— Это сплошное жулье, — сказал Вантаджио.

Было совершенно ясно, что он настроен решительно против того, чтобы Хеллер занимался делами. Он вообще выглядел очень взволнованным, нервным, я все больше и больше убеждался в том, что за всем этим что-то кроется и что очень может быть, что я сумею превратить его в союзника.

— Но вы знаете такого человека? — спросил Хеллер.

— Да ты можешь просто посмотреть в телефонной книжке. Но я лично не желаю иметь ничего общего с этим делом. И, поверь мне, парень, тебе тоже не следует связываться с ними. Послушай-ка, помнится, ты говорил мне, что собираешься поступать в колледж.

— Совершенно верно, — сказал Хеллер. — Ведь никто не станет даже слушать тебя, если у тебя нет диплома.

— Вот это совершенно верно, — сказал Вантаджио. Но он все равно был какой-то слишком уж напряженный. — Вот именно поэтому я и позвал тебя, парень. А ты знаешь, какой у нас сегодня день? — Хеллер отрицательно покачал головой. — Сегодня у нас второй день приема документов в колледж, а весь прием у них длится всего неделю. У тебя при себе твои бумаги?

— Да, они у меня с собой, — сказал Хеллер, похлопывая по карману. — Но ведь на это у них выделена целая неделя и…

— Ты должен немедленно отправиться туда и срочно подать документы!

— Но если у меня целая неделя…

— Молчать! — резко прервал его Вантаджио. Он сунул руку в ящик письменного стола и достал оттуда книжицу, на обложке которой было написано: «Программа для поступающих в колледж». Чуть сбоку, но уже от руки было написано: «Джованни Меретричи». Смотрика, а я все это время думал, что его зовут Вантаджио. — Итак, какой предмет ты собираешься выбрать себе в качестве основного?

— Ну, я так полагаю, что инженерное дело, — сказал Хеллер.

— А по какой дисциплине ты намерен писать диплом? — требовательным тоном продолжал Вантаджио.

— Ну, если вы дадите мне эту книгу, я хорошенько изучу ее и денька через два…

Чувствовалось, что Вантдяжио уже по-настоящему разозлился. И с чего это он так горячится? Он принялся нервно листать книгу, выискивая и читая вслух названия отдельных предметов.

— Аэронавтика и космическая инженерия? Гражданская инженерия и инженерная механика? Инженерная геология? Ядерная физика и инженерия? А может быть, просто — инженерия?

— Ядерная физика и инженерия, — сказал Хеллер. — Звучит примерно так. Но…

— Тут имеются и названия различных присваиваемых степеней, — перебил его, повысив голос, Вантаджио, — есть бакалавр, магистр, доктор. А специальность как бы прилагается к ученой степени. Ядерная физика и инженерия — звучит вполне солидно. И тем не менее, — сказал Хеллер, — мне все же хотелось бы посмотреть…

— Прекрасно! — воскликнул Вантаджио. — Вот тебе карта Нью-Йоркского университета. Гляди — здесь библиотека и все такое прочее. Тут же и административный корпус, а вот отсюда — вход в него. А вот здесь, смотри на карту, совсем рядом от нас вход в метро. Ты пройдешь пешком до этой станции, спустишься в метро, пересечешь весь город, а вот здесь, у Таймс-сквер, ты сделаешь пересадку на линию номер один. По ней ты и доедешь до университета. Выйдя из метро на Сто шестнадцатой улице, ты направишься пешком вот по этой дороге и прямиком попадешь к административному зданию. И там ты подашь свое заявление! Все понял?

— Ну хорошо. Я, конечно, очень благодарен вам за заботу. Но если впереди у меня еще целая…

Он замолчал, уловив, что сидящий напротив Вантаджио смотрит на него каким-то странным взглядом.

Вантаджио же решил все начать с начала.

— Послушай, парень, тебе случалось когда-нибудь раньше жить какое-то продолжительное время в Нью-Йорке?

— Нет, — ответил Хеллер.

Вантаджио тут же напустил на себя заговорщицкий вид.

— В таком случае ты не можешь знать местных обычаев и правил. Так вот, парень, когда ты попадаешь в незнакомое тебе место, несоблюдение местных законов и обычаев может привести к трагическим последствиям.

