Гилберт де Лануа восседал в кресле отца Вальдеса и следил за членами ордена, что стояли на коленях и затягивали монотонную песню. Возле него, склонив голову, стоял человек в монашеском одеянии и ждал ответа.
– Что проку? – едва слышно ответил Гилберт де Лануа, – они знают, где мы находимся, и будут приходить снова и снова. Они жаждут крови, – вот и насытим их ею!
Затем Гилберт де Лануа что-то прошептал на ухо монаху, а вслед за этим незаметно покинул зал. Через несколько минут около 20 членов ордена вышли через ту же дверь, что и Гилберт де Лануа. Остальные, а их было не менее ста человек, по-прежнему пели.
Таньги ещё не вылез из второго колодца, когда услышал монотонное пение, напоминающее нарастающий гул.
Мелькнула мысль, что колдуны и не догадываются об их появлении. Таньги осторожно выбросил тело из колодца.
– Они здесь, слышите, – шепнул Таньги выползающему следом Буаленвилю. Тот выбрался из колодца, давая идущим вслед за ним дорогу, и, застыв рядом с Таньги, прислушался. Люди один за одним выбирались из колодца. Лицо Буаленвиля внезапно почернело от ярости, он, как и многие другие, явственно различил слово «Анатас».
– Вперёд, братья и сестры, – закричал Буаленвиль что есть силы и одним из первых ринулся вперёд, не дожидаясь, пока наберётся достаточно людей. Таньги сжал в руках шпагу и бросился за ним. Не оглядываясь назад, но чувствуя за собой набирающий силу людской поток, Таньги пробежал две комнаты и вслед за Буаленвилем ворвался в зал. Он обомлел, увидев такое количество людей в монашеских капюшонах, которые, прекратив пение, вскочили на ноги. У многих в руках появилось оружие.
– Убивайте зло! Убивайте пособников сатаны! – что было силы закричал Буаленвиль.
Переборов страх перед этими людьми, Таньги бросился на первого же монаха, стоявшего ближе всего к нему. Монах встретил его нападение со шпагой в руках. Между ними завязалась схватка. Тем временем людской поток с каждым мгновением увеличивался. Люди с дикими криками врывались в зал и набрасывались на монахов, которые оказывали яростное сопротивление. В ход шло всё: топоры, вилы, колья. Несколько человек одновременно набрасывались на одного монаха и в мгновенье ока буквально разрывали его на части.
– Проклятье, – вырвалось у Таньги, ему едва удавалось отбиваться от наседающего противника. Противник был силён, и Таньги почувстворал, что ещё немного, и тот одолеет его. Ему приходилось совсем плохо, и он уже посчитал себя мертвецом, как вдруг его противник осел, упал на одно колено и повалился на пол. Таньги увидел вилы, торчавшие в спине его противника. Его спас один из многих незнакомых ему людей. Спаситель Таньги тут же выдернул вилы из спины мёртвого монаха и побежал помогать остальным. Борьба на глазах Таньги закончилась. Началось всеобщее избиение сатанистов, многие из которых попытались спастись бегством. Один из них пытался пролезть в очень узкое отверстие, проделанное в одной из стен, но был настигнут ударом топора. Мёртвое тело повисло, скрывшись наполовину в этом отверстии.
– Уничтожим пристанище дьявола, братья и сестры, – кричал Буаленвиль, который был наиболее яростным в избиении монахов.
Монахи с каждой минутой уменьшались, а поток людей всё увеличивался. Избиение продолжалось. На каждом монахе висело по меньшей мере трое. Едва они расправлялись с ним, как незамедлительно спешили на помощь другим. Их начали уничтожать с непостижимой быстротой. Стоило монаху упасть, как его немедля добивали кольями и вилами. Люди со звериной яростью уничтожали колдунов, при этом не переставая осыпать их проклятиями, из-за чего на месте схватки стоял невообразимый шум, усиливающийся глухими стенами подземелья. Наконец, после более чем четверти часа избиения колдунов люди остановились, ибо никого из них в живых больше не было. Люди переводили дыхание, осматривая поле битвы и оглядывая все углы зала в надежде найти ещё кого-нибудь.
– Ищите, ищите нечисть, – кричал Буаленвиль, – мы должны уничтожить её в корне!
Таньги заметил, как через какую-то дверь люди проходили дальше. Он удивился. Лекарь не описывал ему ничего больше. Он поспешил за ними. Таньги оказался в узком коридоре, с потолка которого текла вода. Он пробрался по нему и, когда упёрся в стену, решил на всякий случай поискать механизм, предполагая, что и здесь может оказаться проход. Рядом с ним стояли несколько человек и освещали стену. После долгих и тщетных поисков Таньги поднялся.
