– Уродлива? – возмутился он. – Ты носишь моего ребенка. Очертания твоего тела творят со мной чудеса. Ты вызываешь возбуждение, стоит тебе только повернуться ко мне боком. И я вижу, как мой сын меняет контуры твоей фигуры, преображая их, совершенствуя.

Она тут же развернулась в профиль, провоцируя его и соблазняя подтвердить слова делом.

Он принял приглашение без промедлений, не раздумывая. Как ни высока была ее готовность к любовным играм, внезапность и скорость нападения Димитрия были выше, и она взвизгнула от неожиданности, когда он вмиг схватил ее на руки и уложил в постель.

Две половины единого целого соединились снова, и она упивалась блаженством этого единения. Она открыла глаза, чтобы посмотреть, каковы его ощущения.

Глаза Димитрия были прищурены, он так крепко держал ее за бедра, что на теле могли остаться синяки. Но она не жаловалась. Ей было важно раскрепостить его. Это давало надежду, что чувства, которые он к ней испытывал, были выше заурядной похоти.

Что касалось лично ее, то рядом с ним она теряла чувство времени и пространства. А тело ее восторженно трепетало, ритмично покачиваясь на волнах неземного удовольствия.

Когда все было позади, он притянул ее ближе к себе, успокаивая ее дрожащее от возбуждения тело.

– Тсс… Все хорошо.

Так они лежали в полной тишине в течение нескольких минут, после чего Димитрий встал с кровати, взял Александру на руки и понес в небольшую душевую кабину, а затем снова отнес ее на постель, и она мирно уснула, стоило ему удобно прижаться к ней всем телом.

Она не знала, как долго длился ее сон. Но когда открыла глаза, то освещение было уже ярким, а Димитрий по-прежнему лежал рядом с ней, внимательно за ней наблюдая.

Она улыбнулась ему.

– Привет! Ты подсматриваешь!

– Ты такая красивая, когда спишь.

Она быстро приподнялась, удобно усаживаясь на постели.

– Я есть хочу.

Он спрыгнул с кровати.

– Сиди здесь. Я закажу чего-нибудь.

Натянув на себя висевший во встроенном шкафчике халат, Димитрий вышел в салон.

Минут через пятнадцать он вернулся в спальню, держа в руках поднос, обильно сервированный разнообразной едой. Поставив его на кровать перед ней, он сбросил с плеч халат и шмыгнул под одеяло. Канадский рис, грибной суп, хрустящая булочка и шоколадно-овсяное пирожное были съедены, и только после этого, полностью насытившись, Александра прижалась к Димитрию.

Он отстранился, предусмотрительно убирая поднос с кровати, а затем, вернувшись в исходную позицию, положил руку Александре на живот. Их сын вовсю орудовал руками и ногами, заставляя родителей смеяться от удовольствия.

– Он ведет себя чрезвычайно активно. Будет футболистом и обязательно чемпионом.

– Похоже, что своими шалостями он лишит родителей покоя.

– Если пойдет в мать, то точно заставит меня стоять по стойке смирно до самой старости.

Александра улыбнулась и положила свою руку поверх руки Димитрия.

– Ты мне так и не объяснил, что заставило тебя поверить в мою верность и признать свое отцовство.

– Я же говорил тебе о своем приятеле-враче.

– Врач? Ах да, вспомнила. Но это объясняет только то, как ты мог стать отцом. А что заставило тебя поверить, что ребенок – твой?

Она чувствовала, как тело его напряглось, и подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза. По ним невозможно было ничего прочесть.

– Мои родители погибли, когда мне было десять лет. Их жизни унесла сошедшая с гор снежная лавина.

– Это я знаю. – Это было единственным, что она знала о его родителях.

– Мой отец поехал на лыжную базу, чтобы вернуть мать, которая развлекалась там со своим очередным любовником.

– Очередным любовником?

Димитрий коротко кивнул головой.

– Она влюблялась с пугающей регулярностью.

Рука Александры легла ему на грудь, прямо на сердце, и стала ласково поглаживать, успокаивая.