— Вы совершенно правы, — сказал Хеллер.

— Так вот, парень, — сказал магистр политических наук, — так уж сложилось, что у нас здесь действует и имеет силу обычай американских индейцев, касающийся спасения человеческой жизни. И, по приоритету, как более древний закон, обычай этот имеет у нас обязательную силу. Известно ли тебе, что, если ты спасаешь человеческую жизнь, человек этот с той поры становится ответственным за тебя?

Я чуть было не поперхнулся. Вантаджио говорил Хеллеру об одном из законов, действующих на планете Земля, но закон этот имел распространение в Китае. И содержание его было совершенно противоположным. В Древнем Китае, согласно данным, полученным нашим Аппаратом, если ты спас человеку жизнь, то на всю

жизнь становился ответственным за этого человека. Поэтому мы всегда самым строжайшим образом наказывали нашим оперативникам ни в коем случае никого не спасать в Китае. Вантаджио воспользовался этими сведениями, чтобы, перевернув их с ног на голову, употребить в свою пользу, и при этом он еще отлично знал, что каждое его слово — чистейшая ложь.

— А вы точно уверены, что это именно так? — спросил Хеллер.

Вантаджио высокомерно и пренебрежительно поглядел на него:

— Естественно, уверен. Ведь как-никак я все же магистр политических наук, не так ли?

— Так, — сказал Хеллер с явным сомнением.

— И ты спас мне жизнь, верно? — не унимался Вантаджио.

— Похоже, что и это так, — сказал Хеллер.

И тут до меня дошло. Вантаджио! Он — маленький человечек, всего пять футов два дюйма ростом. Совсем рядом с его Сицилией лежит Корсика, можно сказать, населенная тем же самым народом. А человек маленького роста, уроженец Корсики — Наполеон, испытывал комплекс неполноценности по отношению к каждому встречному. Вантаджио также страдал от комплекса неполноценности при мысли о внешности Хеллера и его подвигах. Ведь то, что проделал Хеллер, заставляло этого маленького сицилийца корчиться от глубоко скрываемых мук, чувствовать себя ущербным. Уяснив все это, я сделал для себя еще одно открытие: «Вантаджио» — вовсе не имя, данное ему при рождении, это кличка! А на итальянском языке она звучит примерно как «рука, держащая кнут». Вантаджио поднялся, выпрямившись во все свои пять футов и два дюйма, и строго поглядел в глаза сидящему напротив Хеллеру. И надо сказать, что глаза их сейчас оказались почти на одном уровне. И тут только магистр политических наук заговорил о том, что его более всего интересовало.

— Ты спас мне жизнь, — сказал он, — и, следовательно, теперь должен выполнять все, что я тебе прикажу. Вот так будут строиться впредь наши отношения, начиная с этого самого момента.

Хеллер, по-видимому, вынужден был проявить полную покорность.

— Да я и сам вижу, что так оно получается, — сказал он.

Внезапно Вантаджио заулыбался и, по-видимому, приободрился

— Ну вот, будем считать, что это дельце мы окончательно утрясли! Возьми сигару. Хотя нет — я забыл, что тебе еще нельзя курить. Тогда угощайся вот мятными лепешками.

И он подсунул целую коробку их Хеллеру… Хеллер взял лепешку, а Вантаджио, обойдя вокруг стола, ласково похлопал его по плечу.

— Ну вот, мы и расставили все по своим местам. Верно ведь?

— Верно, — согласился Хеллер.

— Итак, ты прямо сейчас садишься на метро и едешь подавать заявление, не откладывая ни на минуту. — Вантаджио сказал это очень радостным тоном. Хеллер молча встал и направился к двери, сопровождаемый Вантаджио, который широко распахнул перед ним дверь и на прощание снова дружески похлопал его по плечу. Когда Хеллер оглянулся, Вантаджио все еще стоял в дверях и махал ему вслед рукой. Да, трудно понять этих сицилийцев. Вот и Вантаджио показался мне человеком, склонным к предательству и беспричинной смене настроений. У меня было достаточно сомнений относительно того, стоит ли относиться к нему с полным доверием и посвящать его в свои планы. И все-таки здесь имелся немалый шанс, что его жгучую ревность и зависть, усиленную комплексом неполноценности, мне удастся обратить себе на пользу.