Мытарства господина Дыгало на этом закончились. Окончателоьно захваченный престоящей знаменательной акцией, молодой человек улегся на полку. Ох, как завораживала его идея! Ему хотелось кричать от восторга! Забыться в радостном исступлении…

На нижних полках разместились пять пассажиров. Двое мрачных подвыпивших мужчин, старушка, безногий инвалид и женщина лет сорока. Вторые полки заняли две девушки, сразу устроившиеся на ночлег. Шел одиннадцатый час, но было еще светло. Виктор Петрович даже подумал: неудачливые абитуриентки возвращаются домой, поступить в вуз с каждым годом все сложнее. Сидячие места и полки у прохода были пусты. Поезд медленно тронулся и покатил на север. Вслушиваясь в шум на стыках, Дыгало думал, что близится к заветному назначению. Эта мысль разгоралась в сердце чудодейственным эликсиром. Втихомолку он ликовал. «Если бы они знали о цели моей поездки, — усмехался Дыгало, глядя на соседей, — то поразились бы, до какой извращенной фантазии могло дойти мое сознание. Ведь я замахнулся на весь обитаемый мир. Но это лишь их мнение. Я-то отлично знаю, кто из нас жертва, а кто истинный хладнокровный убийца! Кто целитель, а кто банальный гробовщик! Свой радикальный поступок я собираюсь совершить на отметке 67 градусов 38 минут северной широты и 52 градуса 57 минут восточной долготы в местечке под названием Искатели. В устье реки Печоры. И этому есть научное объяснение. Жестокая кара вполне соответствует людским грехам.

Собирая проездные билеты, подошел проводник. «Вы куда? — обратился он к девушкам. — „Я в Валдеево!“ — сказала первая. — „Я в Котлас! — отозвалась вторая. — Но в билетах же указана станция назначения!“ — „Ты, что, детка, каприз показываешь? Многие пассажиры берут билет до одной станции, а едут значительно дальше. Я должен знать путь следования каждого“. — „Но зачем они так поступают? Странно!“ — заявила вторая. — „Твой билет стоит шестьсот рублей. А если бы взяла до Ярославля, заплатила бы всего двести двадцать. Дала бы проводнику сто восемьдесят, сберегла бы двести рублей и прекрасно доехала до Котласа. Поняла?“ — сидящая у окна пассажирка, состроила гримасу: дескать, этим премудростям учиться надо. Это была крупная, некрасивая женщина, еще не старая, но сморщенная, как неглаженая наволочка. „У каждого свои причины! Не всегда поймешь, что у человека в голове, почему он так или этак поступает!“ — уклончиво ушел от разговора проводник. — „Ты, скажи, начальник, а водка есть? Любая. Но водка!“ — спросил полупьяный мужик, сползавший со своего места буквально на пол. Коренастый, курносый, полноватый и, казалось совсем безубый. Его черные глаза были живыми и ироничными. — „Зайдешь опосля. Поговорим!“ — сказал проводник еле слышно. — „Да есть, есть, они этим живут. Как же водку не продать в вагоне! Она на рынке пятьдесят рублей стоит, а у них по двести!“ — опять влезла дама, сидящая у окна. — „Двести рублей? Вот деньги, тащи сразу, чего тут ждать?“ — усмехнулся беззубым ртом мужик, затеявший разговор. Держался он довольно развязно. — „Что мне твои двести… Сказал, зайдешь позже, мне надо еще билеты собрать. Потом поговорим“. — „Я дам свой полтинник. Нальете мне стакан?“ — подал голос инвалид. Прядь волос прилипла к его лбу, что делало его похожим на хулигана. — „Стакан не знаю, а сто двадцать пять граммов налью, — мужик окончательно уселся на пол. — Ты что, арифметику не проходил? Пятьдесят рублей — это четвертая часть стоимости, значит, тебе полагается четвертая часть бутылки. Меня не проведешь? Ха-ха-ха!“ — засмеялся он и при этом почему-то закрыл глаза. Проводник покачал головой и прошел дальше. „Так он же инвалид, мог бы и так налить…“ — опять влезла женщина, сидящая у окна. — „А я не инвалид? У меня цирроз, полпечени осталось, у кого больше прав на инвалидность? И капли лишней не налью. Разве что девкам готов бутылку поставить, если они тут стриптиз спляшут. Мне до Кизима ехать, а делать-то нечего. Что девки, может, спляшете? Вам самим пилить еще ого-го!“ — тут он даже несколько взбодрился и с трудом встал. — „Бутылки мало, деньги надо платить!“ — воскликнула та, что собралась в Котлас. Тут Дыгало растерялся от неожиданности. „Совсем не знаю собственный народ!“ — пронеслось у него в голове. — „А что, заплатим! Конечно, заплатим! Еще как заплатим!