В военной службе есть много суровой прелести, она возлагает на человека немало обязанностей, требует ежедневного труда. Помнится, что мама моя во время войны, когда я ещё был мальчишкой, называла наших солдат неутомимыми тружениками. И действительно, они целыми днями были заняты тяжёлой физической работой, то на околице нашего села рыли траншеи, то копали окопы, то наводили в балках мосты. Потом они пошли в бой.

За время службы в армии я не имел ни одного взыскания, строго соблюдал внутренний распорядок. Меня радовало, что все в части происходит по расписанию, в точно установленное время: и работа, и еда, и отдых, и сон. Меня ни чуточки не тяготило, что это повторялось изо дня в день. Я видел, а ещё более чувствовал, как сознательная воинская дисциплина, постоянное поддержание образцового внутреннего порядка сплачивали личный состав, делали воинскую часть дружным боевым коллективом, обеспечивали единство действий, согласованность и целеустремлённость, поддерживали постоянную боевую готовность и неусыпную бдительность.

В армии я привык жить и учиться по уставам. Уставы отвечали на все вопросы, связанные с жизнью, учёбой и службой, ясно указывали, как служить, изучать военное дело, овладевать оружием и боевой техникой, повседневно повышать политическую сознательность.

Как только мне удавалось выкроить свободную минуту, я заглядывал в устав. Он стал законом моей жизни. Эти небольшие книжки в серых переплётах, украшенных Государственным гербом, укрепляли волю, служили источником военных знаний.

В отличие от приказов, издающихся на короткий срок, уставы живут долго. С полным основанием их можно назвать сводом законов для Вооружённых Сил на долгие годы.

Стоя на часах у Знамени, покоившегося в парусиновом чехле, я думал о том, что несу личную ответственность за судьбу Отечества.

На память приходили много раз слышанные и читанные слова о том, что защита Отечества — священный долг, что надо служить Родине и защищать её так, как того требует военная присяга, а для этого надо до тонкостей знать свою военную специальность, стремиться стать первоклассным лётчиком.

Припомнились запавшие в душу слова Алексея Петровича Маресьева. Он писал в своих воспоминаниях: «Я не жалел сил, чтобы в совершенстве изучить свою специальность, стать умелым, дисциплинированным воином, даже в короткие минуты передышки между боями продолжал учиться… Качества, которые я приобрёл в боях и в учёбе, помогли мне, лётчику, потерявшему обе ноги, добиться возвращения в строй, позволили вместе с товарищами по оружию снова участвовать в разгроме врага».

Вдумываясь в эти простые и в то же время проникновенные слова, я убеждался, что ко всем вершинам ведут упорство и труд.

Отец и мать долго и терпеливо каждодневно воспитывали в нас, своих детях, правдивость и честность. Эти благородные черты людей социалистического общества развивала во мне и армия. Военная служба укрепляла с детских лет прививаемую мне любовь к дисциплине, строгое чувство долга,

Как раз накануне той ночи, когда мне впервые пришлось стоять на посту у Знамени, из Гжатска пришло немногословное письмо, столь гармонировавшее с моими думами и чувствами. Давая мне советы и напутствия, отец писал: «Юрий, где бы ты ни был, помни одно: колхозники и рабочие уважают честных, мужественных и храбрых людей, каждый советский человек ненавидит и презирает трусов. Малодушный никогда не поборет врага, потому что не верит в свои силы, не верит в стоящих рядом товарищей, не верит в победу».

Письма не было перед глазами, и прочёл-то я его всего один раз, но я припоминал из него фразы, сразу вдруг пустившие глубокие корни: «Честный воин бьётся с врагом до последнего дыхания, до последней кровинки, предпочитает смерть бесчестию и полону».

И хотя письмо было написано рукой отца, я знал, что писалось оно вместе с матерью: «до последней кровинки» были её слова.

Отец и раньше давал мне умные наставления, говорил, что честность, как солнечный луч, должна пронизывать собой всю жизнь, учёбу и службу солдата, войти в его плоть и кровь. Отец требовал, чтобы я соблюдал порядок не только при начальниках, но всегда и всюду, при всех условиях.

