— Послушайте, вы, кажется, давно не играли, д'Артаньян?

— И не имею ни малейшей охоты играть.

— Не зарекайтесь. Итак, говорю я, вы давно не играли, и, следовательно, вам должно везти.

— Предположим! Что дальше?

— Дальше? Англичанин со своим спутником еще здесь. Я заметил, что он очень сожалеет о седлах. Вы же, по-видимому, очень дорожите своей лошадью. На вашем месте я поставил бы седло против лошади.

— Но он не согласится играть на одно седло.

— Поставьте оба, черт побери! Я не такой себялюбец, как вы.

— Вы бы пошли на это? — нерешительно сказал д'Артаньян, помимо воли заражаясь его уверенностью.

— Клянусь честью, на один-единственный ход.

— Но, видите ли, потеряв лошадей, мне чрезвычайно важно сохранить хотя бы седла.

— В таком случае поставьте свой алмаз.

— О, это другое дело! Никогда в жизни!

— Черт возьми! — сказал Атос. — Я бы предложил вам поставить Планше, но, так как нечто подобное уже имело место, англичанин, пожалуй, не согласится.

— Знаете что, любезный Атос? — сказал д'Артаньян. — Я решительно предпочитаю ничем не рисковать.

— Жаль, — холодно сказал Атос. — Англичанин набит пистолями. О господи, да решитесь же на один ход! Один ход — это минутное дело.

— А если я проиграю?

— Вы выиграете.

— Ну, а если проиграю?

— Что ж, отдадите седла.

— Ну, куда ни шло — один ход! — сказал д'Артаньян.

Атос отправился на поиски англичанина и нашел его в конюшне: тот с вожделением разглядывал седла. Случай был удобный. Атос предложил свои условия: два седла против одной лошади или ста пистолей — на выбор. Англичанин быстро подсчитал: два седла стоили вместе триста пистолей. Он охотно согласился.

Д'Артаньян, дрожа, бросил кости — выпало три очка; его бледность испугала Атоса, и он ограничился тем, что сказал:

— Неважный ход, приятель… Вы, сударь, получите лошадей с полной сбруей.

Торжествующий англичанин даже не потрудился смешать кости; его уверенность в победе была так велика, что он бросил их на стол не глядя. Д'Артаньян отвернулся, чтобы скрыть досаду.

— Вот так штука, — как всегда спокойно, проговорил Атос. — Какой необыкновенный ход! Я видел его всего четыре раза за всю мою жизнь: два очка!

Англичанин обернулся и онемел от изумления; д'Артаньян обернулся и онемел от радости.

— Да, — продолжал Атос, — всего четыре раза: один раз у господина де Креки, другой раз у меня, в моем замке в… словом, тогда, когда у меня был замок; третий раз у господина де Тревиля, когда он поразил всех нас; и, наконец, четвертый раз в кабачке, где я метал сам и проиграл тогда сто луидоров и ужин.

— Итак, господин д'Артаньян, вы берете свою лошадь обратно? — спросил англичанин.

— Разумеется, — ответил д'Артаньян.

— Значит, отыграться я не смогу?

— Мы условились не отыгрываться, припомните сами.

— Это правда, лошадь будет передана вашему слуге.

— Одну минутку, — сказал Атос. — С вашего разрешения, сударь, я хочу сказать моему приятелю несколько слов.

— Прошу вас.

Атос отвел д'Артаньяна в сторону.

— Ну, искуситель, — сказал д'Артаньян, — чего еще ты хочешь? Чтобы я продолжал играть, не так ли?

— Нет, я хочу, чтобы вы подумали.

— О чем?

— Вы хотите взять обратно лошадь, так ведь?

— Разумеется.

— Вы сделаете ошибку. Я взял бы сто пистолей. Вам ведь известно, что вы ставили седла против лошади или ста пистолей — на выбор?

— Да.

— Я взял бы сто пистолей.

— Ну, а я возьму лошадь.

— Повторяю: вы сделаете ошибку. Что станем мы делать с одной лошадью на двоих? Не смогу же я сидеть сзади вас — мы были бы похожи на двух сыновей Эймона, потерявших своих братьев. Вы не захотите также обидеть меня, гарцуя рядом со мной на этом великолепном боевом коне. Я не колеблясь взял бы сто пистолей. Чтобы добраться до Парижа, нам нужны деньги.

— Я дорожу этой лошадью, Атос.