“ — напирал желающий выпить со стриптизом. Даже с каким-то бешенством во взгляде напирал. — „Правильно, девка, пусть платят, — кивнула женщина у окна. — За бутылку и двести рублей я сама готова стриптиз сплясать“. — „Да что у тебя есть, на что смотреть, кроме сала? Ха-ха-ха! Я на гимназисток хочу поглядеть. Таких, как ты, я сотни видал… А впрочем, раздевайся! Закуси нет, так мы с тебя шпик срезать будем. Ха-ха-ха!“ — „Вначале деньги и бутылку, а потом секс. Ой, что я говорю, не секс, а стриптиз! — женщина у окна вытащила из сумочки зеркальце и наложила на губы помаду. — Мне только сорок, я баба в соку!“ — „А чего, кто захочет, можно и секс. Как, а?“ — обратился инициатор попойки ко всем. — „Мне двести рублей мало. Дешевле чем за тысячу на стриптиз не соглашусь!“ — недовольный голос девицы из Котласа вызвал раздражение подвыпившего мужчины. Тут опять появился проводник: „Я слышал ваш спор. Не торопитесь, мужики. На платформе Данилово куча женщин, желающих за десять долларов исполнить в вагоне любой мужской каприз. А между станцией Данилово и следующей Вологдой добрых два с половиной часа. Так что времени на все хватит“. — „А ты с них сколько берешь?“ — прищурив глаза, спросила женщина у окна. — „А что я беру? Они сами больше трех долларов, или восьмидесяти рублей, мне не платят“. — „А до Данилова еще пять часов езды. Чем они займутся? Что, одной водкой обойдутся? Водка без бабы — горький напиток. Не пойдет!“ — усмехнулась она. — „Наконец, цены начали падать! В России такого еще не было! — воскликнул главный переговорщик. — Мужики, давайте соберем общак! Нашу карусель надо по-столичному закрутить. После Москвы душа болит! Они в бабках купаются, позволяют себе все немыслимое, а мы подножному корму по пояс кланяемся. Эй ты, — обратился он к Дыгало, — как тебя?“ — „Виктор!“ — отозвался молодой человек. — „Меня Алексей! Привет! Сколько в общий котел способен отстегнуть?“ Виктор Петрович подумал и решил в последний раз стать зрителем надвигающегося праздника человеческих чувств. Он понял, что говорить ему тут никак нельзя, никто его не поймет, а если что и можно сказать, то коротко и грубо. „Даю тыщу…“ — „Ого-го! Что, на эту гимназистку расчитываешь?“ — „Нет-нет, в общак!“ — „Ого-го! Как масть пошла! А ты, инвалид, на что способен? Христьянские заповеди меня не интересуют. Я подаянием не увлекаюсь“. — „Больше трехсот рублей никак не вытащу!“ — „Что ж, тоже неплохо!“ — „Эй, как тебя, очнись, приятель, — обратился он к своему соседу, который уже тихо посапывал. — Ты куда едешь-то? И кто таков?“ — „А что? Билет у меня есть, фамилия в нем указана. Чубринин Глеб Николаевич“, — не понимая, что от него хотят, проговорил тот, просыпаясь. — „Так, куда?“ — „В Сыктывкар, а что?“ — мужчина производил неприятное впечатление своей заевшей внешностью. Казалось, едва он пришел в себя, как постарался выглядеть значительным лицом провинциального масштаба. „Тут пацаны на общак собирают, тот, что на верху, дал тысячу, инвалид триста, что от тебя ждать?“ — „А на что собираете?“ — „На столичный разгул. Водка, селедка, бабы, стриптиз!“ — „А ты сам сколько положил?“ — „Я-то? Тоже тысячу!“ — „Ну и с меня тыщу возьми!“ — Мужик залез в карман, вытащил деньги и отсчитал. — „Предлагаю купить пять бутылок водки, — продолжал беззубый, — какое-нибудь съестное, а остальное раздать бабам на стриптиз. Слушай, ты, тихоня, — обратился он ко второй девушке, — сколько возьмешь за стриптиз?“ — „Пока ничего не скажу. Спать хочется. Когда проснусь, будет разговор“, — девица отвернулась к стенке, показывая, что дальше говорить не о чем. Господин Дыгало вспомнил, что купил скудный провиант, и передал пакет Алексею. „Сынки, пересадите меня на другое место. Что вам мешать. Я человек немолодой, не пьющий, мне бы лишний часок хоть сидя, но поспать. И вам хорошо, места больше останется, — слабым голосом попросила старушка. — В мои семьдесят пять силенок немного осталось“. — „Да ладно, сиди, бабка, радуйся нашему празднику. Куда тебя пересаживать? Зачем? Я вот за водкой тороплюсь!“ — бросил Алексей и исчез в коридоре. — „Сиди-сиди, вспомнишь, как сама гуляла. Или, скажешь, не безобразничала? Ой, не верю…“ — хихикнула женщина у окна. — „Как же мне-то с вами? Я побаиваюсь! Пять бутылок водки — силища… Непонятные вы люди, мне лучше пересесть!