— Полагаю, что именно так, — сказал Хеллер.
— А как вас зовут?
— Джет.
О боги! На сей раз он у меня не отвертится. Тут уже налицо явное нарушение Кодекса. Ведь Хеллер собирается назвать ему свое настоящее имя.
— Но это же не полное имя? — сказал Эпштейн.
— Естественно, — ответил Хеллер. — Полное имя, проставленное в моих документах, звучит как Джером Терренс Уистер. Как видите, инициалы имени «Дж» и «Т». Вот поэтому мои друзья зовут меня обычно Джетом.
Скользкий тип. Он снова вывернулся, хотя и здорово поскользнулся.
— О, Дж. Т. Уистер. Джет! Понятно. Дошло. Но ведь на повестке написаны другая фамилия и другие инициалы. Там стоит «Дж. Эдгар Гувер», и я был уверен, что вы хотите, чтобы я кого-нибудь убил для вас. А я, видите ли, совсем не подхожу для такого дела. Я, честно говоря, даже таракана убить не в состоянии.
— Да ничего такого страшного я от вас и не собираюсь требовать, — сказал Хеллер. — Вам ведь больше двадцати одного года, не так ли?
— Да, мне двадцать три, и, несмотря на это, я уже старая развалина.
— Ну вот, единственное, что мне от вас нужно, — это открыть для меня счет в брокерской конторе.
— А у вас уже есть там кредит?
— Кредита у меня нет, — сказал Хеллер. — Но мне всего-то и требуется, что открыть там счет, чтобы я мог покупать акции — это можно сделать в какой-нибудь фирме вроде «Шорт, Скиддер и Лонг».
Эпштейн снова прерывисто вздохнул:
— Все это не так просто. Для того чтобы вы могли открыть счет в банке, во-первых, необходимо иметь почтовый адрес. Кроме того, следует представить документы о том, что вы можете пользоваться кредитом, а потом уже открыть специальный счет для брокерской конторы. А деньги у вас хоть какие-нибудь имеются?
— Да. У меня выделено сто тысяч долларов на эту азартную игру.
— А имеются у вас какие-нибудь долги, просроченные закладные или обязательства, как у меня?
— Нет.
— Я отлично знаю, что у каждого человека обязательно бывают враги. А как у вас насчет каких-либо особых врагов, которым уж очень хотелось бы навредить вам?
Тут Хеллер на мгновение задумался.
— Ну есть один такой — некий мистер Гробе, адвокат, с которым мне однажды пришлось столкнуться.
— Гробе? Вы имеете в виду Гробса из фирмы «Киннул Лизинг»?
— Да-да. Это именно он.
— Да ведь он личный адвокат семьи Делберта Джона Роксентера.
Это один из наиболее могущественных юристов на Уолл-стрит. И он является вашим врагом?
— Можно сказать, что так, — ответил Хеллер. — Во всяком случае он над этим работает.
— Ах так. — Эпштейн умолк.
Некоторое время они молча сидели под жаркими лучами солнца. Наконец Эпштейн заговорил:
— То, о чем вы просите, — серьезное дело. И тут придется чертовски много поработать. Вам, несомненно, понадобится кто-то, кто не просто выполнит какое-то разовое ваше поручение, а согласится работать на вас постоянно.
— Прекрасно. Сколько вы сейчас зарабатываете в неделю?
— О, в настоящее время я вообще ничего не зарабатываю, — сказал Эпштейн. — Видите ли, вообще-то я не являюсь бухгалтером или счетоводом — просто это такая область, в которой специалист по бизнесу и администрированию в любом случае обязан хоть немного разбираться. Знаете, им ужасно не понравился последний тезис в моей диссертации. А тезис был очень хороший. Он был посвящен корпоративному феодализму — ну, вы понимаете, что речь идет о промышленной анархии — о том, каким образом корпорации могли бы и должны были бы вести дела. Тезис сформулирован так: «А нужно ли правительство?» Но я считаю, что новую мою тему они могли бы и утвердить. Звучать она будет так: «Анархия жизненно необходима, если мы собираемся когда-нибудь установить промышленный феодализм».
— Ну и прекрасно, — сказал Хеллер, — уверяю вас, у вас будет достаточно свободного времени, чтобы разрабатывать эту тему.
