногу исполнить задуманный удар. Ну, всё, сейчас рухнешь ты Витёк своей красной куртке в мохнатую зелень салата, и Кокос к тебе на помощь приползет. Я скосил чуть глаза на Кокоса и вдруг меня пробило молниеносное озарение. Я вспомнил исповедь пьяного Кефира и понял, что Пашу убили Тодор с Кокосом. Такого не могло быть, но убили они. Красные куртки с широкими синими лампасами на рукавах, мой нож – всё говорит о преступлении. Вот так разгадка. Вот так невозможное возможно. Ну, сволочь держись и я, наконец, ударил. Однако Тодор оказался не так уж и прост, он разгадал мой маневр, отскочил назад, нагнулся чуть в сторону и послал в мою скулу размашистый удар. Мне пришлось отступить, а противник, промахнувшись, удачно подставил под удар бок. Теперь всё. Я крутанул локоть и почти уже ударил, но между нами втиснулся москвич. Он закрутил перед глазами Тодора, соблазнительно сверкающим на солнце пузырем и тот словно крыса под мелодию волшебной флейты двинулся за любимым напитком. Драка прекратилась, так по серьезному не успев и начаться. За столом, загипнотизированному Тодору был налит стакан, и тот сразу подобрел.

– Вот уважаю тебя Сергеич за душу и понимание, не то, что некоторых козлов, – стал он открывать свои чувства дачнику, косясь на меня чуть недобрым глазом. – Понимаешь, я для друга любое дело сотворю. Скажи мне, чего ни будь и я сделаю. Сделаю, поверь на слово. Ты меня чуть постарше, но ты мне друг и Кокос друг. Мы друг друга понимаем, мы ведь не молодняк. Это они блатуют на каждом шагу. Борзеют не по делу. Право слово, борзеют.

Сергей Сергеевич налил порцию Кокосу, а когда тот выпил, налил еще в стакан. Перед стаканом сразу же возникла рука Тодора.

– Знаете, Виктор, – вежливо завел разговор дачник, отодвигая стакан от руки, – нам надо спокойно поговорить. Скажите нам всё-таки, где же вы взяли этот нож. Ведь не украли же Вы его у Андрея?

Тодор уставившись на стакан, пожал плечами и замотал головой. Стакан исчез под столом, и только это произошло, за столом раздалось:

– Вспомнил!

Стакан вернулся на стол и Тодор заговорил, уже без крика.

– На той неделе еще, меня на рынке городском мент повязал. Молодой еще, салага, выслужиться, понимаешь, решил. Придурок, думал, что за меня ему благодарность объявят. Салага, одним словом. Я хотел одного чучмека рекетнуть. Подхожу к нему. Так, мол, и так, давай сотню, а то проблемы будут. Только это чудо по-хорошему не захотел и в крик. В общем, повязал меня мент да в КПЗ свел. Салага, не знает с кем связался. У меня ж в ментуре одни друзья, я понимаешь, их ненавижу, а они ко мне льнут. Вот ситуация. Короче, под утро швыряют меня на асфальт перед отделением, дескать, пошел вон, у нас без тебя камеры забиты, еще раз попадешься, на зону отправим. Они мне всегда так говорят, короче, друзья. Я на них никогда не в обиде. Ну, я почти довольный домой и покондылял. А зябко было. Меня ж в одной рубашонке взяли. Иду, ёжусь и вижу, валяется тряпка, поднимаю куртка. Чуешь, в самый раз, как по волшебству. Ну, думаю, не сосем, ты у бога доверие Витёк потерял. Два шага прошел, а может три, ещё куртка. Представляешь Сергеич, сроду такого не было, чтоб так повезло. Я эту вторую куртку Кокосу ссудил, ну как ссудил, подарил короче. Мне, понимаешь для друга ничего не жалко. Куртка-то классная. Теплая, просто не куртка, а пальто зимнее. В такой никогда не холодно. Короче, повезло.