— Военная гордость — глубокое народное чувство, — говорил он Валентину, мне и Борису — своим сыновьям. И мы на всю жизнь запомнили его слова.

Как-то будучи в отпуске, я сел за стол в гимнастёрке с расстёгнутым воротом, отец ничего не сказал, но так посмотрел на меня, что пальцы сами застегнули все пуговицы. Мать, подававшая обед, разгадала немую сцену. Пожурив и похвалив меня одновременно, она сказала:

— Гордись, сынок, военной формой.

Никогда не забуду этих слов. Ведь внешний вид воинов нашей армии и флота во многом зависит от красоты военной формы. Отличая военнослужащих от гражданского населения, аккуратные брюки и подогнанная по фигуре гимнастёрка с погонами, начищенные до блеска сапоги придают воину бравый, молодцеватый вид, а подразделению — единообразие.

Вспомнив об этом крохотном и, казалось бы, незаметном эпизоде из своей жизни, я невольно подумал о том, что наша военная форма овеяна пороховым дымом многочисленных битв и сражений. Как освободители пришли в этой форме наши воины в страны Европы, изгнав из них германских фашистов, и в страны Азии, разгромив там японских самураев. Как же мне было не гордиться этой формой, не беречь казённого обмундирования, не беспокоиться о своём внешнем виде, не прибегать часто к утюгу и сапожным щёткам! Без добротного обмундирования, крепких сапог и снаряжения так же, как и без оружия, воевать нельзя. И я носил форму с достоинством и гордостью, берег честь своих погон.

— Погоны — не только деталь одежды. Это знак воинского достоинства, — сказал однажды нам старшина.

Было тихо. Сквозь окно виднелся тёмно-синий небосвод, густо усеянный звёздами. Мысли мои текли все в одном направлении, но теперь я думал о словах капитана Бориса Фёдорова. Обращаясь к нам, молодым курсантам, поглаживая крутой волевой подбородок, он говорил:

— Молодой воин! Беспрекословно повинуйся командиру, а если понадобится, то грудью защищай его в бою. И ты, и твой командир — граждане одного великого социалистического государства, оба вы патриоты своей Родины, оба воспитаны партией, ваши цели едины, оба вы принимали присягу на верность своей матери-Отчизне, и оба с одинаковой храбростью и бесстрашием призваны её защищать.

После таких слов я чувствовал себя смелым, способным на решительные поступки в любой обстановке, как бы сложна и тяжела она ни была.

Капитан Фёдоров нравился мне настойчивостью и уверенностью в своей правоте. Открытый взгляд его всегда был полон мысли и жизни. Я внимательно вслушивался в его наставления и убеждался, что во всех случаях он прав, что повиновение командиру — одно из главных качеств воина. Без повиновения невозможна крепкая дисциплина, а без дисциплины немыслима боеспособность армии, а следовательно, и победа в бою. Ни одна работа не предъявляет столько требований к человеку, как военная служба. Но это справедливые требования, и обойтись без них нельзя.

— Сержант — твой первый учитель. Уважай его и повинуйся ему, — говорил капитан, и я на десятках примеров убеждался, какую огромную роль играют сержанты и старшины — непосредственные начальники и воспитатели солдат.

Как-то после строгого разговора с двумя нерадивыми курсантами, явившимися на несколько минут позже того срока, который был обозначен в их увольнительных записках, капитан Фёдоров, требовательный и непреклонный, неожиданно мягко напомнил:

— Родина оказала вам большое доверие, вас приняли в училище, овеянное лучами немеркнущей славы. Герои Советского Союза, прославившие училище, как бы незримо находятся среди вас. Ведь вы — наследники славы своих отцов. Провиниться, получить взыскание — значит оскорбить их память, наше боевое Знамя.

Я стоял на часах с оружием в руках, охранял это Знамя, и мне очень хотелось, чтобы меня наградили личной фотокарточкой, где я был бы сфотографирован при развёрнутом Знамени. Я даже представил себе, как бы порадовал моих родителей этот снимок, который в числе поощрений предусматривается воинскими уставами.