– Димитрий…

Он нахмурился, словно ее сочувствие его унижало или делало слабее.

– Она изменяла отцу и раньше. У него были большие сомнения в том, что Спирос был его ребенком и мог по праву называть себя Петронидисом по крови. Как рассказывал мне дед, отец настоял на проведении медицинского исследования крови. Но не потому, что не любил младшего сына, просто хотел пресечь сплетни. Я уверен, что, окажись результаты отрицательными, он бы заплатил врачам, чтобы они их сфальсифицировали. Но этого делать не пришлось.

– Если мать была столь ветреной женщиной, почему отец с ней не развелся? – Александра никак не могла поверить, что гордый отпрыск семейства Петронидисов мог терпеть бесконечные измены жены.

Димитрий помрачнел еще больше.

– Он был от нее без ума. И называл свое чувство любовью. Их супружество было зыбким, воссоединения после расставаний драматичными. И в конце концов ее непостоянство в любви и его болезненная одержимость одной-единственной женщиной свели в могилу обоих.

– И ты, помня историю своих родителей, думал, что у меня есть еще один любовник, помимо тебя?

Напряжение, в котором находился Димитрий, было очевидным, оно буквально ощущалось в воздухе.

– Мне стыдно, но это именно так. Однако ты спрашивала, почему я все же поверил тебе.

– Поведение твоей матери все объясняет. У тебя были веские основания не доверять женщинам вообще. Но что заставило тебя изменить свое мнение?

– Я понял, что ты на нее не похожа.

– Да, я на нее не похожа, – повторила она на всякий случай для закрепления. – Когда ты это понял?

– Когда вернулся в нашу парижскую квартиру и увидел тест на беременность на кипе твоего белья. Ты специально оставила его там, где мы занимались любовью, потому что связывала с этим свою беременность.

Он понял, как работало ее сознание в тот день. Он распутал ход ее мыслей и прочитал ее послание.

– Это заставило тебя вспомнить те прекрасные минуты, которые мы провели вместе? – На это и было рассчитано ее послание.

– Да. Я понял, что, кроме меня, у тебя никого нет.

В Афинах они провели ровно неделю. Это было отдыхом, на котором настоял Димитрий, и одновременно свадебным путешествием перед поездкой к нему домой и знакомством с его дедом. Незабываемые семь дней, посвященные в основном осмотру достопримечательностей и занятиям любовью, причем второму отводилось гораздо больше времени.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Теополис Петронидис не выглядел на свои годы, а было ему семьдесят один. И тем более не походил на человека, который несколько месяцев назад перенес сложнейшую операцию на сердце. И даже опираясь на трость, он ничуть не горбился, а смотрелся величаво и властно, возвышаясь неприступной скалой посреди просторной, обставленной в средиземноморском стиле комнаты. Обезоруживающий взгляд его черных глаз, смотрящих из-под густых седых бровей, впивался в невестку.

– Стало быть, это и есть моя новоиспеченная внучка? Подойди поближе, детка, и поприветствуй своего деда.

Александра сделала шаг ему навстречу с напускной смелостью, зная наперед, что малейшее проявление страха и трепета приведет к полной потере уважения со стороны старейшины рода Петронидисов. Она положила руки на плечи пожилому человеку и подняла голову вверх, чтобы традиционными поцелуями в обе щеки поприветствовать его. Довольно улыбнувшись, дед расцеловал ее в ответ, и только после этого Александра немного отступила назад.

– В действительности она не такая, как на фотографиях, – обратился старик к Димитрию. А затем снова повернулся к Александре. – И в жизни ты мне нравишься больше. Ты более естественная. Нет этих модных кудряшек, и волосы натуральные. Моя София никогда не красила волосы. – Взгляд его бродил по ее лицу. – Глаза карие, красивого природного цвета, не то что кричащие зеленые. Они подходят тебе больше.

Она смущенно улыбнулась.

– Спасибо. По мнению Димитрия, я достигла того уровня уродства, после которого содержать себя, зарабатывая на жизнь манекенщицей, уже невозможно.