“ — перекрестилась, встревоженная старушка. — „Не страшись, в обиду не дадим. А захочешь, и водкой угостим. Кто знает, может, и сплясать потянет? Ведь праздник как дождь, кого намочет, а кого стороной обойдет“, — заметил инвалид. Ему, видимо, казалось, что он улыбнулся, на самом деле его гримаса больше походила на уродливый оскал. — „Знай, старуха, во всех вагонах начинается гульба. Так что тихую гавань не найти. Лучше уж сиди с нами. Пропусти рюмку, оживишь заглохшие воспоминания“, — дал совет Глеб Чубринин. Дыгало, наблюдавший за происходящим, спустился с полки, молча взял старушку под руки, прихватил и ее чемоданчик и они пошли искать другое место. „Дура, хоть бы водки хлебнула“, — хихикнула ей вслед женщина у окна. — Бананчик бы съела, корочкой закусила. А что в тишине сидеть, под стук колес засыпать, при каждом скрежете вздрагивать». — «Правильно сделал, что увел эту клячу. Водки больше останется. Мне до Печор ехать. А я из себя все деньги вытряс. Если надо мой никто не хочет сжалиться, почему я ко всем открытым должен быть? Уперлась старуха, ну и бог с ней. Для чего нам бесплатное приложение?» — инвалид, казалось, на кого-то обозлился. Тут вернулся Дыгало, молча взобрался на свою полку и прилег. Сам он кутил редко, но знал, что пройдет еще двадцать-тридцать минут, и водка изменит этих случайно встретившихся людей до неузнаваемости. «Приглядеться к пьяной старухе, тоже не грех и удовольствия нескончаемые. Чего этот тип ее увел? — Чубринин показал пальцем наверх. — По какому такому праву? Хоть посоветовался бы. Если у нас общак, так во всем должен быть общак, а не только денежный. Гулять, подыхать со смеху, — так по всему людскому набору. Косой, глухой, слепой, старый, немощный, безногий, дуралей — почему на радостях над ними не посмеяться? Да еще на пьяную голову? А над кем же тогда еще? Мы люди свободные, небогатые, тащимся от всякой мерзости в себе, но чуть не меньше, а значительно больше в других. Оскорбил, особенно без повода, по-содатски, любого встречного, и на душе приятно. А оскорбить сильного, умного, богатого — особый восторг в душе возникает. Так от одного до другого восторгов живем, а если восторгов набирается предостаточно, считаем, что жизнь преотменно сложена. А этот тип, — он опять указал наверх, — взял да увел старуху. А что случилось бы? Ну, выпила бы она пару рюмок! Ну, поржали мы бы над ее пьяным состоянием! Ведь смешно с пьяной бабкой общаться! Но не больше! Никакого серьезного оскорбления не нанесли бы. А он без спроса, без солидарного решения, взял да утащил ее, и еще с чемоданом…» — «Ну, а чемодан тебе зачем?» — хихикнула женщина у окна. — «В старушечьем багаже частенько вкусные вещи прячутся. Не раз свидетелем был, как они после пары стаканчиков водки гостинцы распаковывали…» — осклабился Чубринин. Вернулся довольный Алексей с двумя полиэтиленовыми пакетами и объявил: «Разгребайте, на всю ночь выпивки набрал! Семь бутылок водки и вафли из запасов трех вагонов. Там их пачек десять. Разливай, как тебя? — он взглянул на Чубринина». — «Уже забыл? Называй меня просто Чуб, запомнится. А я тебя Беззубым». — «Разливай, Чуб. Водка неизвестная, но сорокаградусная. Эй, Виктор, спускайся. Начинаем наполнять стаканы!» — «К сожалению, мне пить нельзя. Сижу на антибиотиках после воспаления легких!» — соврал Дыгало. Он все более раздражался. — «Ты что, не русский? Русский человек во все времена лечился исключительно водкой! Слезай! Бери стакан! От твоего воспаления лишь звон запомнится! На кой хрен ты тогда деньги выложил?» — «Да пошел он на хутор бабочек ловить! — огрызнулся Чуб, опять тыча пальцем в верх. Он бережно разлил водку по трем стаканам. — Давай! Поехали!» К третьему стакану потянулся инвалид, но женщина у окна его опередила. — «За чудесный вечер!» — воскликнула она и залпом выпила. — «А гимназистка? Чуб, налей гимназистке», — скомандовал Беззубый. Девица взяла стакан, отпила половину, сморщилась, раскашлялась и пить до конца не стала. «Допей, обязательно допей. Так дело не пойдет! Нас дурить не положено! Давай, давай!» — торопил Чуб. Инвалид взял стакан, налил до самого края и медленными глотками, словно горячий чай из блюдечка, начал отпивать. «От водки надо получать максимум удовольствия. Каждый глоток должен вызывать радость!» — «Что за странная манера? — удивился Чуб, — я такого еще никогда не видел. Неужели действительно кайфово?»