Альберт Хофманн не сошел с ума. Утром он чувствовал себя прекрасно. Выйдя после завтрака в сад, он отметил необычайную ясность восприятия. Все чувства обострились. Это звучало безумно, но он ощущал себя словно заново родившимся.

Любопытно, что он помнил почти все, что с ним происходило вчера вечером в мельчайших подробностях. Вероятно, это свидетельствовало о том, что сознание не отключалось в процессе эксперимента. Придя на работу, Хофманн составил отчет для Артура Штолля. «Вы уверены, что не ошиблись при взвешивании? — спросил Штолль. — Упомянутая доза верна?»

Но ошибки не было. Причиной удивительных переживаний Хофманна были 250 микрограммов вещества — чуть больше былинки. Таким образом ЛСД-25 оказалось одним из самых мощных из известных человеку химических веществ, в 5— 10 тысяч раз сильнее эквивалентной дозы мескалина.

От Хофманна ЛСД-25 перекочевало в фармакологическое отделение «Сандоз», где профессор Ротлин тестировал его токсичность на различных животных. Кошки, мыши, шимпанзе, пауки, все они под воздействием больших доз ЛСД оставались физически невредимы, однако часто в их поведении появлялись странности. Пауки, например, начинали ткать паутину более аккуратно и пропорционально при небольших дозах, при больших же теряли к ней всяческий интерес. У кошек состояние тоже менялось — от нервного возбуждения до кататонии. Но самым пророческим, хотя тогда этого еще никто не понимал, был эксперимент с шимпанзе. Однажды Ротлин сделал лабораторному шимпанзе инъекцию и отправил его обратно в клетку с другими животными. Через минуту в клетке поднялась суматоха. Нет, шимпанзе не обезумел и не стал вести себя странно. Он просто, находясь под воздействием наркотика, больше не подчинялся четкому иерархическому порядку стаи.

«Сандоз» очутился перед стандартной дилеммой. Продолжать ли исследования в надежде найти лекарство, которое можно будет выбросить на рынок, — или переключиться на другие области? На решение продолжать исследования во многом повлияло изучение мескалина профессором Берингером и другими. В «Интоксикации мескалином» Берингер отмечал сходство между интоксикацией мескалином и психозами. Вслед за ним это подтверждали и другие исследователи, например Е. Гуттманн и Г.Т. Стокингс. «Мескалиновая интоксикация, — писал последний в 1940 году, — это действительно «шизофрения», если подразумевать под этим словом «расщепление сознания». Для мескалино-вой интоксикации характерно расщепление личности, очень похожее на то, что можно обнаружить у больных шизофренией». Кроме того, что он давал мескалин больным, Стокингс попробовал его и сам. И обнаружил, что наркотик может порождать целый спектр ненормальных состояний: кататонию, паранойю, манию преследования, манию величия, галлюцинации, религиозный экстаз, навязчивое желание убийства, суицидальные порывы, апатию. Получалось, что, если прибегнуть к лексике Фрейда, такие наркотики, как мескалин, могли расщепить личностное эго. То есть открыть ящик Пандоры — подсознательное!

Первые эксперименты на людях, помимо тех, которыми занимались сотрудники лаборатории «Сандоз», проводил также Вернер Штолль, сын Артура Штолля, психиатр, сотрудничавший с Цюрихским университетом. Повторив некоторые эксперименты Стокингса, Штолль сделал дополнительные открытия: в небольших дозах ЛСД помогает психотерапевтическому лечению, позволяя легко проникать в сознание. Позднее ходили слухи, что одна из пациенток после принятия ЛСД совершила самоубийство. По одной из версий это была психически больная женщина, покончившая с собой через две недели после того, как она принимала наркотик в процессе терапии. По другим сведениям, смерть женщины наступила вследствие того, что ей давали наркотик, но не сообщили об этом.