— И напрасно, друг мой: лошадь может споткнуться и вывихнуть себе ногу, она может облысеть на коленях, может поесть из яслей, из которых ела сапная лошадь, и вот она пропала или, вернее, пропали сто пистолей. Хозяин должен кормить свою лошадь, в то время как сто пистолей, напротив, кормят своего хозяина.

— Но на чем мы поедем домой?

— На лошадях наших лакеев, черт побери! По нашему виду всякий и так поймет, что мы не простые люди.

— Хорош у нас будет вид на этих клячах рядом с Арамисом и Портосом, которые будут красоваться на своих скакунах!

— С Арамисом и Портосом! — вскричал Атос и расхохотался.

— В чем дело? — спросил д'Артаньян, не понимавший причины веселости своего друга.

— Нет, ничего, продолжим нашу беседу, — сказал Атос.

— Значит, по-вашему…

— Надо взять сто пистолей, д'Артаньян. На сто пистолей мы будем пировать до конца месяца. Все мы очень устали, и неплохо будет отдохнуть.

— Отдохнуть?.. О нет, Атос, немедленно по возвращении в Париж я начну отыскивать эту несчастную женщину.

— Тем более! Неужели вы думаете, что лошадь будет при этом так же полезна вам, как звонкие золотые монеты? Берите сто пистолей, друг мой, берите сто пистолей!

Д'Артаньяну недоставало лишь одного довода, чтобы сдаться. Последний показался ему очень убедительным. К тому же, продолжая упорствовать, он боялся показаться Атосу эгоистичным. Итак, он уступил и решился взять сто пистолей, которые англичанин тут же и отсчитал ему.

Теперь ничто больше не отвлекало наших друзей от мыслей об отъезде. Мировая с хозяином стоила им, помимо старой лошади Атоса, еще шесть пистолей. Д'Артаньян и Атос сели на лошадей Планше и Гримо, а слуги отправились пешком, неся седла на голове.

Как ни плохи были лошади, все же господа быстро обогнали своих лакеев и первыми прибыли в Кревкер. Еще издали они увидели Арамиса, который грустно сидел у окна и, как «сестрица Анна» в сказке, смотрел на клубы пыли, застилавшей горизонт.

— Эй, Арамис! Какого черта вы тут торчите? — крикнули оба друга.

— Ах, это вы, д'Артаньян… это вы, Атос, — сказал молодой человек. — Я размышлял о том, как преходящи блага этого мира, и моя английская лошадь, которая только что исчезла в облаке пыли, явилась для меня живым прообразом недолговечности всего земного. Вся наша жизнь может быть выражена тремя словами: erat, est, fuit.[29]

— Другими словами? — спросил д'Артаньян, уже заподозривший истину.

— Другими словами, меня одурачили. Шестьдесят луидоров за лошадь, которая, судя по ее ходу, может рысью проделать пять лье в час!

Д'Артаньян и Атос покатились со смеху.

— Прошу вас, не сердитесь на меня, милый д'Артаньян, — сказал Арамис. — Нужда не знает закона. К тому же я сам пострадал больше всех, потому что этот бессовестный барышник украл у меня по меньшей мере пятьдесят луидоров. Вот вы бережливые хозяева! Сами едете на лошадях лакеев, а своих прекрасных скакунов приказали вести на поводу, потихоньку, небольшими переходами.

В эту минуту какой-то фургон, за несколько мгновений до того появившийся на Амьенской дороге, остановился у трактира, и из него вылезли Планше и Гримо с седлами на голове. Фургон возвращался в Париж порожняком, и лакеи взялись вместо платы за провоз поить возчика всю дорогу.

— Как так? — удивился Арамис, увидев их. — Одни седла?

— Теперь понимаете? — спросил Атос.

— Друзья мои, вы поступили точно так же, как я. Я тоже сохранил седло, сам не знаю почему… Эй, Базен! Возьмите мое новое седло и положите рядом с седлами этих господ.

— А как вы разделались со своими священниками? — спросил д'Артаньян.

— На следующий день я пригласил их к обеду — здесь, между прочим, есть отличное вино — и так напоил их, что кюре запретил мне расставаться с военным мундиром, а иезуит попросил похлопотать, чтобы его приняли в мушкетеры.

— Но только без диссертации! — вскричал д'Артаньян. — Без диссертации! Я требую отмены диссертации!