— Но они, видите ли, утверждают, — продолжал Эпштейн, — что это не укладывается в рамки администрирования в сфере бизнеса. Но это же не так. Нет! Примерно восемьдесят пррцентов ресурсов корпораций уходят на то, чтобы заполнять всякие правительственные бумаги, отвечать на правительственные запросы и сопровождать инспекторов, приезжающих с проверками. Если бы они меня послушались, я мог бы поднять общий выпуск промышленной продукции на восемьдесят процентов, просто так, без всяких дополнительных затрат! — Он мрачно задумался. — А что, если мой тезис сформулировать так: «Корпорации могут счесть, что революция обойдется им дешевле, чем выплата налогов»?
— Я мог бы вам платить пятьсот долларов в неделю, — сказал Хеллер.
— Нет. Если бы я согласился, то только на сумму в один процент от общего дохода при том, чтобы окончательная сумма не превышала двухсот долларов в неделю. Большего я не стою.
Хеллер молча направился к своему пиджаку и, вытащив из внутреннего кармана две стодолларовые купюры, попытался вручить их Эпштейну.
— Нет, не нужно, — запротестовал тот. — Вы ведь недостаточно хорошо меня знаете. Предложение ваше очень заманчиво. Но принять его я не могу.
— Ну а сейчас у вас хоть какие-то деньги есть? Есть у вас крыша над головой? Ведь дома, где была ваша квартира, больше не существует.
— Это именно то, чего я заслуживаю. У меня вообще больше ничего нет, а переночевать я могу и в парке на скамейке. Ночи сейчас стоят теплые.
— Но ведь нужно что-то есть.
— Подумаешь, я привык голодать целыми неделями.
— Послушайте, — сказал Хеллер, — вы обязательно должны согласиться на эту работу.
— Понимаете, в чем дело: предложение ваше слишком хорошо. Вы же совершенно не знаете меня, мистер Гувер, простите, я хотел сказать — мистер Уистер. Скорее всего вы — добрый, терпеливый и честный человек. Но дело в том, что все ваши филантропические потуги направлены на заведомо проигранное дело. Я никак не могу принять ваше предложение. Они посидели еще немного, свесив ноги с мола и просушивая одежду на солнце. Гудзон снова устремил свои воды в океан, как только спала приливная волна. Первым заговорил Хеллер:
— Скажите, а этнология включена в курс наук, читаемый на факультете административного дела? — неожиданно спросил он.
— Нет.
— А как насчет народных обычаев?
— Нет, конечно. Вы, по-видимому, ведете речь о социальной антропологии. Но я никогда не изучал ее.
— Ну ладно, — сказал Хеллер. — Тогда вы скорее всего не знаете, что законы американских индейцев до сих пор обязательны к исполнению в Манхэттене в силу их временного приоритета.
— Да неужто? — удивился Эпштейн.
— И есть один такой закон, по которому, если вы спасли жизнь человеку, он с этого момента будет отвечать за вас.
— Где вы могли такое слышать?
— Мне об этом сообщил специалист по политическим наукам, выпускник вашего же университета.
— Ну, в таком случае так оно, вероятно, и есть, — с неохотой признал Эпштейн.
— Вот и прекрасно, — сказал Хеллер. — А я только что спас вам жизнь, не так ли?
— Да, совершенно верно. По-моему, здесь не может быть никаких сомнений.
— Прекрасно, — сказал Хеллер. — Следовательно, начиная с данного момента вы несете ответственность за все мои действия.
Ответом ему было долгое молчание.
— Следовательно, в силу этого закона вы обязаны принять мое предложение, — сказал Хеллер, — и впредь ведать моими делами. Ведь этот индейский закон был установлен еще до прихода сюда европейцев. Следовательно, это единственный выход для нас обоих. Эпштейн пристально посмотрел Хеллеру в глаза и безнадежно опустил голову. Слезы снова покатились по его лицу. Когда дар речи вернулся наконец к нему, он забормотал:
— Видите, я так и знал, что за добрыми вестями последует катастрофа. И вот, пожалуйста, дождался — она перед нами. И без того было просто ужасно — мириться с враждебной судьбой и пытаться стойко переносить ее удары, будучи ответственным только за себя. А теперь, — бормотание его прерывалось всхлипываниями и новыми потоками слез, — а теперь я еще должен отвечать и за вас.