Доктор Хофманн в компании Уильма Берроуза

Штолль опубликовал полученные данные в 1947 году, и вскоре после этого «Сандоз» выпустил на рынок ЛСД, предлагая поставлять желающим это вещество для научно-исследовательских целей. ЛСД получил торговое имя «Делизид» (Delysid). В инструкции по применению предлагалось два возможных варианта использования:

Он появился в Америке в 1949 году — очень подходящее время для появления в обществе нового наркотика, воздействующего на сознание.

Глава 2. НАУКА-ЗОЛУШКА

В те два дня летом 1947-го, когда американские психиатры совещались на закрытом собрании в конференц-зале нью-йоркского отеля «Пенсильвания», в вестибюле отеля порхал невесть откуда залетевший туда голубь. Он деловито перелетал с люстры на посаженную в горшок пальму, игнорируя любые попытки его поймать.

История с голубем показала, что психология вновь стала пользоваться уважением у американцев, — если бы пернатый пришелец залетел на огонек к психиатрам буквально несколько лет назад, то газеты разразились бы насмешливыми статьями о птичьих мозгах[29] или о чем-нибудь в том же роде. Снова всплыл бы карикатурный образ бородатого, помешанного на половых проблемах психиатра, многократно обыгранный в Голливуде. Мы вернулись бы в атмосферу довоенных лет, к нацистским временам, к концентрационным лагерям, в тот безумный, безумный мир, где психиатры считались безумными, безумными созданиями и имели очень мало сторонников. Тогда, в начале сороковых годов, в Америке было всего лишь три тысячи психиатров и еще меньше психологов.

Есть много объяснений послевоенному развитию психологии как научной отрасли знаний. Частично это было просто нормальное развитие науки, накопление теории и практических экспериментов, тяготение способных умов к новым горизонтам. Но в чем-то здесь сыграли свою роль первая мировая война и революция, вдребезги разбившие безмятежный рационализм времен короля Эдуарда и королевы Виктории. Тот факт, что в один из дней 1916 года сто тысяч человек могло погибнуть в топкой грязи, шутя и смеясь при этом, во многом способствовал популяризации представления о том, что наше духовное равновесие постоянно подвергается испытанию тем, что древние называли «внутренними демонами», а новая наука психиатрия именует «подсознательным».

Грэйс Адаме в статье, напечатанной в «Атлантик Монтли» в 1936 году, описывала промежуток между 1919 и 1929 годами как подлинную эпоху расцвета психоанализа. «Все грамотные американцы и большая часть неграмотных намного больше, чем когда-либо раньше, стали интересоваться тем, что, как и почему происходит в человеческом сознании». Это было время, когда люди увлеклись такими экзотичными вещами, как либидо, IQ,[30] условные рефлексы, перверсии, стимулы и реакции. Это было время, когда они изучали бихевиоризм,[31] учения последователей Фрейда, тесты на интеллект и гештальт-психологию;[32] когда они покупали сотни книг с названиями вроде «Психология красоты», «Психология покупок», «Психология большевизма», автоматически задумываясь только над вторым словом.

Согласно Адаме, этот всплеск энтузиазма во многом явился результатом вполне конкретных событий, в частности проведенных психологами, прикомандированными к штабу начальника медицинского управления, тестирований умственных способностей более чем двух миллионов новобранцев. Результаты были обескураживающими. Кроме того, что пришлось комиссовать восемь тысяч шестьсот сорок шесть новобранцев за психическую непригодность, тесты показали, что в среднем умственное развитие этих людей (а, значит, в определенной степени и среднего американца) соответствует возрасту тринадцать лет и один месяц. Выражаясь другими словами, умственные способности среднего американца равны способностям тринадцатилетнего подростка. За этим последовал резкий всплеск, если не сказать оргия, умственного самоусовершенствования, конец которому положил лишь финансовый кризис и экономическая депрессия, вынудившие всех переключиться на экономическое самосовершенствование.