– Здесь тупик, – уверенно произнёс Таньги и вместе с остальными вернулся в зал. Там он увидел распростёртого на полу мальчика в полуразорванной одежде, рядом с которым лежали мёртвые тела монахов. Мальчику было не более десяти лет. Он был мёртв. Таньги, даже на таком большом расстоянии, почувствовал, как от тела мальчика несёт нечистотами.
– Он висел вниз головой, – рассказывал один из стоящих рядом с телом мальчика людей, видимо, тот, кто нашёл его, – когда я нашёл его, он уже был мёртв. Один Господь знает, отчего он умер!
– Здесь кто-то есть, – один из находящихся в зале людей нагнулся, что-то рассматривая в углу, где была маленькая ниша. Возле него сразу же столпились десятки людей.
– Вытаскивайте его, – закричал Буаленвиль. Несколько людей одновременно просунули руки в нишу, внизу которой было небольшое углубление, и стали вытаскивать последнего оставшегося в живых колдуна. Приходилось только удивляться, как он туда смог пролезть. Колдуна растерзали на месте, едва вытащили из ниши.
– Исчадие ада, плод сатаны, – Буаленвиль пнул ногой мёртвую голову убитого колдуна. Капюшон, скрывавший лицо, раскрылся.
– Иисус, – вырвалось у Буаленвиля. Он быстро нагнулся и закрыл лицо мертвеца. Сделав это, он осторожно начал озираться по сторонам, пристально наблюдая, не узнал ли кто это лицо. Но люди уже разбрелись по сторонам в поисках очередной жертвы. Буаленвиль начал понемногу успокаиваться, когда наткнулся на насмешливое лицо Таньги; осознав, что его разоблачили, он, озираясь, подошёл к Таньги, и лишь убедившись, что его никто не слышит, вкрадчивым голосом спросил:
– Сын мой, надеюсь, Господь в равной мере наградил вас молчанием, равно как и благочестием?
Таньги приложил палец к губам. Жест, означавший, что он сохранит молчание. Буаленвиль довольным взглядом посмотрел на него.
– В случае крайней нужды помни, сын мой, что покорный слуга Божий Буаленвиль всегда готов оказать тебе посильную помощь!
Таньги молча поклонился и подумал о том, что дело сделано и ему пора возвращаться. Уже выходя из зала, он услышал голос Буаленвиля, который говорил:
– Уничтожьте вход, дети мои! Засыпьте его камнями, чтобы никогда больше нечисть не могла сюда проникнуть!
Таньги провёл в Париже ещё некоторое время. Он внимательно следил за всем, что происходило в городе. На десятый день после его отъезда из Осера Таньги отправился в обратную дорогу.
В то время, когда Таньги возвращался в Осер, Бурж провожал последних гостей. Праздничные торжества миновали, и город входил в привычный ритм жизни. Обилие карет с гербами и знать, расхаживающая с важным видом, перестали быть постоянными атрибутами города. Да к тому же горожане, привыкшие к этому зрелищу, попросту перестали обращать на него внимание. Исключением стала лишь одна особа, которая вызывала повышенный интерес и неослабное внимание к своей особе. Это была Луиза. Каждое утро она выходила из дворца и проделывала один и тот же путь. Она огибала дворцовую площадь и направлялась к величественному собору, сооружённому в готическом стиле. Прежде чем войти в собор, Луиза раздавала милостыню калекам и нищим, что всегда сидели на паперти перед входом. В соборе Луиза проводила два часа, а после этого снова возвращалась во дворец. Горожане с умилением смотрели на юную графиню Арманьяк, которая отличалась столь высокой благочестивостью. В ней они видели любящую супругу человека, чьё имя произносили не иначе, как с гордостью. К тому же живот Луизы округлился, и не оставалось сомнения, что в скором времени, возможно, появится наследник арманьяков. Что несомненно вызывало у горожан своеобразное чувство трепета и глубокой нежности по отношению к юной графине. Даже Капелюш, который с весьма грозным видом постоянно следовал за графиней по пятам, начал вызывать у горожан дружеские чувства. Они понимали, что этот великан с лицом, которое могло внушить ужас любому из числа тех, кто его не знал, всего лишь заботился об этом хрупком создании. И потому угрожающие взгляды Капелюша в дополнение к огромному топору, что висел неизменно у него на поясе, которые первоначально заставляли людей шарахаться в сторону, теперь воспринимались так, как оно и было на самом деле.